Борису Камянову

Любовью злою прокалён
и потому неопалим,
разглядываю небосклон,
недробно весел.
Я тоже Иерусалим -
коловращение знамён,
кровосмешение времён,
родов и чисел.

Грамматики моей холмы
округлы в ожиданьи тьмы,
полны местоимений. Мы.
С тобою. Наши.
Я тоже неисповедим.
Над словом сбывшимся моим
отечества какого дым
развесил уши?

Я тоже Иерусалим.
Проживший годы пополам,
я тоже воссоединён
и сшит навеки.
Отчаянье и дивный сон.
Раскаянье и новый срам.
Срастается одно с другим
как на собаке.

Душа, изведавшая плен,
окаменев до самых пят,
одушевляет и бетон,
тем паче - камни.
А что?.. Они-то и парят
и светятся во тьму долин.
Я тоже Иерусалим -
не плачь, но помни.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                     Семёну Гринбергу

Ночного Вифлеема страж.
А ежели сказать своими
словами, не впадая в раж
в небесном Иерусалиме,

я сторож брату своему.
Он тоже правнук Авраама.
Но - и Агари. Потому
и длится эта мелодрама.

Пока не замирились мы,
не худо б видеться пореже.
Но Иудейские холмы,
они для нас одни и те же.

И эта ночь, и эта высь
библейская - они едины.
Не сжиться и не разойтись.
И не переменить картины.

Вот я. В дозорной маете
вышагивающий кругами.
Вот он. В острожной темноте
спешит к своей арабской маме.

И мы встречаемся. Мой брат,
поскольку всяко может статься,
меня приветствует. Мол, рад
приветствовать и улыбаться.

Поскольку я вооружён
и, заодно, неосторожен,
то он не лезет на рожон
и нож не достаёт из ножен.

Приветствует. Его иврит,
пожалуй, моего поглаже.
Приятной стражи! - говорит,
желая мне приятной стражи.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У меня была собака.
В золотые дни, когда
так счастливо совпадали
солнце, воздух и вода,
и друзья - какие дали
мнились мне - лиха беда...

У меня была собака.
Мяса не было, и пусть.
Хлебной корочкой питалась,
не выказывала грусть.
Млела, тыкалась, ласкалась.
Изучала наизусть.

У меня была собака.
И у всех она была.
Никого не пропускала,
улыбалась как могла.
Впрочем, нам и так хватало -
моря, света и тепла.

У меня была собака.
Прочь -- к осенним небесам
с песней с бережка вспорхнули.
По своим домашним псам
разлетелись.
А в июле
у меня была собака...

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Якову Кулангиеву

Нас двое намечалось. Но Господь,
вычитывая Судебную книгу,
забыл первоначальную интригу,
счёл опечаткою вторую плоть.

Устал... А свой же замысел простой
стереть вчистую не хватило мочи.
Отдельной жизни титульный комочек
Он копчиковой заменил кистой.

Но, правя корректуру, проглядел
второй души нетронутую завязь.
И Книгу подписал в печать, отправясь
к цветущим фигам. Столько срочных дел.

...Двухполюсный и никакой из тех,
возможных двух вселенского субстрата
вобравший неслучившегося брата,
расплачиваюсь за утробный грех.

Но и Создателю - не искупить.
И вот, бессмертный и навечно всякий,
не смея отступиться от присяги,
Он обречён любить, любить, любить.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Хорошо, что впустую истратил шальные рубли.
Не оставил для будущих, праведных дел ни гроша.
Подчистую. И руки отмыл, и глаза округлил.
Только душу - не смог. Да на то ведь она и душа.

Ни шиша не заначил ни к празднику, ни на помин.
Промотал, продымил. Их, чумных, даже дух улетел.
И теперь все на месте - желудок, и гемоглобин,
и походка, и взгляд. А душа...
Ишь чего захотел.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Всё смешалось - короткие юбки и длинные юбки,
диско, и романтический стиль, и свободный покрой.
Все фасоны друг другу спокойно идут на уступки,
и джинсовую кепку надвинул испанский король.

Отлетает столетье, меняя поступки на тряпки.
Век, отплакав, скривил свои губки в прощальном смешке.
И воркует голубка над Герникой - кончены прятки.
И испанский король на работу идёт в пиджаке.

Разменяв колера, возвращаются красные кхмеры,
вновь на опытной грядке фашистские группки в цене.
А испанский король, с королевой, являя манеры,
демократию пропагандировать едет ко мне.

Перепуталось - бывший модерн и новейшее ретро.
Дедка тянет за репку, а репка-то чистый ампир!
Мир стоит распахнувшись, дрожа от ракетного ветра,
А испанский король - он чеканит медали За мир.

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Поэты и девки - на шару.
В счёт будущих ласковых слов
им водочку выставят с жару
и благоухающий плов.

Янтарные капельки жира.
Серебрянопенный боржом.
Надёжная длань ухажёра,
продлённая спорым ножом.

И грянет такая минута,
когда минарет за окном
и рюмок хрустальная нота
сольются в блаженстве одном.

И не ресторанному жору,
а как бы вечере святой,
в душе отзовутся фужеры
звенящей в ушах высотой.

И словно в Эдем настоящий,
в дежурный поверят обман
раис и напротив сидящий
смурной златозубый палван.

Зардевшиеся винегреты.
Зернистое пламя гранат.
И девки замрут. И поэты
распарятся и воспарят.

Родимые, пейте и ешьте
до пoтом пропитанных лбов!
Вы служите вере, надежде...
Но прежде, конечно, - любов.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На могильной плите ложбинка
для живой дождевой водицы.
И сюда - а куда им деться -
по весне прилетают птицы.

Здесь ни лужицы, ни болотца.
Степь да степь, да ещё пустыня.
Как поётся им в некростане
о небесной своей гордыне.

Не скитающиеся души -
неразумные божьи твари.
Всё, что ведомо им о вере,
это влага в надгробной таре.

И садятся на тёплый камень,
на орнамент забытой вязи,
поминая почивших в бозе,
но с минувшим не зная связи.

Синий воздух из тьмы струится
по-над вогнутостью узорной
и летит к площадям базарным,
а потом и к вершинам горным.

И во мне мастера культурных,
но художественных традиций,
след оставили беспризорный.
Прилетайте, друзья, напиться.

Обещает осадки сводка.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ведь ты же любишь импрессионизм.
Так впечатляйся же - улыбкой, позой...
С небес, в твой телевизионный низ -
живая Муза. Принимай и пользуй.

Ну отзовись - о гамме цветовой,
о ряде образном, но только с ходу.
Мотая просвещённой головой,
ты ухватил, запечатлел свободу?

Природа же не терпит. Что ей шлак
воспоминаний, послесловий мусор...
Я спрашиваю, впечатленье как?
Ну что же ты, браток? Живая муза...

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                    Алле Широниной

      - 1 -

Раннее лето. Январь.
Голые ветки в пыли.
Только белеют, как встарь,
горние горы вдали.

А в межсезонном низу
хмарь городская дрожит.
Солнце слепит этажи,
все обещая грозу.

Этих безумных щедрот,
наоборотных примет
здешний не видел народ,
может быть, тысячу лет.

И никакой старожил
не прояснит нечего.
Даже не хмурит чело,
если и помнил - забыл.

Что ему метеоблажь?
Разве он сторож зиме?
Весь его жизненный стаж
во всепогодной чалме.

В прорву сощуренных глаз
кануло столько чудес...
Что календарь, если здесь
Азия в душах у нас?

Даже спустившись в метро,
у электронных часов
чуем остывшим нутром
краденой вечности зов.

Даже в подземном раю,
где красота и уют,
до электронных минут
временность чуем свою.

Словно примчались вдогон
верхних миров колера,
выцветив каждый вагон:
хочешь не хочешь - пора.

Мрамором блещет перрон,
свищет состав голубой.
Мне до прощанья с тобой
только один перегон.

И улыбнувшись легко,
выдохнешь:
Брось городить.
Не заходи далеко -
скоро тебе выходить.

      - 2 -

Что-то я замечтался, и вот -
даже спин не видать,
даже пыль от копыт
улеглась на разъезженных шлях.
Лишь молекулы пота
да стихающий топот в ушах.
Это скоро пройдёт,
а во всём остальном - благодать.

Листопад. И не важно,
в какой ускакали перёд
расторопные всадники -
кто им судья и пророк...
Я и сам накидался монет
на развилках дорог,
и орлов навидался, и решек,
и новых ворот.

Анекдот,
и фактический случай,
и жизненный путь -
можно всё рассказать
за какие-нибудь полчаса -
пошутить, и взгрустнуть,
и легко помянуть небеса...
Но о том, чего нет,
упаси и разок намекнуть.

И природа вокруг
примеряет открытый наряд.
Ах, как листья, прощаясь, горят -
не горюй, мол, братан!
Но очнулся и вдруг
прочитал на табличке: Платан
Я считал его кленом
двенадцать апрелей подряд...

Слава Богу, и счёт - позади.
И ковбойский сюжет,
роковой и заочный,
уже до конца пережит.
Я спускаюсь в метро,
и меня электричество мчит,
под землёй рассекая
кварталы непрожитых лет.

Эти бывшие дали,
в которых я гнал наугад
и любил невпопад
в кочевые свои времена.
...И проносятся влёт
юбилейнейших дат имена
и залётных фамилий
отмеченный мрамором ряд.

В заповедном вагоне
к тебе прикасаясь плечом
и почти не касаясь
крутых и всамделишных тем,
улыбнусь во спасение
всё-таки нервных систем.
Всё нормально идёт.
Никого.
Никогда.
Ни о чём.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Господи! Я же не мыла хотел - а свободы.
Вот и сбылось. Да и мыла не так уж и мало.
Ну, по талонам - а всё ж не военные годы.
Мелочи быта. Не это меня занимало.

Я - о естественном, гуманитарном. Высоком.
Разве пристало пенять на законы природы?
Пеной объяло - так это же вешние воды
рушат плотину и тину смывают потоком.

Солнце свободы - оно же как наше светило
и не без пятен, а радо б, конечно, стараться.
Только не может. Так что же такое смутило,
что подмывает скорее подальше убраться?

Всякое было. И всякому хочется сбыться,
освободиться, - чтоб душу, а также и тело.
Да, но куда ни намылишься, в том-то и дело,
что от свободы уже никогда не отмыться.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                           Дмитрию Сухареву

Что касается формы, то я формалист,
и в миру - не рифмованный фиговый лист
предпочту, а кленовый, к примеру.
Он трепещет, и фирменный чёткий узор,
узнаваемый сходу, смягчает мой взор
и связует с надеждою веру.

В растерявшийся, диалектический век
на арыки разобранных начисто рек,
удобрений и дефолиантов -
переносного смысла журчащий поток
не унёс бы взаправдашний звёздный листок
в пустоту запасных вариантов.

Но покуда в своих очертаньях живёт
среди химии всяческой и нечистот,
только солнечным светом влекома,
молодая листва, да пребудет здесь лад
и анютиных глазок бесхитростный взгляд
на куранты у горисполкома.

Сто цветов и три тысячи разных дерев,
сохранить свою плоть неизменной сумев,
мне даруют отраду и в сквере.
Мой единственный, мой совершившийся мир!
Да и фига пускай, если это инжир.
Лишь любови хватило бы вере.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Весной, когда и муравьи крылаты,
всё в мире вновь готово для полёта -
от градин звонких до апрельских грёз.
И лепестков пропеллеры омыты,
и всякого аэрофлота льготы
кончаются. Летать - так уж всерьёз.

Весной, когда и яблони и взгляды
взмывают, и ни злости ни обиды,
куда ни глянь - всё в мире небеса,
природа милостей не ждёт от моды
на экологию ли, на свободы -
свои сама являет голоса.

А среди них и твой - замысловатый,
прокуренный, приблудный, виноватый,
и всё-таки весенний, чёрт возьми!
Не царь, но и не раб круговорота,
лети, и да хранит тебя работа
прошедших лет и будущей зимы.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Совпало - и апрель, и полумрак,
и невостребованная душа.
...Я шёл и радовался не спеша
и вглядывался в город. Ветерок
с невидимых уже Гиссарских гор
прочь относил пустыни перегар
и навевал прохладу. И арык
мерцающий вполне живой водой,
и книжный магазин, где продавец
о Фаусте затеял разговор,
о переводчиках и, наконец,
о собственной супруге, И старик,
чалмой отмеченный и бородой,
и ясен взор - ни дать ни взять пророк,
и в продуктовых магазинах сыр -
взаправдашний, а очереди нет,
и под луной, стремящейся в зенит,
нереставрируемый Ак-Сарай,
располовиненный... И что Тимур,
и все империи, когда шашлык
и, что ни шаг, улыбки? Вот он, рай
земной. Ходи себе и не летай
туда-сюда. Живи, люби весь мир.
...А переводится - Зеленоград,
но, если хочешь, и наоборот -
Град зелени. А если перевод
еще бы знать и остальным словам...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                            Мише Книжнику

Старенький доктор, в халате и в шапочке белой,
с чёрной клюкой продвигается по коридору.
Что за судьба его гнула и не одолела,
чёрное с белым оставив стороннему взору?

В чёрных ботинках, а правый чернее, в котором
ортопедия родная скрипучим укором - слышно? -
и в чёрных штанах, что по нынешним летам
брюками не назовёшь, обтянувшись вельветом.

Белые кудри из-под колпака, и рубаха
белая, из-под халата такого же цвета.
Только два цвета при нём, да и то, если это
можно цветами назвать без упрёка и страха.

Ну а теперь, никакой живописец, но чтобы
восстановить равновесие и справедливость,
а не затем, чтобы стихотворение длилось,
изобразить я попробую в храме хворобы
всею палитрой иные предметы и лица.

Очередь, будто из ряженых, ждёт и томится.
Плюши и замши сидят, кружева и мохеры,
кожи... И даже примерные пенсионеры,
пальмы, плакаты о гриппе и дизентерии,
графики роста, таблицы антропометрии,
вред табака, гонореи и прочей заразы -
всё разноцветно,
на радость уставшему глазу.

Что за мораль? - удивится мой добрый редактор.
Не проповедует автор ли самолеченье?
Юность моя чёрно-белая - старенький доктор,
кашляй, печалься, хромай, но живи во спасенье.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Степану Балакину

У дома моего с торца,
где в разноцветных изразцах
и в равнобедренных концах
орнамент звёздно крут,
скрывались раньше гаражи,
но скоро встанут этажи,
а ныне стройку сторожит
забор - года идут.

С каких уже не помню пор,
пристроившись к торцу в упор
стоит берёзовый забор,
а в нём - во двор дыра,
в которую и прохожу.
Никак сюжета не сложу,
но доски глажу и гляжу
с тоскою всякий раз.

Берёза, - думаю, - она
неужто на забор годна
да на дрова ещё сильна -
ни музыки, ни мачт?..
Но вспоминаю: береста.
Нет, неспроста она чиста,
праматерь белого листа
и грамотности мать.

Да... Грамоты лесных веков.
Папирус рос - и был таков,
едва не извели быков
в пергаментных трудах.
А здесь, по-прежнему стройны,
от наших дней до старины
стоят берёзы вполстраны
и горе - не беда.

А веники? О банный лист!
О дух парной! Стоит, пречист,
и юн, и зелен, и плечист,
и может чудеса!
...С энциклопедией забрёл
на кухню ночью и прочёл:
Фанера, дёготь, куча смол
и даже туеса.

И мебель, мебель! Шире круг! --
вернув стихи, добавил друг. -
Берёза - для умелых рук -
особый разговор.
А взять карельские сорта -
не красота, а лепота
(жаль, не достанешь ни черта),
а ты: забор, забор...

Мой друг - краснодеревщик. Он
не принимает скорбный тон,
корит берёзовый мой стон:
пока на дело ссуть...
Его гитара круглый год
И мне свихнуться не даёт.
Пока он лепит и поёт,
я продолжаю путь.

...Мне каждый день звонит поэт,
перечисляет список бед:
то масла нет, то счастья нет,
а заодно - судьбы.
Цитируем наперебой:
Судьба, судьбе, судьбы, судьбой.
Важнее нет у нас забот.
Ну а забор? - Забыт.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дворцу культуры срочно требуется дворник.
Директор есть. Да и кассир - в ответ
на объявление - на следующий вторник
устроился. А дворника всё нет.

Но был же! сосуществовал, старался,
сухой метлою об асфальт шуршал.
Киножурналам старым улыбался,
блаженным взором пьяниц утешал.

Спешил. К буфетчице и к билетёрше.
Подать. Поднять. Подвинуть. Поднести.
И - срочно требуется... Строки горше
не часто мне встречались на пути.

...Дворец культуры! Десять лет я рядом
осуществлял. То бишь ходил, сидел,
внимая графикам и разнарядкам,
и говорил, и оглавлял отдел.

И всё решал... И повторял: пора, мол,
валить отсюдова, лиха беда,
от мусора табуляграмм парадных
хоть в дворники, хоть завтра, хоть куда,
где требуется.

Одевают в мрамор колонны, ремонтируют фасад,
монтируют фальшпотолок. Ну прямо
Дворец культуры!

Только невпопад
прикнопленный листок четвёртый месяц
к несбывшимся намереньям моим
от звукописи развесёлой смеси
зовёт, зовёт...
Мы были тёзки с ним.

В галошах стоптанных на босу ногу,
седой, небритый, маленький, худой,
он чуял праздную мою тревогу
ей-богу настоящею бедой,
своей.

Чудак, районный сумасшедший...
Да что мне в имени моём, когда
я, без труда эквивалент нашедши,
его ношу без всякого стыда.

Что мне чужая дальняя дорога?
своя - до разукрашенных дверей?
Замаскированного некролога
три слова что?
Поношенный хорей.

Выспрашиваю вежливо вахтёра
о дворнике, и слушаю в ответ:
А он не родственник ли вам?
И споро, и сомневаясь, говорю: Да нет.

Да нет - судьбе, что молча сторонится
и безнадёжно брезжит в стороне.
Да нет.
Вот именно.
Лишь две частицы,
аннигилирующие вполне.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Переходящее в полдень утро.
Мятущаяся к горам долина.
Незамирающий ропот ветра.
Холмы бескрайнего полигона.

Взвод, привлечённый военкоматом
для прохождения комучёбы.
И тренировочная ракета.
Апрельский жаворонок влюблённый.

Поёт. Вне отзывов и паролей.
Поверх аббревиатур, уставов,
не ведая электровех, буссолей,
топопривязчиков и приставок.

Поёт. Не в пику орлам парящим,
нашедшим, ищущим ли покоя.
И не в обиду прочим свистящим,
чирикающим и всё такое.

Поёт. Крыла его слиты с горлом.
И всё едино - любовь и голос.
Поёт. И нет в словаре глагола,
чтобы назвать это по-другому.

Поёт. В молчанье не обращённый
ни Красной книгой, ни Книгой жалоб.
Над полигоном. Над просвещённой
и всеобъемлющею державой.

Над миром. Временем не смущённый
и местом, вроде бы неуместным.
Поёт. Исконный. Живой. Влюблённый.
Апрельский. Вечный. Земной. Небесный.

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

             - 1 -

И положительный - всё норовит мне в душу,
и отрицательный герой - туда же.
Но я лица не отвожу, не трушу,
а обнаруживаю бодрость даже.

А что. Я тоже мог. Я хорошо помню
и этот с понтом взгляд молодой-ранний,
и томный этот взор, надежд полный, -
всё то, что происходит там, на экране.

Ну а скошу глаза к твоим раскосым,
куда деваются - ирония вся, юмор?
Дезодорантом ли смущён роскошным,
послушным ли терпением юным.

А вновь гляжу на полотно это,
раскрашенное движущимися лучами -
так ясно вижу на другом краю света
некинематографические печали.

Там, на другом краю моей жизни,
конечно, с осенью, и с гитарой, конечно,
в лесу российский город расположился,
и мне трёхмерно в нём, хмельно и мятежно.

Там рвусь я из речей местных и ночей лестных,
ещё не пуганный ни сном вещим ни духом,
в такую вечность, немоту, бездну
не очень-то и высокого недуга.

А здесь, на краю нового карантина,
мы потягаемся с икебаной любою:
Почти художественная кинокартина
и я, с почти товарищескою любовью.

            - 2 -

Зажжётся свет, и зрители пойдут на выход.
Их, всё же, оказалось больше, чем надо.
Глаза потупленные и навыкат,
не ищущие выгод, однако.

Всё человеческие, в основном, лица,
на улице, а потом - в подъезде.
И состояние наше продлится
в том смысле, что и постоим вместе.

И повторится режиссёрский сценарий:
наплывом губы и соответственно плечи,
и заново зазеленеют чинары
над диалогами молодёжных наречий.

Монтируется из противопоставлений
гармония во всяческой ипостаси.
Это сеанс - конечно, последний,
но шанс последний, он, конечно в запасе.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я выговаривался и дарил гвоздики.
Я брал их по пути, неподалеку,
на близлежащей станции метро,
еще точней, в подземном переходе
у неземного продавца Володи
с лицом невыспавшегося Пьеро.

И распираемый предощущеньем,
влекомый в путь очередным влеченьем, -
начало мая, осень ли, вокзал -
о случаях из жизни, о знакомствах
рассказывал, столичных и закамских,
и, следовательно, существовал

и путешествовал - но не витая,
воспоминая что-нибудь земное
из прошлых солнечных и снежных лет.
Небес полно. Подумаешь, седьмое...
Им счету нет, и никакого края -
родного ли, двоюродного - нет.

Другое дело - низ. Его отмеришь
хоть сколько раз - все совпадает, кореш!
А там хоть режь, хоть мажь на бутерброд.
Молчу, и по плечу любая дурость.
Не все сказал, о чем случилось думать,
но выговорился на жизнь вперед.

Вперед! Бутоны распуская в строки.
Не все путем, но в эру перестройки
спрос на гвоздики удовлетворен.
Вперед! Жизнь - впереди. А также сзади.
А главное - в осознанной свободе
на каждую из четырех сторон.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

       - 1 -

Я сниму ключи с колечка,
оба-два ключа верну.
Времечко, оно полечит
и зазнобу и жену.

Вылечит. А я не волен
больше временить ни дня.
Вы живите обе-двое
для себя, не для меня.

Не расходуйте, родные,
свет в окошке в поздний час.
Праздники и выходные
все свои теперь у вас.

И на кой, скажите, леший
поминать, что не сбылось,
раз уж не сумел утешить
вас ни вместе ни поврозь.

Я и рад бы расшибиться,
выбрать из обеих-двух.
Да мешают обозлиться
дюжий грех и божий дух.

Сумку на плечо надену,
сигареточку помну.
Погляжу проникновенно
на зазнобу и жену.

- Прощевай, - скажу зазнобе,
и жене скажу: - Прости...
Криво усмехнутся обе
и не станут на пути.

       - 2 -

Каждая запрячет ключик -
пригодится на дому.
Времечко, оно поучит,
выучит и не тому.

И пойду, сутуля плечи,
пряча умное лицо,
разгибаючи колечко,
проволочное кольцо.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

до края дошли до предела
и дальше пошли за предел
и всякая тьма поредела
и всякий огонь поредел

когда же и мгла отлетела
ни слов не осталось ни тем
а следом и всякое дело
не тем показалось не тем

и всё-то их отъединяло
и дело и сам идеал
и не было им идеала
и по небу ангел летал

и дольше небесного тела
нагие светились тела
и больше в упор не глядела
сидела разглядывала

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда выходишь из игры,
ещё не проиграв,
распахиваются миры
на вешний запах трав.
Парит зеленая листва,
и синева небес
дарит высокие слова
со смыслами и без.
Творит во цвете, на свету,
игре наперекор
не только жизни простоту,
но жизненный простор.

Когда выходишь из игры
раздетым догола
и хором скалятся дворы,
в которых ни кола,
и вся зелёная тоска
и ледяная синь
тебя находит простака,
чтоб выдохнул аминь, -
привет, хорошие цвета,
и к чёрту новый тур!
Невмоготу не нагота,
отсутствие натур.

Когда выходишь из игры
и в каждой из дорог -
и в горы, и в тартарары -
ты сам себе пророк.
Теперь ни прикуп, ни расклад
стараний и мастей

твоих уже не совратят
ироний и страстей.
Проехали! Пускай - никто,
нет выхода, и слов...
Да ради Бога. Но зато
свободен от ходов.

А вам, оставшимся в игре,
да спишется с горы
и не прибудет на горе
до будущей игры.
Высчитывайте мизера
и козыряйте вновь.
Игра, она и есть игра.
А есть ещё - любовь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                   Александру Файнбергу

Моя подзорная дыра,
являющая мир,
меня хранит от чёрных дыр
учёного пера.

Оберегает от химер,
а может быть, и нар,
даруя жизненный пример
несрубленных чинар.

Не телевизионный клуб,
не чудо-микроскоп -
дыра, без фокусов и труб,
и свежий ветер чтоб.

И каждый бьющийся листок -
мой флаг, моя родня.
Не все на свете заровнял
асфальтовый каток.

Да и берёзовый забор
не так уж застит мир.
Любую доску проломил -
дыра - ни шор, ни штор.

И ни себе, и никому
бессмертья не суля,
припав, увижу и пойму
и закричу: Земля!

Земля! Деревья и цветы,
улыбки и цвета,
печали светлые черты,
но мрака - ни черта!

Трёхмерность гор,
озон гитар,
дерзание арен.
Гагарин и Софи Лорен,
Христос и Ренуар.

Фазиль и Гаррик Зильберман,
и Миша Щербаков.
И мой возлюбленный братан -
чудак из чудаков.

И бестолковая жена,
и та ещё страна...
Земля! Дороги, времена.
И небо. И весна

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Гармония... Да не за ней ли грешной,
несёмся в неизведанные сути?
И не гнушаемся орлом и решкой,
но всё высматриваем, где же судьи?

Всё дальше в лес, на запахи и дымы,
туда, где пламень задувают ветры.
Пути господни неисповедимы,
а человеческие - исповедны.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.