О пушистый зверь котенок!
Ужас птиц и грызунов,
демон кухни, князь потемок,
командир невнятных слов.

Ты поешь хрустальней лютни,
замечая все подряд,
на лице твоем уютном
хладным пламенем горят
немигающие очи.
Грозно горбясь в полный рост,
напрягаешь что есть мочи
змеевитый, чуткий хвост.
Без ошибки различая
шум игры, еды, беды,
уши врозь торчат лучами
перевернутой звезды.

Но учтив, притворно кроток,
утоля мятежный дух
вдохновенною охотой
на отважных, ловких мух.

Полон неги и покоя,
тайно жаждою влеком,
примешь царственной рукою
блюдце с теплым молоком.

Восторгаясь вслух и немо,
все тебя боготворят.
Над тобой летает небо,
под тобой клокочет ад.

Ты ж с невинною улыбкой
ездишь навзничь по ковру,
терзая задними ногами
воображаемую плоть.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как тени молний брошены на лица
Глаза - гроза в тумане голосов.
И человек ругался и молился,
Но это он придумал колесо!
И в хаос непостигнутых гармоний
Его толкнул бесплотною рукой
Такой послушный и неугомонный
Его молитвой добытый огонь.

И были мысли бережно большими,
И был закон: пред Богом не солги.
Шил сапоги, придумывал машины,
Растил детей, мозоли и долги.
И не пропал в потопах и пожарах,
Не продал крест, не пропил долото,
За свой кусок, за шкуру не дрожал и
Не мерз в горячке вьюги золотой.

Теряя веру медленно, но верно,
Цель отдаляя, способы тая,
Все вспоминал то чудное мгновенье,
Когда забылся, пьян от бытия.
Ведь смех пьянит не дольше и не горше,
Чем слез недобродивший виноград,
Ведь человек всегда кому-то должен
И вечно пред кем-то виноват!

И нет цветов пышней, чем на погосте.
А если есть дворцы не на костях
И если горя каждому - по горсти -
Не разорился б начисто Госстрах.
И крылья тяжелее, чем вериги,
И нет струны, послушней тетивы,
И веры нет в ваятелей великих:
К величию воителей привык.

- Виновен!
Только кажется похожим!
Виновен, должен слыть самим собой!
Горячий пот или мороз по коже,
Держал кабак или ваял собор.
- Виновен!
Сердцу, призванному биться,
Гореть куда нужней, чем голове!
Виновен. Значит, он - самоубийца.
А если нет, то он - не человек.

1983

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Будет время и место... а есть времена и дорога,
муть сугулых сугробов, поземокшальных мельтешня,
чушь бессонниц, прокуренных в клочьях высокого слога
и навязчивой памяти помнящих где-то меня.

И метет. Отовсюду метет, прямо в наши пределы...
Слава Богу, свеча высекает исправно искру,
слава Богу - в пути, слава Богу - в тепле и при деле.
И дремлю. И курю. И попутчиков не беру.

Клочья памяти, скомканных слухов... где тлеет... где гаснет...
И столбы мельтешат весь этап за верстою версту.
Помню, в прикупе - как ни сдавай - перестройка и гласность,
помню вкус перегара, помады и кляпа во рту.

Что ж, сойду. И не где-нибудь на остановке конечной,
где белесым неспешно цветет низкорослый рассвет...
Думал: вечная память - она оказалась увечной,
Думал: слово скажу - пропит голос на нет и пропет.

Ладно, память. Ее чем-нибудь как смогу залатаю.
А слова растерял - чай, не деньги - еще соберу.
Поутихла метель, развиднелось, искрится, не тая, пыльца золотая,
и недальний лесок - словно вычерчен вычурно по серебру...

И советский народ в фонд меня отработал субботник,
словеса мои ранние зреют скорей, чем скандал...
Я при памяти. Скрозь в суть народных тревог и забот вник,
и на месте язык. Только колокол трещину дал.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Заявится ж сука-бессонница к ночи!
В компании с ней нет меня одиноче.
Вся тяжесть с души... не долой, а на сердце,
и как-то особенно некуда деться.

За стенкою дрыхнут счастливые люди
(недавно сосед сдал в починку свой Грюндиг).
Но койки моей супротив так уютно
на гвоздике в стенке повесилась лютня...

     - Сними ее, да возбренчи
     светло и не напрасно.
     - А ты молчи, милок, молчи.
     Мотай на ус и празднуй.

Бессоннице грустно, как чижику в клетке.
Ее не берут никакие таблетки.
Ее не обманешь ни книжкой, ни водкой.
А утренний сон - скоротечней чахотки...

А день, словно мыльный пузырь в поднебесье
сверкнет и погаснет... а сколько он весил
тебе растолкует бессонница ночью
на дряблой, минорной, занудливой ноте...

     - Ну, что ж, попробуй, побренчи,
     подпой, коль подпоется.
     - А ты стучи, милок, стучи,
     авось тебе зачтется.

     Глуха стена, пуста казна.
     Коль ночь не удалась нам,
     не пропадет твой труд, а зна-
     чит будет не напрасным.

     Все стукачи и палачи поэту воедино
     Куют к бессмертию ключи...
     - Не мучай стенку, не стучи,
     сосед. Разбудишь сына.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Склейте уста осанною!
Мертвые имут сраму.
Вера - дырявый саван.
Мертвым не все равно.
Мертвые любят почести...
Как мне уверовать хочется
в то, что моим пророчествам
сбыться не суждено!

Я перешлю по почте вам
множество милых пошлостей
в письмах.... Являясь позже всех
к праздничному столу,
склеив уста осанною -
за воротник, - за самую
ту, что не ждет признания,
молча пылясь в углу

в черновиках в чулане... Есть
среди гостей и ранние.
Все, как всегда, на грани и
новом этапе. Вслух
слухи и сплетни шепотом:
- Как же без нас Европа там?
...хлопать бесплодным хлопотам
так, чтоб экран потух!

Слухи и сплетни сбудутся.
То есть, в аду пребудут все,
кроме тех, что отбудут, сев
или взлетев... Бог весть!
Осатанев от зодчества
общества имени Отчества,
я продолжаю пророчества
в грустном похмелье плесть.

Ноябрь, 1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                     Беседы за рюмкой ведут по субботам
                     Башмачник, скрипач и портной.
                        (Ю. Лорес)

Душа летела взапуски
С обрывками газет и музык.
Глазет повыленял и узок...
То есть, не узок, а узки,
То есть, не гроб, а башмаки.

Пока, порхая над столом,
Стаканы скупо целовались,
Портной башмачнице козлом
Гласил нетрезво глупый вальс.
Скрипач был глух и нем, печалясь,
Пытая вилку на излом.

Вечна, как бой добра со злом,
Душа летела (повторяюсь)
Куда-то с кем-то взапуски.
Недоостывшие куски,
В небитые глядясь фужеры,
Губам шептали: Неужели
За битого - небитых двух?

Окно подмигивало вслух,
Из-под гардины улыбаясь.
Но башмачек был тесен, каюсь!
А фея нарезала лук.
И, безысходно матюкаясь,
Вся армия, что ей обута,
меняла Цезаря на Брута,
Покуда мы стебались тута.

Неспешный и нетленный стеб!
Ну, значит, не скучалось чтоб.
И пелось, то есть не тупелось.
Глядишь - и уксусная спелость
Уже разнежила лучок.
Ах, сколь отрадно, мило, славно,
Что уксус поубавил зла в нем.

А время за полночь течет:
То испаряется, то каплет.
И принц какой-то (но не Гамлет)
Всем примеряет башмачок.
Увы, башмачница не в счет,
Здесь ничего к ея ногам нет.

Ну разве что падет пиит.
Его шутя колдуют сестры,
И на устах его цветы.
Но проступает осень скоро
Сквозь ассирийские черты.

Сад, осыпаясь, сыт и спит,
Сложив крыла, поджав колена.
Непостижима и нетленна
Душа на Божий Зов летит.

Сентябрь 1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наконец-то повезло
и на улице тепло.
Только — во дворе качели
завалило, замело...

Все каникулы — мороз.
Не гулял, не жил, не рос!
Нагуляйся за день, если
две недели не пришлось!

Словно переменки в школе,
дни зимою коротки...
Раскатаем горку, что ли,
раз не лепятся снежки?
Тучи снегом облетают,
подгоняя темноту.
Наш денек последний тает
Чупа-чупсинкой во рту.

Жалко, хоть и не до слез.
Мир несправедлив насквозь!
Падал снег — и не ушибся.
я упал — расквасил нос...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.