Не узнаю, в какой меня сеяли грядке,
Не поверю, даже если узнаю.
Проверяю опять фотографию в глянце –
Это я, моя морда с краю.

Это я, безмятежный очкарик Жека,
Это я – мятежный отличник.
За каким-то хреном тяну я шею
К знаниям – так привычней.

Вот коса и фартук, и подпись Лина.
Не чужая, но, чай, не вспомнит.
Полупрофиль знакомых до боли линий.
Ей-то пофиг, но мне-то с понтом.

Я прошу тебя, Лина, еще останься,
Поглумись над памятью и пространством.
Иногда так хочется постоянства...
Или странствий. Конечно, странствий.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Каждый солдат империи
знает такую песню:
Цезарь, тебе мы верили –
за гонорар и пенсию.

Цезарь сидит на лавке,
скинув в песок сандалии,
тычет в глобус булавки,
думает: что же далее?

Глобус твой плосок, цезарь.
Мысль твоя разбегается
и, воспарив над бездной,
вдребезги разбивается.

Слушай, солдат мой верный,
брось наобум монету.
Решка – тогда ты первый.
Профиль – мне первым в Лету.

Цезарь безумен, цезарь?
Кризис среднего возраста?
В полденария ценит
верное своё воинство?

Цезарь смеётся шутке.
Солнце смеётся Гаю.
Цезарь босой и шаткий
тащится первым к краю.

Каждый солдат империи
помнит такую песню:
Цезарь, тебе мы верили –
знали, что не воскреснешь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                         Мише и Боре Кинерам
                         На отъезд последнего в Париж

Пойдешь по городу пешком,
глотая кашель,
давясь холодным пирожком
с овсяной кашей,
и станешь тыкаться осой
в стекло витрины,
мороча взор то колбасой,
то осетриной.

Поймаешь желтое такси
в свои объятья,
кивнешь цветочнице: мерси,
коснешься платья,
взбежишь по лестнице крутой,
прошепчешь: здравствуй
в пространство, где не ждет никто
из дальних странствий.

Закуришь горестный камаль
от мокрой спички,
по всхлипу отличишь трамвай
от электрички,
на плечи кинешь синий плащ,
рассыплешь мелочь
и прежде, чем пуститься в пляс,
еще помедлишь.

Пойдешь по стрелке часовой
к горбатым скверам,
прикосновенье осевой
к вишневым венам
добавит вымысла тоске
по разным людям,
увидишь голову в песке
на пыльном блюде.

Орехов в горькой скорлупе
на завтрак купишь,
покажешь своре голубей
прощальный кукиш,
придумаешь испечь пирог,
заняться прозой,
сушить грибы и травы впрок
и ждать мороза.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне пришло письмо в конверте
С того света, с того света.
Мёртвый лист и встречный ветер
В письмеце лежали этом.
Нахрена гербарий дядьке?
Неразборчив райский почерк.
Почтальон, в углу присядьте,
Вам нальют – вы подпоёте.

     Жизнь дана одна –
     Годы считаны,
     Её пей до дна,
     Лаптем щи хлебай.
     Не пролей в усы
     Ни полрюмочки,
     Не считай часы
     До полуночи.
     Не пеняй на боль,
     Не спеши в закат.
     Я иду с тобой.
     Погоди пока.

Почтальон присел у двери
Со стаканчиком бумажным.
Я налил ему по мере,
А потом добавил дважды.
Мёртвый лист по дому носит,
Почтальон сидит и квасит.
Он ответ писать не просит,
У него сегодня праздник.

     Жизнь дана одна –
     Годы считаны,
     Её пей до дна,
     Лаптем щи хлебай.
     Не пролей в усы
     Ни полрюмочки,
     Не считай часы
     До полуночи.
     Не пеняй на боль,
     Не спеши в закат.
     Я иду с тобой.
     Погоди пока.

Вдруг звонок – второй заходит
И письмом у носа машет.
Мёртвый лист и ветер бродят
В темпе траурного марша.
Я ему – стаканчик в руку,
Он закрыл глаза и плачет.
Я ему: Письмо от друга?
Так за друга выпьем, значит!

На троих сидим и квасим,
Настроение прекрасно.
А какой сегодня праздник?
Просто день сегодня праздный.
Почтальоны просят песен.
Не по-ангельски хохочут.
И немного воздух тесен
Этой ночью, этой ночью.

     Жизнь дана одна –
     Годы считаны,
     Её пей до дна,
     Лаптем щи хлебай.
     Не пролей в усы
     Ни полрюмочки,
     Не считай часы
     До полуночи.
     Не пеняй на боль,
     Жги мелодию.
     Я иду с тобой,
     Ваше Благородие.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.