Спи дочурка, спать пора.
Прозвенел звонок.
И с тобою до утра
плюшевый щенок.
Ты прижмись к нему щекой,
обними рукой.
Он единственный такой,
преданый такой.

Видит плюшевый твой друг
плюшевые сны.
Остальные все вокруг
воры и лгуны.
Кто там просится в твой дом,
человек ли, зверь?
Говорит что не со злом.
Только ты не верь!

Лгут твои учителя,
лгут твои друзья,
лгут и небо, и земля,
и, конечно, я.
Вот проснешься поутру,
и начнем игру:
я опять тебе совру,
как всегда совру.

Спи дочурка, спать пора.
Улыбнись во сне.
Облигации добра
падают в цене.
Пусть булыжник кинет тот,
кто совсем не врет.
А доверчивый народ
разевает рот.

Все непрочно. Все мираж.
Миром правит ложь.
Не обманешь - не продашь...
Подрастешь – поймешь.
Врал бродяга Одиссей.
Друга предал Брут.
Магомет и Моисей -
все пророки врут.

Насреддин и Аладдин -
каждый врал, как мог.
Не обманет лишь один
плюшевый щенок.
Ты прижмись к нему щекой,
обними рукой.
Он единственный такой,
преданый такой.

Июнь 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Поэзия...
Набор красивых слов,
значение которых мы забыли,
а то и вовсе – никогда не знали.

Поэзия...
Набор красивых фраз,
объединенных очень сложной мыслью.
Настолько сложной и витиеватой,
что даже автор этой самой мысли
не объяснит, что он имел в виду.

И вот когда с тоски или с похмелья
нас посетит сомнительная Мысль,
мы – с чашкой кофе или банкой пива –
боясь спугнуть родившееся Нечто,
выводим завитушки на бумаге.
Которая чертовски терпелива.

А то что ни одна, пардон, собака
ни слова, ни полслова не поймет –
так это нам, простите, до лампады.
Мы пишем про себя и для себя,
но позволяем вам сидеть и слушать.

Февраль 2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Белая скатерть. Серебро на столе.
Закуски в керамике.  Напитки в стекле.
И гости вот-вот придут, и среди них – мужчины.
А ты рыдаешь с утра, ты размазала тушь,
и с прической не очень-то прыгнешь под душ,
так хоть умойся, подкрасься – зачем тебе сегодня морщины?

        Вот и день рождения...
        Как же не всплакнуть?
        Взлеты и падения
        разом помянуть.
        Не сдала б косметика,
        не распух бы нос...
        Гости б не заметили
        глупых этих слез.

Ты такая, как есть, и всегда ей была.
Ты бросалась вперед, закусив удила,
иногда лишь залетая ко мне на чашечку чая.
И исчезала опять. Тебя увлечь мог любой.
И только я все эти годы – рядом с тобой.
Я знаю, ты любила меня. Просто не замечала.

А кто-то замуж выходил и даже рожал,
и цветы с огурцами на дачах сажал,
и у многих твоих подруг теперь уже внуки.
А ты ни разу не стирала мужские носки,
но очень часто сходила с ума от тоски,
хотя тебе всегда казалось, что это от скуки.

И звони – не звони, ищи – не ищи:
ты меняла колготки и меняла мужчин.
Они клевали легко, и ты меняла их просто.
И каждый твой старый, и каждый твой новый
был не копенгаген и не казанова,
не калиостро и даже не коза-ностра.

День за днем, год за годом – сколько уж лет?
Ты едва успевала заскочить в туалет:
покурить, отдышаться, поправить ресницы и губы.
И – как в омут, к тому, кто в этот вечер с тобой:
бледнолицый поэт, краснокожий ковбой...
А не ему б быть с тобой, эх, любимая, нет, не ему бы!

        Снова день рождения...
        Как же не всплакнуть?
        Взлеты и падения
        разом помянуть.
        Не сдала б косметика,
        не распух бы нос...
        Гости б не заметили
        глупых этих слез.

Февраль 2002

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Гинук, мой друг! Не дохай мне на бошку.
Ты в ней уже продохала дыру.
В твоей слюне микробы, вошки-блошки,
А это мне, представь, не по нутру.

Ты говоришь, что было бы неплохо
Вдвоем согреть холодную кровать?
Но ты и там – я знаю – будешь дохать,
А потому прошу не приставать.

Ну, неужели не понятно сразу:
Была бы ты в порядке, мы б легли?
Я ж не хочу цеплять твою заразу,
И чтоб меня в диспансер замели.

Бикицер, Соня!  Слышь, я не позволю
Остатки моего здоровья красть.
А если ты проявишь злую волю,
Я сотворю тебе такую шмасть,

Такую шмасть, такую шмасть, такую,
Что семь врачей сморкалку не спасут!
При этом я нисколько не рискую:
Меня поймет любой советский суд.

И что ж я, как раввин, тебе толкую?
Бабья полно и я еще не стар!
Найду себе другую, не такую
Сопливую, как сашкин сенбернар.

И что ты воешь, дура-баба Сонька?
Рыдать способна сорок раз на дню!
Я ж только намекнул тебе легонько,
А будет хуже, если объясню.

Уйди, майн либер, буду век обязан.
Что значит: Ну, куда же я теперь?
Азохэн вэй, я вами не повязан.
Уйди, чахотка, я закрою дверь.

Через тебя я стал ужастно нервный.
Уйди, оставь незараженным дом.
Не притворяйся местечковой стервой.
Адье, мадам, алейхем вам шолом!

Ты посмотри, как спортилась походка,
Что даже скособочились клеши!
Ты говоришь, что это – не чахотка?
Возможно.  Это – сифилис души.

1988

Ночной Сан-Франциско... Огни небоскрёбчиков.
Огни фонарей в субтропической мгле...
И нищая пьянь с воспалением копчиков,
Поскольку подолгу сидят на земле.

Усталая шлюха, поправив косметику,
Поправив чулки, вновь бредёт к фонарю
В надежде, что кто-то оценит эстетику,
Не дав ей на улице встретить зарю.

        Отклячит коленку и с места не сдвинется,
        Поскольку наутро платить за гостиницу.

Пустынный проспект, электричеством залитый...
Поджавши коленки и сняв башмаки,
На лавочке Джонни, небритый и маленький,
Лениво считает свои медяки.

Прадедушка Джонни пахал на плантации.
Давно ни плантаций, ни дедушки нет.
А он, пребывая в грязи и прострации,
Всех белых считает источником бед.

        И маленький Джонни в заплёванном скверике
        Не хочет работать на благо Америки.

Мальчонка под пальмой свернулся калачиком
И белыми зубками пиццу грызёт.
Он станет игрушкой и чьим-нибудь мячиком -
И то, если очень ему повезёт...

По улицам полным рекламной экзотики
Иду я один не спеша... чуть дыша...
Мне тысячу раз предлагали наркотики,
И тысячу раз холодела душа.

        А в тысячу первый - ну, что ещё свалится?
        Ночной Сан-Франциско сюрпризами славится...

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вновь безденежье. И вновь, и
вновь башка трещит к тому ж!
Встать с дивана, выпить кофе...
Встать с дивана, влезть под душ...
Встать с дивана, взять бы веник
да окурки подмести...
Одинокий неврастеник -
прямо, Господи прости!

Я продал свои ботинки,
и не дрогнула рука.
Я наскреб на четвертинку
и бутылочку пивка.
А пельмень ли там, вареник
ли – кусок сойдет любой!
Одинокий неврастеник -
выпиваю сам с собой.

Ни желания, ни лени.
Голова почти пуста.
Не разогнуты колени,
не разомкнуты уста.
Не отбрасывая тени,
сторонясь пиров и драк,
одинокий неврастеник -
доживаю кое-как.

А конец не за горою.
А в конце – гореть в аду.
Постучите – не открою,
позовете – не приду.
Нету денег, нету денег...
Жаль конечно... Но – плевать!
Одинокий неврастеник -
буду тихо доживать.

Апрель 1998

Рассветы-закаты...
Муссоны-пассаты...
Сама виновата,
Сама и плачу.
Спокойны, как жабы,
Нормальные бабы.
И мне бы пора бы...
Но я – не хочу!

А я уже на Монмартре!  Сеет бисерный дождик.
Запах крепкого кофе и чужих сигарет.
Я листаю газету, а бродячий художник,
Заслонившись мольбертом, мой рисует портрет.

Вот вырвусь за город,
Где ветер за ворот...
Но знаю что скоро
Мне снова домой.
А дома – не евший,
Совсем одуревший,
Давно надоевший
Единственный мой.

А я уже в Истамбуле!  Я – туристка-разиня.
Над Босфором - зарницы уходящего дня.
Вдалеке с минарета слышен плач муэдзина,
Он зовет правоверных, но, увы, не меня.

А дома все тоже...
О боже мой боже!
Унылая рожа.
Немое кино.
Что может быть хуже
Занудного мужа,
Который к тому же
Не муж, а бревно?

А я уже в Акапулько!  И кругом мексиканцы
В невозможных сомбреро невозможно поют!
Я почти умираю в экзотическом танце.
И коричневый мальчик держит руку мою.

Рассветы-закаты...
Муссоны-пассаты...
Сама виновата,
Сама и плачу.
Спокойны, как жабы,
Нормальные бабы.
И мне бы пора бы...
Но я – не хочу!

Июль 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Завывает злая вьюга
По Неглинке и Трубе...
Ты прости меня, подруга:
Я сегодня не в себе.

Может, это просто нервы,
Или вьюга на дворе...
Крематорий номер первый
При Донском монастыре.

Доношу свои обноски.
Докручу свое кино.
Насосусь своей Смирновской
Да и выброшусь в окно,

Полечу я, вьюге вторя,
На потеху детворе.
Цель полета: крематорий
При Донском монастыре.

И тогда, моя родная,
Вопреки дурной молве,
Все на свете проклиная,
По завьюженной Москве

Повезешь букет, который
Не завянет в ноябре
По дороге в крематорий
При Донском монастыре.

11 ноября 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Кто пишет сценарий, тот должен понять:
Сценарий писать – не стихи сочинять.
Сценарий покруче любого стишка,
Хороший экзамен – тонка ли кишка.

Тут хочешь – не хочешь, а вынь да положь,
Чтоб горькая правда и сладкая ложь,
Крутая интрига, любовь и мораль,
Немножечко – грех и чуть-чуть пастораль.

Отличный сценарий придумал был мной!
Представьте себе: Сан-Франциско весной.
Мосты, небоскребы, туман над горой...
Вот здесь проживал мой несчастный герой.

Итак, человек.  Ну, не то чтоб богат,
Однако имел он и домик, и сад,
Имел он работу, причем, не одну,
А также имел неплохую жену.

Но вот узелок завязался тугой,
Терял он работы одну за другой,
Ни опыт, ни связи герою не в прок,
И вот уж за домик не плачено в срок.

Беда никогда не приходит одна,
И вот от героя сбежала жена,
Сказав, что ее здесь не будет ноги,
Оставив ему лишь рога и долги.

Бессонница ночью, депрессия днем.
Друзья и враги позабыли о нем.
И вот он один, будто снятый с креста,
Бредет по мосту и – сигает с моста!

Сигает с моста он, судьбою гоним,
Смыкаются волны пролива над ним.
И все решено  Ни страданий ни ран...
И следуют титры... И гаснет экран.

И вот, завершен титанический труд.
Сценарий представлен на суд в Голливуд.
А там, в Голливуде, ответили мне:
Такого не  может быть в нашей стране.

У нас даже те, кто сидят на игле,
Кто ест раз в неделю и спит на земле,
Короче все те – ни кола, ни двора –
И то не поверят и скажут: Мура!

Герой – не герой: размазня и говно.
Вот был бы он, скажем, игрок в казино,
Политик на взятках, араб-террорист,
Женатик со СПИДом, маньяк и садист...

А так – за какие ж такие дела!?
Подумаешь, баба от парня ушла!
Подумаешь домик! Отдай, не греши,
Свободой дыши и сценарий пиши

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Петровке мостовая –
Как военная тропа.
Равнодушно деловая
По тропе течет толпа.
Чемоданы, сумки, кейсы –
Вереницей, без конца.
Кудри, лысины и пейсы.
Но – ни мысли, ни лица.

Припев: Выражение лица –
        Это Божия отметка.
        Это так бывает редко –
        Выражение лица.

Выхожу я, рот разинув,
На Бульварное кольцо.
Здесь поменьше магазинов.
Может, здесь найду лицо?
Здесь центральные конторы,
Верный признак всех столиц,
Персональные моторы,
Все в костюмах, но – без лиц.

Припев.

Со стены глядит уныло
Самый главный коммунар.
И профессор с красным рылом
Начинает семинар.
Если мысль, то мысль чужая.
Перемены – по свистку.
Если что и выражает,
Лишь зеленую тоску.

Припев.

Пьяный лидер черной сотни
Держит речь – и смех и грех.
Как кобель из подворотни,
Он облаивает всех.
Он в масонов верит твердо,
Призывает не зевать.
А при всем при этом морда –
Только гвозди забивать.

Припев.

Мы все время одобряем,
И всегда возмущены.
То надежду мы теряем,
То последние штаны.
Ни грустить, ни веселиться
Не умеем мы, как все.
Поглядите в наши лица:
В них – мечты о колбасе.

Припев.

Ой ты, Русская землица!
Или в нашей полосе
Выразительные лица
Эмигрировали все?
Может, их Там уважают,
Ублажают дурь и спесь,
И они Там выражают,
Что не выразили Здесь?

Припев.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ох, мужик пошел ленивый!
Нет бы – сына искупать.
Черта-с-два!  Напьется пива,
к телевизору да спать.

   Что попросишь – умирает,
   прикрывается женой.
   Не купает, не стирает,
   не гуляет, не играет,
   ни черта не убирает!
   Все на мне. На мне одной!

К ночи ввалится в квартиру
мой законный паразит,
oт галошницы к сортиру
головой затормозит.

   Злой приходит, как собака.
   Я всю ночь потом не сплю.
   То случится где-то драка.
   То найду в кармане рака.
   Он ужасен! Но, однако,
   я, увы, его люблю...

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Если гора не идет к Магомету...
Все повторяют пословицу эту.
Не понимают они, фраера:
Как же ходить ей – она же гора!?

Словно заблудший полярник на льдине,
Парень сидел в аравийской Медине.
Ночь напролет у окна до утра
Ждал он, когда же прибудет гора.

Ночь напролет, без вина и закуски,
Как добровольно зажатый Челюскин.
– Глянь-ка, – смеялся досужий народ, –
Нет чтоб к горе – так ведь наоборот!

       И однажды на заре
       Магомет наш в путь подался.
       Он отправился к горе,
       Потому что не дождался.
       А спросите: на хера
       Магомету та гора?
       А из принципа!

Все у пророков всегда через попу!
Он без дороги по прериям топал.
Где в романтичной античной пыли
Гордые пальмы зачем-то росли.

А по Аравии двигались люди.
Каждый сидел на отдельном верблюде.
Каждый верблюд был по-своему лют.
Знал Магомет, как плюется верблюд.

И, повернувшись к верблюдам спиною,
Он караван обходил стороною.
Тикал в кармане противный Буре.
Наш Магомет приближался к горе.

       У подножия горы
       Он сказал: привет, гора, мол!
       Расстелил свои ковры,
       Юрты, чумы и шатры,
       Запалил свои костры,
       Вынул баночку икры...
       И забацал двести граммов.
       Вот и все. И на хера
       Мужику была гора?
       А из принципа!

30 ноября - 16 декабря 2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Пятнадцатый этаж.
Промышленный пейзаж –
Цеха и трубы.
Над трубами – луна.
Закуска у окна,
И Ваши губы.
Все это, как могли,
Вы сами испекли –
Весьма умело.
Но если похвалю,
Я вряд ли Вас куплю:
Вы ждете дела.

Припев: А я допился, допился до ручки!
        Я давно не писал ни строки.
        Измочалили чертовы сучки,
        Пикники, шашлыки, кабаки...
        Вы мне нравитесь, честное слово!
        Только я все равно убегу.
        Я себя разменял бестолково.
        Не могу! Ничего не могу...

Счастливый свой билет
Вы ждали много лет.
И ждать устали.
А тень от ночника
Рождала мужика,
Его детали...
Красив.  Умен.  Высок.
И все на свете мог –
Когда хотел он.
И был он мужиком
Не только языком,
Но также телом.

Припев.

Естественная суть
Вздымает Вашу грудь
И вырез платья.
И – грош цена словам!
И что, родная, Вам
Могу сказать я?
Ведь я Вас обману:
Уйду или усну.
Я – вполнакала...
Я, даже не любя,
Отдал бы Вам себя,
Но толку мало...

Припев: Ведь я допился, допился до ручки!
        Я давно не писал ни строки.
        Измочалили чертовы сучки,
        Пикники, шашлыки, кабаки...
        Вы мне нравитесь, честное слово!
        Только я все равно убегу.
        Я себя разменял бестолково.
        Не могу! Ничего не могу...

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я надышусь зеленого дурмана...
Я уколюсь сиреневой бурдой...
Не хохочите над моей бедой!
Не осуждайте, люди, наркомана.

У каждого есть тайная болезнь.
Моя болезнь – она настолько тайна,
что если кто пронюхает случайно,
считай, навек моя пропета песнь.

Я б никому не причинил вреда,
не оскорбил бы хамством и обманом,
будь у меня зеленая бурда,
будь я богат сиреневым дурманом.

        Мы не гады, не фашисты:
        мы – простые анашисты.
        Подскажи за три рубля,
        где созрела конопля.

Но чтоб достать зеленого дурмана,
приобрести сиреневой бурды,
не щепетильны мы и не горды,
мы лезем в ваши сумки и караманы.

А пальчики предательски дрожат.
А порошок все время дорожает.
И вот нас ловят, лупят и сажают.
И бабки слабонервные визжат.

Подумайте, как было б хорошо,
спокойнее для всех и веселее,
когда б тот самый нужный порошок
лежал свободно в каждой бакалее.

        Эй, народ, держи карманы:
        налетают наркоманы!
        За душою ни гроша:
        разоряет анаша.

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ой, Боренька, не надо водку с пивом!
От этой адской смеси вся беда.
Я мог бы быть богатым и счастливым
И жил бы, как иные господа...
А ты – с твоим талантом и умищем –
Такое мог бы миру подарить,
Когда б не водка с пивом да винищем!..
Эх, наливай! Чего там говорить...

        Ой горе, горе горькое,
        Страданье алкашей!
        Набрались Сашка с Борькою
        До самых до ушей.

        И так уж проморожены
        До кончиков волос,
        На этот раз, похоже, мы
        Наклюкались всерьез.

        И надо осторожненько
        К уборной доползти...
        Ой, добрый, мудрый Боженька,
        Пойми нас и прости!

                Огурчики зеленые,
                Да черны небеса.
                Головка забубенная,
                Седые волоса.
                А водка, стерва, белая,
                А кровушка красна.
                Денечки оголтелые...
                А жизнь всего одна.

Что наша жизнь? Игра. Дешевый покер,
Где я не туз и даже не валет.
Одна бутылка.  Двое одиноких.
А впереди не так уж много лет...
Дай, Боже, водки, женщину и хлеба!
Но прежде водки – жажду утолю.
Мне не летать уже под синим небом,
А червяком – так лучше во хмелю!

        Ой, горе, горе, горе нам:
        Ни счастья ни ума.
        На все четыре стороны
        Сума нам да тюрьма.

        Ой, Боря, Боря, Боренька,
        Все бренно под луной!
        Давай за это скоренько
        Накатим по одной.

        За нас с тобой, молчальников
        С расхристанной душой,
        Давай еще по маленькой,
        А следом – по большой

                Огурчики зеленые,
                Да черны небеса.
                Головка забубенная,
                Седые волоса.
                А водка, стерва, белая,
                А кровушка красна.
                Денечки оголтелые...
                А жизнь всего одна.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В Петропавловскую крепость к Трубецкому равелину
я с портвейном Три Семерки на трамвае прикачу.
Поплюю в сырое небо, почешу о камни спину,
извлеку портвейн из сумки и закрутку откручу.

Я куплю те Три Семерки у Таврического сада.
Провезу их через город – восемьсот янтарных грамм...
Афродиты и атланты будут пялиться с фасадов
будут клянчить по глоточку... Ни фига я им не дам!

Говорил мне друг мой Боря, что на этом самом месте
Александр Сергеич Пушкин пил из горлышка Монтре,
а один из декабристов (я не помню – вроде, Пестель)
исключительно нажрался в том далеком декабре.

С той поры на этом главном алкогольном перекреске
распивали что попало толпы фрейлин и актрис,
камергеры и поэты, ветераны и подростки...
Ленин с Троцким, Кушнер с Бродским...
                        а еще мой друг Борис.

Боря, Боря, где ж ты, Боря? Нет, серьезно – где ты, Боря?
Почему тебя здесь нету, чтоб с портвейном мне помочь?
В Калифорнии далекой ты один сидишь у моря
(ну, не моря – океана) и лакаешь виски-скотч

А в твоем родимом граде – тут такая першпектива!
От Ростральных до Растрелли, от Сената до Крестов –
поллитровки и чекушки из-под водки, из-под пива
выплывают горделиво под решетками мостов!..

Извлеку из сумки воблу. Постучу по равелину.
И вонзюсь в нее зубами после сотого глотка.
И под воблу врежу залпом всю вторую половину...
И швырну свою ноль-восемь! Пусть несет ее река!

Через Балтику к Гольфстриму – путь не легкий,
                     путь не близкий –
через Баренцево море, через Берингов пролив –
прямо под ноги Борису, что сидит, лакает виски
на причале Сан-Франциско, из Союза отвалив.

26 марта 1996

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот тут пытаюсь разобраться я
и даже плохо сплю поэтому:
с чего бы, братцы, в иммиграции
мы все становимся поэтами?

Причем не просто стихоплетами –
нет!  Мы же требуем внимания.
А где же медики?  Да вот они.
И есть диагноз: графомания.

И заболев, терзаем лиру мы.
А вирус ширится, мутируя.
Но никого не изолируем
и никого не депортируем.

Вооружившись сигаретами –
стихи слагать, оно не просто ведь! –
и ощутив себя поэтами,
мы начинаем стихоплетствовать.

На кухне ночью, на балконе ли
творим что можется и хочется,
кляня всех тех, что нас не поняли,
и воспевая одиночество

и все рассветное-закатное,
и все весеннее-осеннее,
и все такое непонятное...
И домочадцам нет спасения!

Ах домочадцы те болезные!
К утру добив свои творения,
мы погружаем в наши бездны их,
перебудив без сожаления.

Мы их замучаем цитатами,
завалим пошленькими штампами.
Ведь мы цветаевы-ахматовы
и пастернаки с мандельштаммами.

И как бы я – совсем уже не я.
Совсем другие ощущения
по ходу самовыражения,
в процессе перевоплощения.

Ах домочадцы, домочадцы, вы
терпимей будьте и гуманнее!
Ну, что поделать – иммиграция...
И что поделать – графомания...

Август – октябрь 2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Снег, скукожась, лежит у обочин.
Миновала эпоха саней.
Стали ночи заметно короче,
Соответственно, дни подлинней.

Все инстинкты твои и рефлексы
Пробуждают бродяги-дожди.
И, естественно, в области секса
Ты от марта пощады не жди.

Припев: Уши, лапы и хвосты,
        И другие части тела
        До стерильности чисты
        И настроены на дело.
        Под покровом темноты
        Мы выходим на дорожку,
        Мы с тобою, я и ты...
        Дайте кошку! Дайте кошку!

Мы с тобой заберемся повыше,
Заберемся повыше с тобой
И свернемся в клубочки ни крыше,
Где-нибудь за кирпичной трубой.

И вот так, гениталии грея,
Пролежим мы часов до шести...
Приходи же, родная, скорее...
Нам должно наконец повезти!

Припев.

1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда жену везут рожать,
мужик обязан суетиться:
и собирать, и провожать,
и после – ласково проститься.
Бессвязно что-то бормотать,
склоняясь над ее рукою,
и тут же оду начертать
в стенах приемного покоя.

        Пока у баб отходят воды,
        мы, мужики, слагаем оды.

Пока не ясно кто кого,
пока жена торчит в больнице,
оставив мужа одного,
мужчина должен не лениться.
он должен водки накупить,
забраться с нею на природу,
собрать друзей и с ними пить,
и прочитать им эту оду.

        Какая прелесть эти роды,
        что служат поводом для оды.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот мы приходим.
И уходим.
Никто не скажет нам - зачем?
Мы пишем тысячи мелодий.
Мы пишем тысячи поэм.
Но все равно же мы уходим!
Под влагу слез.
Под шелест слов.
Оставив флоксы в огороде,
Долги,
Друзей,
Детей и вдов.
А мир по-прежнему чудесен!
Свистят скворцы,
Цветут цветы...
Еще не спето столько песен!
И кто ж споет, когда не ты?
А жизнь бодлива.
Жизнь блудлива.
Она горька
И нелегка,
И ни к кому не справедлива,
И неприлично коротка...

Август 2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я, конечно, понимаю:
Я там пью – а ты одна.
Но и ты пойми, родная:
Чай, не девка, а жена!

Не срамись перед людями.
Не ори на все село.
Ну зачем же сразу – к маме?
С мужиком же повезло!

Старенькие валенки
да новые галоши...
Не ругайся, маленькая.
Я ж такой хороший!

Принеси-ка мне капустки
И кусочек сальца к ней.
Мы же пили без закуски,
Так дешевле и верней.

А еще бы мне яишню
И стаканчик первачу.
Перед сном – оно не лишне...
Все: молчу, молчу, молчу...

Старенькие валенки
да новые галоши...
Не ругайся, маленькая.
Я ж такой хороший!

Вот курю.  Пускаю кольца.
Тоже – сядь и отдохни.
Ну, какой же я пропойца?
Я ж без повода – ни-ни!
Вот на ферме завтра случка,
А у Клавки девять дней.
А получка...  Что – получка?
Не печалься ты о ней!

Старенькие валенки
да новые галоши...
Не ругайся, маленькая.
Я ж такой хороший!

Видишь, палец мне прижали
И раздулася щека.
Мы по пьянке попужали
Бугая-кладовщика.

Он, конечно, недоволен.
Сражу – вжик, и по губе...
Вот кабанчика заколем,
Справим платьице тебе.

Старенькие валенки
да новые галоши...
Не ругайся, маленькая.
Я ж такой хороший!

Ну и выпил.  Разве жалко?
Чай, не пост и не страда.
Скоро выпишут кварталку,
Так что деньги – ерунда.

В общем, Маня, все нормально,
И налей мне первачу,
И пойдем скорее в спальню:
Я любить тебя хочу!

Старенькие валенки
да новые галоши...
Не ругайся, маленькая.
Я ж такой хороший!

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Написать бы хорошую песню
О любви, о святая святых!
Сердце дрогнет и память воскреснет,
И мелодия ляжет на стих,

И пройдет полоса невезенья,
И вернется способность дышать,
И наступит пора воскресенья...
Только было бы что воскрешать!

Все до боли... до рвоты знакомо,
Как у входа в зубной кабинет,
Я стою с сигаретой у дома
И не знаю, входить или нет?

Вот окно.  На окне занавеска.
А за ней не видать ни хрена.
Там приличная в прошлом невеста,
Неприличная ныне жена.

Постоял?  Покурил?  Ну, и хватит!
Все равно же зайдешь!   Заходи,
Поцелуй свое счастье в халате,
Маникюр, педикюр, бигуди...

И опять мы садимся за ужин.
И безвкусно жуя бутерброд.
Буду слушать, что я ей не нужен,
Потому что дурак и урод.

И про Люськины новые туфли,
И про Иркин старинный комод,
Про мозги, что бездарно протухли,
И про то, что я циник и жмот,

И про то, что я лодырь-бездельник,
И никем, и ничем мне не стать,
И сидит она, дура, без денег,
Ну а мне – лишь бы водку хлестать.

После ужина эта зараза,
Полоснув томным взглядом по мне,
Крякнет, хрюкнет и выпустит газы,
И уснет, отвернувшись к стене.

И останется груда посуды...
Ладно, вымою – ночь впереди...
А из спальни родная паскуда
Так храпит, что звенят бигуди.

Написать бы хорошую песню
О любви, о святая святых!
Сердце дрогнет и память воскреснет,
И мелодия ляжет на стих...

Но не дрогнет,
    не хрустнет,
        не треснет,
И не стоит об этом писать.
Никогда ничего не воскреснет,
Если нечему тут воскресать.

1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В небе звездочка погасла.
Город спит последним сном.
Лишь подсолнечное масло
Разгружают под окном.

Разгружают и роняют,
Спотыкаясь о порог.
И волной летит, воняет
Перегарный матерок.

То ли жральня, то ли спальня:
Холостяцкое жилье.
Откровенно сексуально
Пахнет свежее белье.

Недоеденное что-то...
Недопитое вино...
Снизу пьяная икота...
Может, встать?  Закрыть окно?

Влезть под душ?  Опохмелиться?
Кофейку?  Прибрать кровать?
Застрелиться?  Провалиться?
Ой, не хочется вставать!

Мне сейчас бы подзатыльник
И хорошего пинка!
На окне стоит будильник,
Он молчит еще пока.

Ни движения, ни звука -
Только мат в моем окне.
Просыпаюсь я.  И скука
Просыпается во мне.

Как из ямы из помойной,
Лезут ненависть и лень.
Впереди очередной мой
Бесполезный серый день.

От пролога – к эпилогу
Не с сумой и не в тюрьме,
И назад в свою берлогу,
Снова по уши в дерьме.

Ой, звени, звени будильник!
Ой, буди, буди меня!
Мой спаситель, мой насильник
Надрывается звеня.

Льются трели и аккорды.
Снова в люди, снова в свет,
Снова видеть те же морды,
Снова слышать тот же бред.

Вновь по замкнутому кругу...
Надоело – видит Бог!
Ой, подлюга-похмелюга!
Ой, будильник, что б ты сдох!

1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тихий вечер. Уснули стихии.
А назавтра – тайфун и чума.
Вот сегодня читаю стихи я,
А назавтра – сума да тюрьма.

А назавтра захлопнутся двери,
И – крутая дорога во тьму...
Ты прости мне, я больше не верю
Ни тебе, ни себе – никому!

Мой старинный, старинный дружище
С тех времен и на все времена,
Приезжай! Будет день, будет пища
И, конечно, стаканчик вина.

Посидим, сосчитаем потери,
Захлебнемся в табачном дыму...
Не приедешь. Не лги. Я не верю
Ни тебе, ни себе – никому!

Озверевший от скуки и пьянки,
Постепенно сходящий с ума,
Я плыву до последней стоянки
Сквозь чужие хлеба и дома.

И нигде, ни в одной из Америк
Нет надежды и места тому,
Кто ни в бога, ни в черта не верит,
Ни друзьям, ни себе – никому!

24 декабря 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.