Что же на дворе небо вспорото,
А душа - в пальто с глухим воротом?
Было солоно, словно рыжему.
Не вини меня -я не выживу,
Если милая родит ненависть,
А лицо к лицу - через занавес,
Если общего -чашки с кружками,
А глаза косят за подружками.
Видно, мы добрались до донышка,
Где темно - ни сердца, ни солнышка.
Видно, ночь была слишком темная,
Или на окне - шторы в комнате.
А жизнь несет свою околесицу,
Полная луна стала месяцем.
Где не верится - там не сбудется.
Если стерпится - то разлюбится.
Вот и празднички - водка с корками.
Лихо начали, а кончим разборками.
Боже, чем мы делимся? - крохами'
Но отдавать придется Голгофами.
Разве мы друг другом беременны?
Ведь любовь - лишь выкидыш времени.
Не спеши ты, милая, родить ненависть.
Ай, не быть тебе троянской Еленою!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нарываясь на проклятья,
Все круша мечом и бранью,
Независимо от тела
И встречающихся тел,
Шел, не ведая преграды,
Обкурившись всякой дрянью,
Гай и Юлий, с ними - Цезарь
(Даже если не хотел).
   В бытность полчаса до боя
   Некто с кличкой типа Коша -
   Слесарь-Моцарт, мастер спорта
   По симфониям из труб -
   Затянулся доброй травкой,
   Той, что загодя развешал,
   И вскричал: Сарынь на кичку!,
   Хоть от роду не был груб.
Обернувшись простынею
Наподобие хитона,
Он кричал: Я - Юлий Цезарь
И его напарник Гай!
Взял он гаечный булатный
Меч учителя Нерона
И вошел как по бульвару
В то, что вроде бы как рай.
   Но с очередной затяжки
   (Ох уж это зелье-травка!)
   Захотелось белокрылых
   Аполлоновых штиблет.
   Я же бог и император,
   Не какая-то козявка! -
   Так сказал, залез на крышу
   И взлетел...во цвете лет.
Подогнали колесницу,
Полную коварных Брутов
Тоже в праздничных хитонах,
Но с застежкой на спине,
В белых шапочках с крестами,
Что смотрелось очень круто.
Христиане! - понял Цезарь
И помчался на коне.
   Но коня поймали сразу
   И, стреножив, били фары.
   Императора одели,
   Хоть он видеть не желал,
   В длиннорукие кафтаны.
   Он кричал: Я что - боярин?
   Вы хотите, чтоб Капитул
   Надо мною хохотал!
Христиане бились долго,
Ловко шприцами фехтуя.
Колизей дрожал от криков,
Словно тени на стене.
Всё закончилось в палате
Вдалеке от мелких сует.
Так разбит был Юлий Цезарь.
         На войне как на войне!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

          Почему ты бежишь из табуна?
          - Потому что табун - это я.
          А почему ты бежишь от людей?
          - Потому что люди - это вы.

И вскачь, накручивая степь
                       на легкие,
За мной несется на хвосте
                      нелегкая.
Дымится плетью жженый круп.
                    Вдогон - толпой.
Оставьте мне последний круг, -
                    он только мой.

Я не вожак! Вам путь открыт
                 в ваш край степной,
А мне - на скалы. Нечем крыть,
                 нельзя за мной!
Но сзади ржанье табуна,
                 лишь только пыль
Звереет, словно сатана,
                 и бьет ковыль.

Табунщик, старый добрый друг, -
                 кричу, - постой!
Но поздно! Захожу на круг!
                  Он подо мной.
А скалы ближе. Сердце трет
                   об легкие,
И с высоты хохочет влет
                   нелегкая...

В обрыв за мной табун слетел
                   слепым дождем.
Я не вожак, я лишь хотел
                   своим путем...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я ведь, право, поэт. Мне нельзя по другому.
Есть ли смысл беречь неразменный пятак?
Но, когда я сопьюсь, то по мне, дорогому,
Даже если споют, то, конечно, не так.

Если в пьяной реке нет ни хода, ни брода,
Лучше плыть во хмелю, раз уж надо войти
Через канализацию в чистую воду.
Ты прости - у меня нет иного пути.

Разливая вино по разбитым стаканам
Под разинутым флагом вчерашних боев,
Утопая в любви четырех океанов,
Пью за ваше здоровье, забыв про свое.

И, пока нам тепло, под январские стужи
Пьем за редкие встречи на этой войне
И несем на алтарь наши пьяные души,
Отдавая здоровье взамен сатане.

Да полно! Горевать ли нам,
   с парадного входящим в души?
Налей поэту двести грамм
   и раскрывай пошире уши.
Пусть беден он, истерт пиджак
   глазами сытых и довольных,
Поэт толпе всегда чужак -
   один за всех среди застолья.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я снегами - стихами на землю спешил;
Затянулась плаксивая осень,
И декабрь давно в голых лужах лежит,
Но метель меня косит и носит.

Ветер грязною тряпкой исправил мой стих,
Мёл ночами по улицам гулким,
Но проспекты души и названия их
Схоронились в глухих переулках.

Недоделанный мир, - в голом убранстве лес,
Чем укрыть недопевы лесные?
И летели стихи, снежной солью с небес,
На кровавые руки земные...

И застыла метель, чтоб растаял мой снег,
Не дожил до весенних потоков.
Или в лед превратившись, лежал целый век
На вершинах забытых отрогов.

И на празднике в полночь часами пробьет
Новый год, и я тихо усну.
Я вам брошу в бокалы рифмованный лед -
Пейте, люди, и ждите весну.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Если б вышло красно солнышко
Посмотреть на мир да окно открыть!
В черной глине
Бьется зернышко,
В синей тине
Тонет птичий крик.

Видно, солнышко вновь не выспалось,
Видно, у земли кругом голова.
Мелкий дождик
Пишет исповедь,
Да не может
Подобрать слова.

С моря запахи тянут волоком
Ветер трепетный, да луна - вампир.
На аркане
Бьется облако,
Вошь в кармане
Бьет подковами.

Но не вышло из моря солнышко.
Не заметил, как уже - старик...
Схоронили
В глине зернышко,
Утопили
В небе птичий крик.

1996 год

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Кто-нибудь
Мне не поверит и скажет, смеясь:
Все забудь,
Сказки - ведь это обманная сласть.
Только ведь я в самом деле был там -
И живу
Сказочкой той, что придумал я сам
Наяву.

Только в ней
Много труднее себя победить.
Кто сильней?
Я или я, - как себя осудить?
Трудно быть змеем о трех головах
На лету.
Как же рубить, если трое в слезах?
Вдруг - не ту?

По плечу
Принца камзол и шутовской колпак.
Хохочу
В платьице Шапочки Красной, - простак!
Нужен ли мне королевский венец
И дворцы?    
Лучше ивановский меч-кладенец,  
Бубенцы!

Нет числа
Тем, кто еще не нашел свою роль.
Чудеса!
В каждом из нас каждый третий – король.
В сказочках детских спасает Иван
Дураков.
Я принимаю на веру обман,
Жду звонков

Тех, кого я полюбил или знал
Не любя.
В сказочке той, что я сам написал
Для себя.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мы когда-то случайно вернемся домой
Из несносных и шумных гостей.
У дверей похмелит нас какой-то святой,
И мы пройдемся по залам музея теней.
                        Мы вернемся...

День утопит обрывки из снов в пустяках,
Ночь стирает помаду на бледных губах.
Ночь стоит надо мной, как великий немой,
И впервые так хочется просто домой.
                        Мы вернемся...

Мы когда-то случайно вернемся домой -
Кто с веселья, а кто с похорон.
Там сошлись вёсны с осенью, лето с зимой
С четырех не открытых для глаза сторон.
                        Мы вернемся...

Пусть друзья сторожат наш покинутый дом.
Что-то было в руках в тот прощающий взмах.
Мы садимся в купе, засим свет, а потом
Зажигаются окна и в наших небесных домах.
         Мы когда-то вернемся домой...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Кто я,  - дерзкий разбойный свист?
Или к Лику себя причислить? ...
Белая простынь и чистый лист
В ожидании светлых мыслей.

Кто я, - не разгадан секретный  гриф.
Кто я, - с вечной улыбкой кислой?
Кто я, с верой на коромысле?! –
Белая простынь и черный шрифт,
Промокашка для чьих-то мыслей.

Кем я стану, когда мой лифт
Оборвется в каком-то смысле?

1995 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Каждый светел в своей светёлке.
В стоге сена, как две иголки,
Двое встретились и взлетели
Всё спалили, да не сгорели,  
Пили горько да ели сладко.
Каждый светел в своей кроватке.

Каждый светел в своей светёлке.
Окна выбиты, всё в осколках.
Каждый лучик в них по алмазу,
Да хозяин-Мороз, зараза,
Забирает тепло и роздых
И бросает в осколки звезды.

Каждый светел в своей светлице,
Тошно в небе без синей птицы.
Как в конюшне гарцуют кони,
Каждый верит в своей попоне.
Сыпь гитара, копыта звонче,
За поэта, что плохо кончит.
Голос умер, остались сказки, -
И ему не хватило ласки.

Каждый светел в своей светёлке.
Души прибраны, все по полкам.
Гости, дым, потолки из сажи,
У дверей перебита стража.
Разговор - как стрельба с погоней,  
Что-то черное на ладони
Всё по правилам, без предела -      
Две поправки; любовь и тело.

Двое ночь унесли в карманах,
Утром встретились в океанах.
Оглянулись - а всё, как прежде.
Спите, бедные, есть надежда.

1994 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну и конь мне попался, - не надо плетей!
До узды ли, и будет ли прок?
Только желтая степь всё черней и черней,
А кругом - ни людей, ни дорог.
Страшно - только знает жокей:
В скачках не меняют коней.

Где-то сзади осталась гульба и пальба,
Ветер шляпу унёс, трёт сапог...
Кто он: жизнь или смерть, или просто судьба –
Конь, несущий меня без дорог?

Засверкало вдали, вот он счастья порог.
Шпоры слабнут, теряя бока.
Но не чувствует конь, что несет вдоль дорог
Уже мертвого седока.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что ни слово - то яд, если только не плеть.
Тихо охнула Марья, роняя кольцо.
Покатилась по полу зеленая медь,
Повела, понесла на резное крыльцо.

Где ни окон, ни крыш, где хохочет лешак,
В деревянных ладонях хлопочет душа.
Только охнула Марья, сжимая пятак,
Страшно, съежилась даже цветастая шаль.

Псы взбрехнули вдали, огоньков не достать,
Уцепилась за платье лохматая тень.
Занесла, знать, нелегкая - вор или тать,
Но легко понесла над землей за плетень,

По-над лесом, визжащим, как сто колдунов,
Мимо темных старух на летучей метле.
Там, где свет куполов, там, где тьма куполов,
Где святые под нимбами, словно в петле.

Где на тройке с тремя колокольцами солнце,
Где на башне Ивана Великого звон.
Где зеленые, медные, тонкие кольца
Станут золотом Господа, павшим на кон.

Я не верю, - неужто меня ослепили,
По просторам из края на край кто-то нёс?
Белоликие храмы, к которым на шпили
Присосались пиявками щупальца звёзд.

Кто мы? Кто устилает наш путь
В царстве вечных земных полнолуний?
Вселенская нечисть, родимая жуть-
Трижды за плечо, коль успеем, плюнем.

Тихо охнула Марья и стала вдруг пылью,
И упала на тропку в засохшую грязь;
Только платье с разрезом, где прятались крылья,
Да младенец с лучистыми звездами глаз,
Да младенец со звездами,
Да младенец со звездами,
В нас.

        1994 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не к вечерне ли звонят колокола,
Или плачет во сне детвора?
А моя душа опять проспала,
У твоей же души ни кола, ни двора.

Ты ведь ждал его, этот звон.
Он приснился мне - плачь, не плачь.
Хочешь, я расскажу тебе сон
О странной женщине, одетой в рваный плащ?

Я б ее никогда не узнал,
Если б точно не ведал - какая она.
Я ж сто раз от ее дочерей умирал, -
И вот свиделись, в гости пришла тишина.

Только где ж ледяная краса,
Белокурая бестия с шахтами глаз?
На груди от тяжелых забот отдыхала коса,
Обнимая вершины небьющихся ваз.

Я был прав - это смерть. Вот теперь-то держись!
А она рассмеялась: Эх, ты, менестрель,
Я тебе подарю твою глупую жизнь,
Если только разделишь со мною постель.

И в долг улыбнувшись, скрывая печаль,
Подплывала рекою, мой ангел - палач.
А потом полудетским движеньем плеча
        Тихо сбросила на пол свой девичий плащ.

Заметался в уме чей-то пошлый мотив,
Подхватил простыню, закрутил, завертел,
И - осекся...  А вдруг от сплетения тел
Нарожает смертей - и, грехи отпустив,
На себя их возьмет. Не беду, а слова.
И пойдет подыхать под косою трава.

Покосился плетень: Видно, нет мужиков...
Голосок огрубевший, нелепый и злой:
Неоплаченный долг на тебе, будь здоров,
Жди меня, очень скоро приду за тобой.

Не по мне ли бьют хрусталь  колокола?
Знать, друзьям открыть ворота пора.
А твоя душа опять проспала,
А моя душа ушла со двора.

1990 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я тёр руками строчки лба,
И ночь металась одичало
В кургузом платьице венчальном.
Был свет фонарного столба.

И надо было не играть,
Обнять и плакать в озаренье.
Но вот беда, от моей тени
На платье черная дыра.

Зачем-то надо принимать
Всё так, как есть, всё так, как нету.
Но мне, застыв над падшим светом,
Хотелось ночь не продолжать.

1990 год.  

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Рвусь, хоть некуда спешить,
Ем не то, что слушаю.
Я ведь накрепко пришит
К светлой глупости души
И ума бездушию.

Обойди весь белый свет -      
Всюду затемнение.
Всюду тени, - Бога нет,
А где душа не даст ответ, -  
Ум найдет сомнение.

Что творю, что делаю! -
Ахнет мать-провидица.
Продал черту тело я,
Да знать, на черном белое
Много лучше видится.

Посмотри себе в карман:
Что на что там множится?!
И только солнце задарма.
Ведь даже горе от ума
Без ума не сложится.

Надо ль прошлое листать,
Красить небо кИстями?
А ты построй себе Христа,
Без гвоздей и без креста,
И поверь как в истину.

Я б сменялся с дураком
Благородной кровушкой;
Уж коли жизнь не в жизнь с умом,
Если разума мечом
Надвое головушка.

Руки горло теребят,
В сотый раз примерясь,
Но где душа найдет себя, -
Ум отыщет ересь.

1997 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я стёр дыхание от пачки сигарет.
Ворвалась весна, да нарвалась на лето лет.
Постарались тополя, вот и рыло в пуху.
И пошла жара по лужам, словно посуху.

Я пишу объявленье по обмену квартир,
Я меняю на осень душное лето
И, стирая дыханье до рваных дыр,
Я бегу по июню в дождливое ГДЕ-ТО.

А как придешь, то об меня не споткнись.
Посидим на золотом на крыльце.
Ты без лета как-нибудь обойдись,
Чтоб не таял снег на белом лице.

Наступит лето каблуком на грудь
И перехватит вдох на полпути, как бы играя.
Жаль, китаянка-осень только вышла в путь
Из стран заоблачных небесного Китая.

1993 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А может быть, и впрямь рука
Колоть устала дурака?
Коль раны прощены, войне - капут.
Мне кажется, прошли века, -
Здорово, брат, ты жив пока,
Чудно-то как, так долго не живут...

А может быть, и впрямь добро -
Ни золото, ни серебро?
А что ж звенит тогда по душам-кошелькам?
Мой ангел-крючкотвор несет
Немыслимый по сумме счет;
По всем протянутым ко мне кулакам.

А что в руках лишь страх да меч -
Не стоит поминальных свеч,
И даже тех, кто бил добром, - обрек создатель.
Ведь слишком крепкая стена
Там, где предательству цена –
Сплошная цепь предательств.

А может, просто не везет?
Да мы ж по небу, словно вброд!
И тяжко шевелит добро несмазанным крылом.
Мы верим - злу всегда везло,
Раз по спирали вверх несло кровавым помелом.

И может, снится мне рука,
Протянутая в облака,
И вновь проснувшись, подниму свой меч на суд?
Мне кажется, прошли века.              
- Здорово, брат, ты жив пока?
Чудно-то как...  Так долго не живут.

1991 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У молитвы - еловый язык.
Я застрял на четвертой строке,
Где синица в руке,
Где журавль в кулаке
И за пазухой бьется кулик, -
Птичий крик.
Там, не целясь, спускают курок
Под молитву - березовый сок.

Но кленовые листья сходят с орбит, как с ума;
Что им дерево - мать?
Есть в подвалах земли и покой, и манящий обман, -
Я пытаюсь поймать их в карман.
Может, им повезло? -
Пусть!
Мы созвездья повесим на гвоздь,
И помножим на грусть,                
И разделим на злость.

Небо в звездочках клена, поверишь ли ты? –
Небо - это икона и ты.
Кто из нас разглядит за листвой,
Что готовится в небе? - Всё будет зимой...

1993-1998 г.г.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Об этом не знает киргиз и казах
(Им море по книжкам знакомо), -
О том, что на старых, седых кораблях
Живут корабельные гномы.

Был у меня знакомый такой,
Рост - от горшка два вершка, но всё же
Он утверждал, что он волк морской,
И что стихия всего дороже.

Но вот паруса заменили на трубы,
Соленые ветры уходят на убыль.
И гномы в тельняшках стоят на причале
И смотрят на море в тоске и печали.

Но дети проснулись - и стало легко,
И ловкие руки бумагу схватили.
По всем ручейкам побежали рекой
Красивые строчки бумажных флотилий.

В парадных мундирах, победно крича,
Веселые гномы хватали стаканы,
На камбузах дружно запарили чай,  
Конечно, соленый, как всё в океане.

Веселую песню запел адмирал
Про славное море, какую-то бочку,
Про то, как над парусом ветер играл,
И бурная выдалась ночка...

Простите, всё это – неправда... Не скрою,
Что дети корабликов нынче не строят.
Всё так и осталось, как было вначале, -
И гномы в печали стоят на причале...

1996 год.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Всяк поэт - пророк и гений,
Что ни слово – Божий глас.
Он предскажет день весенний
И когда вам выбьют глаз,

Всё распишет, как по нотам:
С кем, когда и сколько раз.
Но особенно почётно
Предсказать свой смертный час.

Что я поэт - доказывать не нужно,
Всё остальное можно доказать.
Вот я сейчас немного понатужусь,
Свой день последний буду предсказать.

Возьмём январь - под самый день рожденья.
Готовы речи, гости и гимнЫ.
А я лежу с дурацким выраженьем
И мирно зеленею средь зимы.

Нет, всё не так, хотелось бы красивше:
Под Новый год все счастливы - и вот
Вдруг за неделю, мандарином подавившись,
Похоронить со мною старый год!

А может, в мае, как земля оттает, -
На огород с лопатой вся семья...
Так не заметят  и с картошкой закопают,
И никто не узнает, где могилка моя.

Ну, всё, помру в июне и надолго!
Взяв пулемёт, - и с криками Капут!
Залягу в стоге сена, как иголка,
И буду верить – может, не найдут.

Опять не так, как, в общем-то, хотелось;
Петля крепка и мыла пруд пруди,
И так забавно моё пляшущее тело...
И юный октябрь впереди.

Да будет март, мне тайное открыли;
Кошачий КарузО навеет сон,
Придёт Акелла и вскричит, постылый:
Молился ли ты на ночь, Дездемон?!

Нет, будет август, - травка за оврагом,
Лежу на юной деве и без сил.
И вдруг комар вонзит мне в ногу шпагу,
И тихо скажет: Я тебя убил.

Что я помру - воистину бесспорно,
В июне гряну ластами об лёд.
Я памятник воздвиг нерукотворный, -
Вот он-то на меня и упадёт!

Мне будет тридцать восемь, буду спящий.
А может, в сорок два - и на бегу?
Короче, господа, готовьте ящик,
А я помру тогда, когда смогу!
                                
        1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Собирались машины в стаи,
Протрубив в выхлопные трубы –
Ах, как я не хотел оставить
На руле три-четыре зуба.

Но предательский дождик сыпал
Бусы яркие под колеса,
А мой двигатель болен гриппом –
Часто шмыгает мокрым носом.

Не допели до верхней ноты
Мысли-птицы в курчавой кроне,
Как подрезал мне выезд кто-то
В грязно-белой смешной Короне.

На шкале километры, литры;
За стеклом пелена минора –
Как же я не заметил хитрость
Желтоглазого светофора.

А Корона такая сучка –
Сразу видно, откуда в князи –
Две машины прошлись под ручку,
А потом расплевались грязью.

Нас кружили визжащие альты,
Заметая счастливые фанты, –
Вальс Тойоты на мокром асфальте,
Балерины на черных пуантах.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Погасшая звезда, что может быть печальней,
И ты падешь с небес как тысячи других,
Забыв про высоту далеких магистралей,
Притянутая вниз магнитом мостовых.

И ведает ли ночь, что на моих ладонях
Отчаянный цветок завянет до утра;
Как тысячи других не выдержав погони –
Последний уголек погасшего костра.

Просеяв темноту, я золота намою,
Крупицею тепла куплю хороший стих,
Но чтоб не обрести смертельного покоя
Мне надо выбирать из тысячи других.

Я просто звездолов и вся моя удача
Залатанная сеть из необычных слов,
Но есть ли в мире та, кто все переиначит
И выбросит за борт привычный мой улов.

Напрасно небо ждет счастливые приметы,
Гадая по лучам – кто ангел, кто подлец;
Я вас благословил на подвиг неприметный –
Разбиться об асфальт любви в один конец.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Товарищ, подвиньтесь, здесь места обоим
Нам хватит, в сплетении троп –
Мне негде проспаться, с жильем перебои –
Товарищ, пустите в свой гроб!

Куда вам так много, не ждите, не ждите
Подушечек с орденами.
Ах, место гитары, тогда извините;
Должны быть любимые с нами.

Прощайте, нам с вами уже не встречаться,
Как жалко, что всё отзвенело...
И всё же приятно порой потолкаться
У гроба, что с собственным телом.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот мои руки, возьми и примерь
К наготе своей – не стыдись;
В этой драке, где слово – смерть,
Ты моя побежденная жизнь.

Вот и зелье в ночи готово,
Ждущих ртов по ночам не счесть,
Да, любовь, это только повод
Друг за друга, друг друга съесть.

Вот мое горе, возьми и примерь,
С высоты своей опустись,
Здесь предсказывая потери
Наши души дадут стриптиз.

Мы с тобою лишь тень империи,
В царстве солнца недолгий след.
Помнишь, милая, в тертьей серии
Кто-то выключил сдуру свет.

И там, охваченная поэзией,
Словно дикая степь огнем,
Полуголая, как ты грезила,
Чтобы стало светлей как днем.

Мне смотреть, что тебе показывать
Сыт глазами, не до стыда,
До молитвы ли, если связаны,
Если счастье всегда беда.

Только спьяну и тень горда –
Как с нечистою силой бьюсь;
Ты моя Золотая Орда –
Я твоя Пресвятая Русь.

Вот рассказ на иную книгу –
Я прочел и даю ответ:
Сброшу чертово твое иго
Через триста счастливых лет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.