Am
Над стадионом флаги стелятся,

И на - трибунах шум и галдеж.
Dm
Американцы уже у стенки
E7
Вышли первыми - ну и что ж!

        Am
        Вот и команда выходит наша.
        A7                  Dm
        Что за ребята - физкульт-ура!
                        Am
        Все кандидаты наук и даже
        H7                   E7
        Есть между ними два доктора...
Дома награда их ждет высокая:
За победу и даже ничью
Все кандидаты получат доктора,
А доктора - по Москвичу.

        На тренировках они попотели,
        Но даром науки им не прошли, -
        Могут шурупы вбивать и желе-
        знодорожные костыли.

Встали напротив хозяева, гости.
Обе команды - высший класс!
Главный судья раздает им гвозди
Вот и свисток - игра началась.

        Правила матча крайне жесткие:
        Так, например, разрешено
        Гвозди вколачивать только острием,
        Шляпкой вбивать запрещено!

Матч идет уже три минуты,
На трибунах орут и свистят.
У Иванова гвоздь согнулся
Главный судья заменяет снаряд.

        Обе команды дерутся упорно,
        Вдруг раздается судейский свисток.
        Вессон и Смит удаляются с поля,
        Нечего прятать в трусах молоток!

Наши ребята бьют без оглядки.
Лишь бы победа ценою любой.
Словно кувалдой, лупят по шляпкам
Крепким широким мозолистым лбом.

        Вышли вперед на последнем этапе
        И продолжают одерживать верх
        Лучшие наши головотяпы
        С вышитым дятлом на рукаве.

Как у них развиты лобные кости.
А лоб капитана - просто шедевр!
И мы переводим железо на гвозди,
Имея в наличии таких людей!..

        Вот и финальные милиметры
        Входят в шершавые доски уже.
        Мы впереди! это сразу заметно...
        Мы на решающем рубеже...

Грустны хозяева, веселы гости,
Мы постояли за честь страны.
Наши быстрее забили гвозди,
И даже загнули с той стороны!

        Эта победа советских спортсменов -
        Символ того, как велик человек.
        Пусть каждый гвоздь, забиваемый в стену,
        Дружбу народов крепит навек!

1984

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Садовой били стекла. На Садовой пили пиво.
В мутном сумраке дрожащем сизый дым мешался с матом.
У подъезда кошка мокла. Неизбежно и тоскливо
под конвоем двух сержантов новобранцы шли в солдаты.
Освещали путь неблизкий фонари в земном поклоне,
сострадая и калеча синеватым светом лица.
Будто с паперти российской, шла бездомная колонна
злой судьбе своей навстречу за какую-то границу.
Их следы давно простыли на седом асфальте ветхом,
пережившем ту потерю с утешительною ложью.
То ли заново простили то ли прокляли навеки -
я не знаю. И не верю, что проклятье нам поможет.
Просто грянет черный праздник, и на всех найдутся плети.
Просто пиво на Садовой разбавлять начнут помногу.
Расцветет чумной заразой это подлое столетье
и закончится Содомом. И туда ему дорога,
истекающему потом, как палач на месте Лобном
с перетруженной рукою от костистых шей стрельцовых,
одуревший от работы и под солнцем желто-злобным
возмечтавший о покое. Пять детишек палачевых
ждут в избе отца со службы с государевой, казенной,
и мерещится старшому, что отец, с глазами долу,
увязая в топких лужах, человечину несет им
в перепачканной кошелке.
                         Пили пиво на Садовой.
В мутном сумраке дрожащем сизый дым мешался с матом.
У подъезда кошка мокла. Неизбежно и тоскливо
под конвоем двух сержантов новобранцы шли в солдаты.
На Садовой били стекла. На Садовой пили пиво.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

О, балаган! На что еще мы тут рассчитывать могли?
Диагноз ставится врачом - врачи же изгнаны с земли.
Больницы списаны на снос, лекарства пущены на яд,
и нет надежды, что весной врачи обратно прилетят.

А есть предчувствие беды, условно взятое за ноль,
и надоевшие мечты швырнуть булыжником в окно и,
полуголым, на лугу пологом волю дать ногам,
глотая влагу на бегу, благоговеть... Но балаган...

О, балаган! Растущий внутрь душеспасительный нарыв.
И пол-меня хотят уснуть, а пол-меня напиться вдрызг
и, поделив себя по-братски, успокоено глядеть,
как разбегаются квадраты по свихнувшейся воде.

Но быть в миру с самим собою - это роскошь не для нас,
и до заката я без Бога, до рассвета я без сна.
Во мне ответчик входит в раж, визжит в истерике истец.
Двойная ложь, двойная блажь, двойной мартини, наконец...

И вот, коктейлями начиненный, в горячечной ночи,
я, возомнив себя учителем, других возьмусь учить.
Но затрубят мусоропроводы на четных этажах,
мою непрошеную проповедь заученно глуша.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тонкие клены кивают скворешниками.
Ванты и шкоты натянуты между ними.
Ветрено, ветрено, ветрено, ветрено.
Хлопают простыни свежеразвешенные.

Носят матросы халатики в талию,
стрижки и косы и простыни в тазиках.
Вешают брамсели, вешают марсели,
сами стирали их и накрахмаливали.

        Вечное благо - пресную влагу -
        высушит ветер залпом тугим.
        Белые флаги, белые флаги,
        простыни, наволочки.

Солнце печет, да и ветер на слишком страшен.
Двор наш плывет, оснащенный бельишком нашим.
Вымпелы, вымпелы, вымпелы, вымпелы
с пяткой, заштопанной чьей-то рукой - не важно,

некогда яркие, ныне заношенные,
жертвы альянсов с ботинками кожаными,
выцвели, выцвели, выцвели, выцвели,
что-то сигналят, донельзя восторженное.

Пес под скамейкой зевает, оскаливаясь.
Чайки-брюнетки с деревьев соскальзывают.
Стаями, стаями, стаями, стаями
кружатся, тихую пристань предсказывая.

Мы, от рожденья знакомые с таинствами
судовожденья по берегу тающему
старимся, старимся, старимся, старимся.
С чем же расстанемся и с чем останемся мы?..

        Вечное благо - горькую влагу -
        выпарит солнце из-под руки.
        Белые флаги, белые флаги,
        простыни, наволочки.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Море ползает у ног, как нашкодивший щенок.
Море камушки валяет.
А сокровища его не сосчитаны пока.
Там медузы на виду, что арбузы на меду,
Там селедочка гуляет
и нагуливает жир на медальные бока.
Кто ж позволит, чтоб добро, игнорируя нутро,
между пальцев убегало,
А не шло к нему на стол под картошку и лучок?
Вот и здесь в короткий срок появился городок
и отличнейшая гавань,
сорок тысяч кораблей и старинный кабачок.

Весь сверкая мишурой и воняя чешуей,
пьяной улочкой портовой,
руки вдоль а ноги вширь, ковыляю кое-как,
чтобы ощупью с трудом отыскать знакомый дом,
где живут на всем готовом
две владычицы души, сердца, тела, кошелька.
А одна из них светлей, тридцати неполных лет,
а другая помоложе,
и немного постройней, и немного погрешней.
У одной постель мягка и цена невысока,
а другая подороже
и пока не по моей прохудившейся мошне.

Ходят в холод и в жару пароходы на пару,
пароходы ходят парой:
Ах, ваша стройная корма так волнует мой бушприт!
Вы со мною жестоки. У меня отнялся киль
и давление упало,
и у штурмана понос, и у боцмана гастрит.
Пароходы на пару ходят в холод и в жару.
Я плыву своей дорогой
и селедочку ловлю, чтоб продать на берегу
и потом, когда с трудом отыщу знакомый дом,
выбрать ту, что подороже, -
экономить на любви я, представьте, не могу.

Но однажды по снежку мне втемяшится в башку
после сытного обеда,
что когда-нибудь пора что-то в корне поменять.
Я взойду на пароход, попрощаюсь широко
и куда-нибудь уеду,
предоставив остальным расплатиться за меня.
Заведу себе жену и семейно заживу -
респектабельно до дрожи.
Стану слушать патефон, стану галстуки носить.
И лишь прошлое будить, в редких снах моих блудить
будет та, что помоложе,
да на тумбочке стоять будет банка Иваси.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

      Am
В придорожных канавах вода,
     Dm
и колеса завязли в грязи,
                           G7            C       C7
и не терпится с дальней дорогою счеты покончить.
      F                E7
Разлетелись как птицы года -
      A7-9       A7      Dm
не воротишь, проси не проси.
                       E7  Am E7 Am
И о чем-то над гривой поет колокольчик.

         Am   F    Am                Dm6
        Дон, дон, дон... Переведи попробуй
              E7         Am
        этот зов из-под дуги.
         Am   F    Am               Dm6
        Дон, дон, дон... Освободи дорогу,
                E7     Am
        дорогу дай другим.

Лошадиная поступь редка.
Вдоль дороги гнилое жнивье.
И давно уж не держат поводьев озябшие руки.
Незаметно проходят века.
Надо мною кружит воронье.
Колокольчик плывет опрокинутой рюмкой.

        Дон, дон, дон... Переверни, наполни:
        зазвенит - не зазвенит?
        Дон, дон, дон... Переведи на полночь
        свои часы и дни.

Встанет в небе серебряный грош.
Разольется потерянный свет.
От столбов верстовых ляжет тень очертаний нестрогих.
Никуда ты, дружок, не свернешь.
На ближайшую тысячу лет
суждена тебе полночь, луна и дорога.

        Дон, дон, дон... Побереги подковы -
        их в пути не заменить.
        Дон, дон, дон... А вечный колокольчик
        звенит, звенит, звенит.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Сиреневом бульваре на весеннем
по последним донесеньям
в воскресенье состоится вознесенье, -
вне опасности деревья и дома.
И собравшиесь граждане и семьи
выражают опасенье,
что возможны с непривычки потрясенья
и отдельные сошествия с ума.

И в толпе, что абсолютно не редеет,
выдвигаются идеи,
будто все это - затея иудеев,
чтоб морочить неокрепшие умы,
или выставка кондитерских изделии,
или чей-то день рожденья,
или просто небольшое наважденье
на девятый день скончания зимы.

Вознесусь я над Сиреневым бульваром
белым шаром, легким паром.
В сером воздухе, пропитанном угаром,
укоризненно качая головой.
Вы отделаетесь легоньким ударом;
то не кара, то - подарок.
Вознесенье - это акт, который даром
не проходит никогда ни для кого.

Все забудется в положенные сроки,
и восторги, и упреки.
Сохраняться лишь загадочные строки,
в милицейский угодившие отчет.
Да остануться туманные намеки
доморощенных пророков,
осеняющих себя крестом широким,
и плюющих через левое плечо.

А человечество гуляет по карнизу, -
кто-то выше, кто-то ниже,
и свою экологическую нишу
подметает каждый божий выходной.
Чинит крышу, варит пищу, грабит ближних,
дразнит рыжих, гонит пришлых
и выдавливает лишних, будто прыщик,
с оболваненной поверхности земной.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Под сенью баобаба нам с Сеней так не слабо,
и две бутылки Club-а под кильку - как вода.
Среди ветвей корявых какой ни есть - порядок.
А мы не при параде, но тоже хоть куда.

Над нами обезьяны расселися князьями
и обсуждают рьяно десятки важных дел.
Такая уж порода: ведь не было в природе,
чтоб кто-то в этом роде над нами не сидел.

Сэмэн достанет кружку, из кружки вынет мушку
и извлечет чекушку с улыбкой на лице.
На бога не надеясь, мы поровну поделим,
и вновь сидим балдеем под мухою це-це.

А сверху обезъяны кричат. что мы смутьяны,
орут, что, дескать, пьяных пора топить в вине.
А мы на это выпьем, как будто в пропасть выльем,
и сверху бросим кильку мясистую вполне.

Погладит тихо вечер натруженные плечи,
и маленькая вечность нам дунет в паруса.
Дыханье наше ровно, и мысли точно бревна,
и смежит сон здоровый усталые глаза.

К утру пойдут виденья. Проснусь от мысли Где я?!
И осенит идея продолжить наш процесс.
И снова, осененный, сажусь под сень к Семену,
где ждет нас змий зеленый с ОАш-ем на конце.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Посвящается А.Городницкому

О, как прекрасно состоянье ожиданья,
когда раздвинутся колени мирозданья,
и свет юпитеров удвоит свой нажим,
рукоплескания взорвут партер и ложи,
и к микрофону выйдет основоположник,
чтоб лично снова на основы положить.

И, окрыленный адекватностью приема,
он запоет с таким невиданным подьемом,
что оторвется от поверхности земли,
и, ощущая это таинство творенья,
он перейдет в режим свободного паренья,
и затеряется в синеющей дали.

Но это будет все разрушено ударом
моей коварной и безжалостной гитары,
чьи цели пагубны, а методы низки.
Она найдет певца средь облаков и рифов,
чтоб утащить его назад в застенки ритма,
оковы темпа и тональности тиски.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Затянутые в рюмочку, что дамы на балу,
шагаем ка по струночке  по шаткому столу.
И ружье безотказные, и мысли далеки.
Высокими приказами отпущены грехи.

Ни левую, ни правую усталость не берет.
Ни левая, ни правая назад не повернет.
И по игрушечной пыли идем за рядом ряд,
а край стола, как край земли, притягияает взгляд.

Ах, армия на армию! Решать вопросы спорные
идут полки ударные, дивизии отборные.
Рыдают трубы медные в жилетку облакам.
Работа наша вредная, да вечны отпуска.

Отчаянные головы мелодия крылит,
а в них залито олово - оно ведь не болит.
Вершители истории, а ну-ка, шире шаг!
За лампою настольною нас поджидает враг.

Ни левую, ни правую усталость не берет.
Ни левая, ни правая назад не повернет.
Палю я на бегу не глядя, ветер за спиной.
Не отдадим врагу ни пяди скатерти родной!

Ах, армия на армию! Решать вопросы спорные
идут полки ударные, дивизии отборные.
А наше дело правое. А вражье дело - левое.
А чье там дело верное - никто не разберет.
А наше дело правое. А вражье дело - левое.
А в общем - дело темное. А мы идем вперед

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не наслушался бы я ВВС,
Не навиделся бы я CNN -
Жил спокойно бы сейчас в СНГ
И закончил бы уже ПТУ.

И работал бы себе в АХЧ,
И в какой-нибудь вступил ЖСК.
Вечерами бы смотрел КВН
И ходил бы за отгул в ДНД.

По субботам брал пивка с ДДТ,
После драки попадал в КПЗ.
Все ж родное МВД с КГБ -
Это вам не ЦРУ с ФБР.

Отслужил бы я свое в ВВС,
Потаскал бы пару лет АКМ.
Полечился б, наконец, в ЛТП
От привычки потреблять ГСМ.

Но покинул я родной СНГ
И сижу теперь в таком ДРМ.
Всей-то мебели - кровать ДСП,
Да и та, как оказалось, Б/У.

Ну а кто-то там купил JVC,
А другие - IBM с VGA.
Разъезжают, подлецы, в BMW
И работают, поди, в LTD.

Эх, достать бы на денек БТР
Да принять для куражу ЛСД.
Я разнес бы все к таким ЕБН -
Позавидует сама ООП!

Не спасут их ВДВ с ВМФ
Слишком мой для них высок КПД
А, бе, ве, ге, е, же, и, ка, ле
Ме, не, о, пе, ре, се, те, е, ю, я.                

А пока что докурю я БТ,
Прочитаю пару глав из УК,
Завалюсь на ДСП зпт
И забудусь тяжким сном тчк.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Серый дом на горе. Окна слепо таращатся.
Липким запахом тянет из черных глазниц.
С потемневших портретов глядят чьи-то пращуры,
и на лестнице шорох крысиной возни.
В тесной комнате мебель с нелепыми формами,
и в углу притаился, невзрачный собой,
низкий столик железный с двумя телефонами:
желтым, как ненависть, и белым, как боль.

Если ненависть душу заполнит тяжелая
и застынет от верха до самого дна,
приходи в этот дом и, подняв трубку желтую,
называй, называй, называй имена.
А в ответ тишина, словно рыба безглазая,
зашевелится в трубке и в стенах сырых,
и, все те, имена чьи тобой были названы,
незаметно исчезнут, как не было их.

И настанет покой на земле. И настанет покой.
Не зажгутся вечерние окна там, где нет ни души.
И пиджак у тебя на плечах вдруг изменит покрой,
будто кителем был он когда-то, да вспомнить решил.
И погаснет свет над землей. И закончится свет.
И во тьме расплодятся собаки звериных пород.
И утешить надо бы вдов, да и вдов-то нет.
И сирот приласкать хорошо-бы, да уж нет и сирот.

Ах, как больно порой. И как близко отчаянье.
И как тянет войти, к белой трубке припасть.
Но молчит телефон, словно гений молчания,
а на дальнем конце ни врагов, ни лекарств.
Мы покрасим все стены и рамы оконные,
всех повыгоним крыс, чисто вымоем пол.
Только что же нам делать с двумя телефонами -
желтым, как ненависть, и белым, как боль.

Их в окно бы, в окно, в тишину потаенную, -
милосердной рукой оборвать провода.
Но коснутся друг друга концы оголенные,
и случится беда, и свершится беда.
Полетит тот сигнал в коммутатор таинственный
и вернется назад, как нелепый приказ.
И мы все, и друзья, и родные, и близкие
незаметно исчезнем, как не было нас.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

По взаимному желанью, извлеченные заранее
из моих воспоминаний, из видений, грез и снов,
облекутся плотью души пить вино и бить баклуши,
моего вкусить радушья в день прощания с весной.

Соберутся на ночь глядя кто в лохмотьях, кто в наряде,
кто, скользя по водной глади, кто, шагая по земле,
кто пешком, а кто на крыльях, на метле, в автомобиле,
на непойманной кобыле, на недоенном козле.

У дверей встречает ворон, в меру чопорен и черен,
так изысканно придворен, как умеет лишь гарсон.
И ведет их в ритме польки на свои места, поскольку
стол накрыт на ровно столько, сколько будет там персон.

Под развесистой агавой пьет оркестр себе во славу -
скрипки слева, флейты справа, впереди тамбур-мажор.
За столом на видном месте возле блюда с рыбой в тесте
концертмейстер, балетмейстер и, конечно, дирижер.

Он сидит, качая ножкой, с бороды сметая крошки,
в кулаке сжимая ложку, как галерное весло.
Ростом он не выше метра, званьем он не ниже мэтра,
к нам его попутным ветром из Тобаго занесло.

В наше время о Тобаго знает каждая собака.
Даже я совсем салагой там однажды побывал.
Что за отдых в Тринидаде! По колено в мармеладе,
в шоколаде, в маринаде, каждый вечер - карнавал.

Впрочем, тут у нас не хуже. Вечер влажен, ветер южен,
млечен путь, отличен ужин и причудлив разговор,
поддержать который с честью я б сумел, но занят лестью
той, с которой вряд ли вместе мы бывали до сих пор.

Фрак с искрою, шаль с игрою, плащ с дырою, пир горою.
Каждый сам себе героя выбирает в этот час.
Даль безбрежна, тьма безгрешна, ночь нежна, любовь неспешна
под далекий скрип тележный, под прилежный контрабас.

Ночь пройдет, настанет лето. Запоет петух с рассветом,
всех разбудит и за это угодит, конечно, в суп.
Впрочем, зло уже свершится: в тот же миг растают лица,
я останусь гол как птица в замороченном лесу.

Как из пены, постепенно, сквозь листву проступят стены,
по углам метнутся тени, солнце скроется во мгле
вспыхнет лампа над кроватью, где положено лежать мне
с фиолетовой печатью просветленья на челе.

12.1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Казначей его величества
был изысканною личностью:
воспитание столичное
и жабо под цвет носков.
Но, махнув на все приличия
из казны его величества
все, что было там в наличии,
он забрал и был таков.

А министр его высочества
(я сейчас не помню отчества),
кавалер, сэр, пэр и прочее,
совершил переворот.
В благодарность за все почести
заточил его высочество
и теперь с ее высочеством
во дворце его живет.

Камергер его сиятельства
был подвержен обстоятельствам:
напивался он с приятелями
и глядел свинья свиньей.
В состояньи невменятельства
он поджег его сиятельство.
И сгорел его сиятельство
вместе с замком и семьей.

Понял тут его величество,
Понял тут его высочество -
как узнали про сиятельство -
до чего ж им повезло.
Пусть уж лучше обворовывают,
или даже узурпируют,
но не пьют - помилуй, Господи! -
потому, что пьянство - зло!

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.