Тише едешь - дальше будешь,
Не спеши, прибудешь в срок.
Хоть в кармане держишь кукиш,
Но толкаешь свой возок.
Едешь дальше - едешь тише,
Твой возок уже скрипит,
Потому что он до крыши
Всякой всячиной набит:

Там живут часы с кукушкой
И для денег сундучок,
Табуретка с раскладушкой
И в коробочке сверчок,
Сорок бочек арестантов,
Ворох книжек, два ножа,
И котенок с белым бантом,
И разбитая душа.

Через реки, через чащи
Дни и ночи напролет
Ты возок свой в гору тащишь -
Вниз он сам тебя везет.
Не видать дороги гладкой,
Как ни вглядывайся в даль:
- Волочить его несладко!
Тяжело! А бросить - жаль.

Там живут твои злодейства,
Покаяния и лень,
И любовь, и лицедейство,
И тоска на черный день,
Там мешок твоих талантов,
Неприятностей ушат,
И котенок с белым бантом,
И разбитая душа.

Пока песенка не спета
И пока не вышел срок,
Так и катишься по свету,
Нагружаешь свой возок.
- Как делишки, цел ли сам-то?
Ну и двинем не спеша,
Был бы жив котенок с бантом
Да разбитая душа.

А еще часы с кукушкой
И для денег сундучок,
Табуретка с раскладушкой
И в коробочке сверчок,
Сорок бочек арестантов,
Ворох книжек, два ножа,
И котенок с белым бантом,
И разбитая душа.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                        Моей лисе

- Маленькая женщина-лиса,
Ты откуда рыжая такая?
Из Китая что ли?

        - Из Китая,
        Где совсем иные небеса,

        Где иные сны приходят с гор -
        С гор ночных, загадочных, восточных,
        Там вода в каналах водосточных
        Понимает лисий разговор,

        Там живет душа поэта Ли,
        Тоже понимавшего по-лисьи,
        Там стихи, изящные, как листья,
        Тихо улетают от земли.

        Там течет великая река,
        И все так же преданно и кротко
        Ждет поэта маленькая лодка
        В зарослях речного тростника...

        Больше не понять тебе пока,
        Ибо здесь от слов не будет толку.
        Если только кисточкой по шелку...
        Если только птицей в облака...

- Рыжий мой, отчаянный зверек,
Как же ты сюда из этой дали?

        - Мне в беде печали помогали.
        И капкан от пули уберег.
        Что капкан! Куда страшнее путь
        Без дороги... Знанье без названья...
        А капкан - простейшее созданье,
        Мы его обманем как-нибудь.

- Кто же ты, нездешняя лиса -
Бес приблудный или дух небесный?
Знать, тебе судьба моя известна,
И слышны из бездны голоса?

        - Каждый получает в свой черед,
        Что ему назначено от века.
        Каждый - от лисы до человека,
        И не надо забегать вперед...

        Ну хочешь, осень разгоню с лица?
        Хочешь, сны нескучные навею?..
        Ничего я больше не умею...

Так сказала хитрая лиса,
Оборотень, маленькая фея...

Я теперь не разлучаюсь с нею,
Потому что верю в чудеса.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ни тоски, ни любви, ни печали,
ни тревоги, ни боли в груди,
будто целая жизнь за плечами
и всего полчаса впереди.

Оглянись - и увидишь наверно:
в переулке такси тарахтят,
за церковной оградой деревья
над ребенком больным шелестят,

из какой-то неведомой дали
засвистит молодой постовой,
и бессмысленный грохот рояля
поплывет над твоей головой.

Не поймешь, но почувствуешь сразу:
хорошо бы пяти куполам
и пустому теперь диабазу
завещать свою жизнь пополам.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Генерал! Наши карты - дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстояньи любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Генерал! Ералаш перерос в бардак.
Бездорожье не даст подвести резервы
и сменить белье: простыня - наждак;
это, знаете, действует мне на нервы.
Никогда до сих пор, полагаю, так
не был загажен алтарь Минервы.

Наши пушки уткнулись стволами вниз,
ядра размякли. Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драют их сутками так, что вдруг
те исторгают звук.

Генерал! Я сражался всегда, везде,
как бы ни были шансы малы и шатки.
Я не нуждался в другой звезде,
кроме той, что у вас на шапке.
Но теперь я как в сказке о том гвозде:
вбитом в стену, лишенном шляпки.

Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.

Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.
Это - месть пространства косой сажени.
Наши пики ржавеют. Наличье пик -
это еще не залог мишени.
И не двинется тень наша дальше нас
даже в закатный час.

Генерал! Мне все надоело. Мне
скучен крестовый поход. Мне скучен
вид застывших в моем окне
гор, перелесков, речных излучин.
Плохо, ежели мир вовне
изучен тем, кто внутри измучен.

Я не хочу умирать из-за
двух или трех королей, которых
я вообще не видал в глаза
(дело не в шорах, но в пыльных шторах).
Впрочем, и жить за них тоже мне
неохота. Вдвойне.

Генерал! Я не думаю, что ряды
ваши покинув, я их ослаблю.
В этом не будет большой беды:
я не солист, но я чужд ансамблю.
Вынув мундштук из своей дуды,
жгу свой мундир и ломаю саблю.

Генерал! Я вам должен сказать, что вы
вроде крылатого льва при входе
в некий подъезд. Ибо вас, увы,
не существует вообще в природе.
Нет, не то чтобы вы мертвы
или же биты - вас нет в колоде.

Генерал! Пусть меня отдадут под суд!
Я вас хочу ознакомить с делом:
сумма страданий дает абсурд;
пусть же абсурд обладает телом!
И да маячит его сосуд
чем-то черным на чем-то белом.

На пустыре, где в ночи горят
два фонаря и гниют вагоны,
наполовину с себя наряд
сняв шутовской и сорвав погоны,
я застываю, встречая взгляд
камеры Лейц или глаз Горгоны.

Ночь. Мои мысли полны одной
женщиной, чудной внутри и в профиль.
То, что творится сейчас со мной,
ниже небес, но превыше кровель.
То, что творится со мной сейчас,
не оскорбляет вас.

Генерал! Вас нету, и речь моя
обращена, как обычно, ныне
в ту пустоту, чьи края - края
некой обширной, глухой пустыни,
коей на картах, что вы и я
видеть могли, даже нет в помине.

Генерал! Если все-таки вы меня
слышите, значит, пустыня прячет
некий оазис в себе, маня
всадника этим; а всадник, значит,
я; я пришпориваю коня;
конь, генерал, никуда не скачет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сегодня ночью снился мне Петров.
Он, как живой, стоял у изголовья.
Я думала спросить насчет здоровья,
но поняла бестактность этих слов.

Она вздохнула и перевела
взгляд на гравюру в деревянной рамке,
где человек в соломенной панамке
сопровождал угрюмого вола.

Петров женат был на ее сестре,
но он любил свояченицу; в этом
сознавшись ей, он позапрошлым летом,
поехав в отпуск, утонул в Днестре.

Вол. Рисовое поле. Небосвод.
Погонщик. Плуг. Под бороздою новой
как зернышки: на память Ивановой
и вовсе неразборчивое: от...

Чай выпит. Я встаю из-за стола.
В ее зрачке поблескивает точка
звезды - и понимание того, что,
воскресни он, она б ему дала.

Она спускается за мной во двор
и обращает скрытый поволокой,
верней, вооруженный ею взор
к звезде, математически далекой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Проживаю я в мрачном квартале,
Что ни день - там скандал на скандале,
Всюду надписи бранные,
Вечно дворники пьяные,
Потасовки, и горе, и мрак.
Но лишь улица угомонится,
В небе звезды горят, как мониста,
Подхожу я к окошку
И пою понемножку,
И звучит приблизительно так:

Не везде, как на небе, сладко.
Жаль, что редко приходит догадка,
Что совсем не напрасно
Звезды светят так ясно
Для тебя на ночных небесах.
Чтобы мог ты с надеждой проснуться,
Вот для этого звезды смеются,
Вот для этого именно
Что ни ночь, с неба синего
Эти звезды на землю глядят.

Я вчера поссорилась с Яном,
Янек грохнул со злости стаканом,
Кулаками ударил о стол -
И пошел, и пошел, и пошел,
И честил и стакан, и весь свет.
Видно скука томит его злая.
Парня за руку тихо взяла я,
Говорю ему: - Лучше
Погляди-ка на тучи,
Погляди-ка в окошко на свет.

Не везде, как на небе, сладко.
Жаль, что редко приходит догадка,
Что совсем не напрасно
Звезды светят так ясно
Для тебя на ночных небесах.
Чтобы мог ты с надеждой проснуться,
Вот для этого звезды смеются,
Вот для этого именно
Что ни ночь, с неба синего
Эти звезды на землю глядят.

Очень, в сущности, трудно дознаться,
И чего это люди боятся,
И чего огорчаются -
Нет причины отчаяться,
Ведь бывали и худшие дни.
Нынче ж день пролетает в работе,
Вот и небо в ночной позолоте!
Ходишь с Польшею об руку,
И небесному облаку
Так поешь ты со всеми людьми:

Не везде, как на небе, сладко.
Жаль, что редко приходит догадка,
Что совсем не напрасно
Звезды светят так ясно
Для тебя на ночных небесах.
Чтобы мог ты с надеждой проснуться,
Вот для этого звезды смеются,
Вот для этого именно,
Что ни ночь, с неба синего
Эти звезды на землю глядят.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны —
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.

Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса —
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.

Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат,

Меткой пулей, острогой железной
Настигать исполинских китов
И приметить в ночи многозвездной
Охранительный свет маяков?

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина - дремучий лес Тайгета,
Их пища - время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок,
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
что крадется окраинами сна,
что злит глупцов, что смердами казнимо,
как родине, будь вымыслу верна.

Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
полумерцанье в имени твоем,
и странно мне по сумраку Берлина
с полувиденьем странствовать вдвоем.

Наш час настал. Собаки и калеки
одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
последнего увез ростовщика.

Близ фонаря, с оттенком маскарада,
лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот - кривая тень Багдада,
а та звезда над Пулковом висит.

За пустырем, как персик, небо тает:
вода в огнях, Венеция сквозит, -
а улица кончается в Китае,
А та звезда над Волгою висит.

Но вот скамья под липой освещенной,
ты оживаешь в судорогах слез:
я вижу взор, сей жизнью изумленный,
и бледное сияние волос.

Есть у меня сравненье на примете
для губ твоих, когда целуешь ты:
нагорный снег, мерцающий в Тибете,
горячий ключ и в инее цветы.

Ночные наши бедные владенья,
забор, фонарь, асфальтовую гладь
поставим на туза воображения,
чтоб целый мир у ночи отыграть.

Не облака, а горные отроги,
костер в лесу, не лампа у окна.
О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна.

О, поклянись, что веришь в небылицу,
что будешь только вымыслу верна,
что не запрешь души своей в темницу,
не скажешь, руку протянув: стена.

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.