На Красной площади - дождь.
Погодка для англичан.
И на душе моей тоже -
A la Лондон туман.

Я выпил Балтики семь
В каком-то левом бистро,
А после Старого Мель-
ника где-то возле метро

Очаковского ноль пять
У Воскресенских ворот,
А после Клинского взять
Пришлось... Или наоборот?

Бутылку Балтики девять
У старушки одной...
А что прикажете делать?
Я такой заводной.

На Красной площади - дождь.
Погодка для англичан.
И на душе моей тоже -
A la Лондон туман

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не слушай меня - я брежу,
Твердя, что ты не права.
Советы мои - все те же,
Все те же сухие слова

А твоя душа - как кувшинка,
Как любящий влагу цветок.
А моя душа - как соринка,
Несет ее мутный поток.

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как в широком небе, под луною вечной
По-над облаками, будто птица, влет,
Пролетал отважный, буйный и беспечный,
Пьяный и веселый русский самолет.

В хвостовом отсеке, в окруженье пьяном,
Пьяная гитара говорила вздор,
И плескались виски в разовых стаканах,
И гремел могучий, разогретый виски хор.

Музыкант из Тулы (там, где самовары)
Толя – разошелся! Сам как самовар.
Толя в Барселону брал с собой гитару.
Будто в Барселоне нет своих гитар...

Ну, что до Барселоны – это я не знаю,
Но в нашем самолете Толю ждал успех,
И Толя отрывался, пока в зюзю пьяный
Не уснул с позором в середине песни.

Не было гитары – пели а капелла
Шепотом, душевно,  дружно обнявшись,
И даже пассажиры, которые не пели,
Даже пассажиры, которым песни надоели,
Тоже улыбались, с пониманьем отнеслись.

А Луна глядела к ним в иллюминатор
Холодно и тихо за бортом плыла.
Спал усталый стюард, в уголке зажатый,
И где-то под ногами, там – за облаками,
Тихо проплывала милая Земля.

Далеко-далеко славная Испания!
Кофе, vino tinto, hola, una boja...
И другие люди, в нашем ресторане
Пили белый кофе и слушали прибой.

А мы болтались в небе, в пьяном самолете,
Девять тысяч метров и еще шестьсот.
Нет, бортпроводница, вы наверно врете,
Неужели он такой высокий – наш полет.

Ведь я же был недавно в хвостовом отсеке –
Там уже плясали – стаканы в кулаке.
Господа!  Постойте!
Нет, я все понимаю,
Но мы же все же в небе
На десятом небе...
Ну и что, что в небе!
Мы и на десятом небе,
Мы и на тридцатом небе,
Мы и на последнем небе будем в кабаке.

Как в широком небе, под Луною вечной
По-над облаками, будто птица, влет
Пролетал отважный, буйный и беспечный,
Пьяный и веселый русский самолет.

1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я жил когда-то в маленьком раю.
Не знаю, уж поверите ли вы:
В раю сугробы – выше головы
Ведь он в далеком, северном краю

    Там из-под ног скользит веселый лед,
    И сыплется с небес веселый снег,
    И слышен смех
    И топот ножек легких
    Адамов маленьких и ев.
    Адамов в валенках и ев

Я жил когда-то в маленьком раю
Под чистым небом, с ясною душой
В каком-то дальнем, северном краю,
Но вырос я из рая и ушел.

И я попал в нетрезвую страну,
Затопленную огненной водой.
И сам порой, нетрезвый и больной
По улицам неведомым иду.

И только шум машин по сторонам,
И канонады гул издалека...
Я слышал, кажется, что где-то там
Опять воюют русские войска.

    Здесь тоже каждый день идет война,
    Здесь ненависть под ноги будто ртуть
    Разлита, и огромная страна
    По ненависти продолжает путь.
    Огромная, нетрезвая страна
    По ненависти продолжает путь.

А если встречу, света не тая,
Глядят глаза в глаза, любви полны,
Я знаю, что они из той страны
Из той страны, в которой вырос я.

Я жил когда-то в маленьком раю.
Не знаю, уж поверите ли вы –
В раю сугробы – выше головы
Ведь он в далеком северном краю.

    Там из-под ног скользит веселый лед,
    И сыплется с небес веселый снег,
    И слышен смех
    И топот ножек легких
    Адамов в валенках и ев
    Адамов маленьких и ев.

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.