Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькнуло крыло.
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?

Днем дыханьями веет вишневыми
Небывалый под городом лес,
Ночью блещет созвездьями новыми
Глубь прозрачных июльских небес, -

И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам...
Никому, никому не известное,
Но от века желанное нам.

[Все расхищено, предано, продано,
Черной смерти мелькнуло крыло.
Все голодной тоскою изглодано,
Отчего же нам стало светло?]

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Опустись, занавеска линялая,
На больные герани мои,
Сгинь цыганская жизнь небывалая,
Погаси, сомкни очи твои!

Ты ли, жизнь, мою горницу скудную
Убирала степным ковылем!
Ты ли, жизнь, мою сонь непробудную
ЗеленЫм отравляла вином!

Как цыганка, платками узорными
Расстилалася ты предо мной,
Ой ли косами иссиня-черными,
Ой ли бурей страстей огневой!

Что рыдалось мне в шепоте, в зАбытьи,
Неземные ль какие слова?
Сам не свой только был я, без памяти,
И ходила кругом голова...

СпаленА моя степь, трава свалена,
Ни огня, ни звезды, ни пути...
И кого целовал - не моя вина,
Ты, кому обещался, - прости...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вы, с квадратными окошками, невысокие дома, -
Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

И торчат, как щуки ребрами, незамерзшие катки,
И еще в прихожих слепеньких валяются коньки.

А давно ли по каналу плыл с красным обжигом гончар,
Продавал с гранитной лесенки добросовестный товар.

Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,
И сама собой сдирается с мандаринов кожура.

И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,
Электрическою мельницей смолот мокко золотой.

Шоколадные, кирпичные, невысокие дома, -
Здравствуй, здравствуй, петербургская несуровая зима!

И приемные с роялями, где, по креслам рассадив,
Доктора кого-то потчуют ворохами старых Нив.

После бани, после оперы, - все равно, куда ни шло, -
Бестолковое, последнее трамвайное тепло!

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.