Дырявый мыс повис, повис над пропастью забвений
И говорит, что он не дна, а свода суть.
Он пропускает через дыры цепь мгновений,
Но оставляет непременно что-нибудь.

Дырявый мыс, как сыр, лежит на полочке укромной,
Его хозяин заложил и позабыл.
И с той поры он стал плотом, он стал паромом
Между краями под названьем быль – не быль.

Плывет, плывет, поднявши часть стены, как парус,
Плывет, как флейты звук, как вечной мысли смысл.
Он стал свободой беглеца, приютом парий
И колыбелью для любви, Дырявый мыс.

Вдыхает солнечный пожар и лунный холод,
Вплетает лета цвет, и осени жнивье.
Корысть бранит, тепло хранит, а радость холит
Дырявый мыс у тех, кто делит с ним жилье.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я еще раз сбегу по порожкам.
Мачта с ветром отчаянным спорит.
Ты скажи, милый Химик, что можно
Мне с тобою отправиться в море.
Красногалстучные матросики,
Парусами повздулись рубашки.
Вы отставших за бортом не бросите,
Продолжение доброе наше.

Я взбегу, для других незамеченный,
Растворюсь на знакомых дорожках,
Поплыву и останусь навечно
Гулким шумом ребячьих ног
Или белой асфальтовой рожицей,
На меня чем-то очень похожей.
Я оденусь в дыхание вечера,
В догорающий уголек.

А когда-то мы были такими,
Были яркими, были броскими.
Что же сделалось, милый Химик?
Мы твои почерневшие доски.
Красногалстучные матросики,
Парусами повздулись рубашки.
Вы незримые штампики носите,
Продолжение доброе наше.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А, может быть, тепло придет,
Морщинки наши отутюжит.
Ведь все-таки не круглый год
Зима меж нами вьюжит.
Не круглый год идут дожди,
Не круглый год нам лужи прудят.
Не унывай, а подожди:
Еще от этой жизни будет.

Нет свежести листвы, увы,
Не праздновать на наших кронах.
Об этом можно просто выть
Без мысли о резонах.
А можно сесть, кропать стихи,
Плести из них силки любимым.
И с ними совершать грехи
Во имя их, во имя.

А можно ждать рассветный час,
Всей жизнью заплатив за это,
И знать, что в жизни только раз
И только для рассвета
Плывут усталые глаза,
Не потеряв пути надежды,
И им не смотрится назад,
Отправленным в безбрежье.

А мой обветренный баркас
Рулит по улицам застывшим,
И свет как будто не угас,
А в трюмах – хлам и мыши.
И боцман удочкой один
С кормы упрямо что-то удит,
И тихо шепчет: Погоди,
Еще от этой жизни будет!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Еще ветрам февральским
Метели полоскать.
Еще немало снасти
Зиме на окнах ткать.
А в дом мой закатилась
Весенняя тоска.
И где-то притаилась:
Попробуй отыскать.

Я календарь листаю,
Мне хочется весны.
И вот сугробы тают...
Ах, это только сны!
А водосточным трубам
Сойти б сейчас с ума,
Да шепчет холод нудный,
Что за окном зима.

Я знаю, как лечиться,
Когда душой простыл,
Но нет в знакомых лицах
Весенней теплоты.
Морозом этим словно
Не я один томим.
Ах, как некстати сломан
Мой электрокамин!

Я, наверное, продрог
В этих жутких январских морозах,
И в сугробах моих
Кто-то лишний оставил следы.
Я, как видно, не смог
Уберечь прошлогодние грозы,
А без них, а без них
Я закован в январские льды.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Посмертные признания пусты.
В них кроются трагедии перронов,
Отставших от умчавшихся вагонов,
И вечный стыд.

Как будущего шелест телеграмм,
Из уст в уста передаются ноты,
И образ из мелодий этих соткан:
Он бродит по умам и по губам.

Что смерть и прах перед такой судьбой,
И память, что в багетах золоченых.
Она ведь тоже в списках обреченных.
Посмертные признания пусты...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Меня опять исполнила судьба:
Я был в Париже, я был в Париже.
Кто мог сказать, что буду я приближен,
Что так привычно станется губам
По имени его перебирать
Аккорда составляющие звуки
И через сердце, через ум и руки
И петь Париж, и слушать, и играть.

Он простоял всего-то семь часов.
Меня носило руслами прохожих,
Таких различных и таких похожих,
Но я успел узнать его шансон.
И слушал я высокий Нотр-Дам,
Дыханью внемлил свечи Торефели.
Вокруг летали рыцари и феи.
Мерси, месье, мерси боку, мадам!

Меня опять исполнила судьба:
Я был в Париже...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Маленький город: клетки заборов, улиц тетрадь...
Ритмом нескорый, в рыночных спорах жизни игра.
Песни казачек, праздничный хачик, а во дворах
Щебет веселый: лето пасет детвора.

Скромный оркестр, тем лишь известный, что командарм -
Города крестник, так же, как песне, имя отдал.
Все эти годы он хороводы тихо лабал.
Не было б фальши – так бы и дальше, да не судьба...

Вот вам и здрасьте: видели страсти только в кино,
И прозевали: пули склевали наше окно.
Дикие пули зрителя сдули в первом ряду.
А город подумал, а город подумал: ученья идут.

Крики из гула. Щерятся дула в каждой меже.
А на тетради снайперы ладят кляксы уже.
Маленький город минами вспорот, а со дворов
Справа и слева тянется невод: гонят народ.

Что ж вы, сыночки! Мы, между прочим против войны.
Ну, а за Грозным землю навозят ваши сыны.
Есть генералы – их бы и брали, чей был почин.
Мы за Самашки прахом, где наши...
- Бабка, молчи!

Богу ль молиться? Бледные лица. Боже спасен.
То ли больница, то ли гробница сразу для всех.
Жизни ли ради спереди, сзади окриков кнут.
И в исступленье во искупленье стали к окну.

Кто здесь ответит, жизни ли, смерти ставить права?
В споре приватном только обратно лег караван.
Двери отрыты, ямы отрыты и коридор
Тронулся туго. Встретят друг друга стыд и позор.

Скромный оркестр, был лишь известен, что командарм -
Города крестник, так же, как песне, имя отдал.
Все эти годы он хороводы тихо лабал.
Не было б фальши – так бы и дальше, да не судьба...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Кавказский край, моя обитель!
Я из последних трех веков.
Не побежден, не победитель,
Я из ватаг и из полков.
Я из твоей породы склеен,
Я из твоих сметен песков.
В меня укладывались плети
И тяжкий звон твоих оков.

Кавказский край, мои скитанья
По обезлюдевшим холмам.
По рукавам речушек тайных,
Бегущих к давешним умам.
По ярким сполохам свободы
Косивших зарево труда
Туда, куда течет вода,
Куда уходят дни и годы.

Кавказский край, моя утроба,
И жар, и холод ледника.
Моя решительность и робость,
И ясный свет, и облака.
Я все впитал росой весенней,
В ней рок мятежный растворен.
Твое от племени я семя
И продолжение твое.

Кавказский край, моя сюита!
Шехерезада ты и Бах.
Одной строкой всем миром слита,
Единым звуком на устах.
Высокой флейтою Дарьяла,
Органом грузным стройных скал,
Как в море белый парус яла,
Я долго смысл твой искал.

Кавказский край, моя обитель!
Я из последних трех веков.
Не побежден, не победитель,
Я из ватаг и из полков.
Я из твоей породы склеен,
Я из твоих песков сметен.
Во мне твоя обида тлеет
И гордость пламенем цветет...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот и встретились мы снова, и молчим.
Лишь на зеркале души моей – твой взгляд.
В роднике холодном – зарево в ночи:
Это звездочки далекие горят.

Не могу тебя рукою я достать,
Хоть и близко ты, и слышен сердца стук.
Вот сейчас пора бы скрипкам заиграть,
Но смычкам уж больше не коснуться струн.

Улыбаюсь кисло, ты в ответ грустна,
Ветер, грустный тоже, песенку свистит.
Мы так близко, но хрустальная стена
Между нами, между временем стоит.

Вот и встретились мы снова, и молчим.
Лишь на зеркале души моей – твой взгляд.
В роднике холодном – зарево в ночи:
Это звездочки далекие горят.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну что такое разница в годах?
Все это не имеет существа.
Лишь душ родство, все остальное – прах.
Приобретает силу волшебства.
Поет виола песню о любви,
В ней слышится тревога и печаль.
Вдруг тихо ваш с душой пустой клавир,
Аккорды положил старик рояль.

Гармония растрогана до слез:
Ах, что за широта, ах, что за даль!
И скрипка растревожилась всерьез,
Моложе и смелее стал рояль.
И слушали мы песню о любви,
Дышал любовью весь концертный зал.
Вы слышите, соседка? Нет? Увы!
Я слышал, как виоле он сказал:

Читайте вы в моих, все то,
Что я хочу прочесть у вас
В глазах, родных и долгожданных,
И пусть меж нами будет эта тайна...

Ну что такое разница в годах?
Все это не имеет существа.
Лишь душ родство, все остальное – прах.
Приобретает силу волшебства.

Читай в моих глазах все то,
Что я хочу прочесть в твоих
Глазах, родных и долгожданных,
И пусть меж нами будет эта тайна...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И просил он у нее, у судьбы:
Не давай мне ни каменьев, ни злат.
Дай мне просто подышать, дай побыть,
Дай побыть да потаращить глаза.

Я, глядишь, себе невесту сыщу,
А с невестой в поле уж-то не рай?
Я сыча к себе домой отпущу,
Хоть живи, скажу, а хоть помирай.

Я из омута печаль отловлю,
Засолю да засушу на плетне.
А с трудом, с дружком, приду помолюсь,
Да отправим вместе тризну по ней.

И просил он у судьбы: не губи!
Не кручинься надо мной, не серчай.
Буду, буду я еще господин,
Я не до сердца еще одичал.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я настройщик пианино.
Я иду от дома в дом.
Ремесло – не хвост павлиний,
Ничего такого в нем.
Я вставляю серый ключик,
Я веду его рукой.
Строй такой, как куст колючий,
Станет чистою рекой.

Я настройщик пианино,
Что за мир в моих руках!
Бродит где-то Паганини,
Шуберт, Моцарт, Гайдн и Бах.
Я разбрасываю пальцы
По невидимой волне.
Мне дано соприкасаться
С этим миром на струне.

Я настройщик пианино.
Я хранилище чудес,
Где минувший век не минул,
Где грядущий век воскрес.
И летит мое моленье,
Бесконечной веры снасть:
Дай, Господь, своим твореньям
Не иссякнуть, не пропасть.

Я настройщик пианино.
Что там вроде бы? А суть?
За сохранность вечных линий
Я ответственность несу,
Из которых будет соткан
То ли гений, то ль изьян.
Проходите, милый отрок!
Как зовут вас? – Себастьян.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Прости, прости, я ухожу,
С тобою больше не увижусь.
Прости, прости, но я скажу,
Что вместе только горе я предвижу.
Я смертник на галерах бытия,
Прикованный грехами к древу весел.
Зачем такая жертва: ты и я,
И жребий мой давно тебя уж бросил.

Прости, прости! Последняя слеза
Не повернет привычное теченье.
Прости, прости! Закрой мои глаза,
Как дверь на ключ, и примешь облегченье.
Углов моих и дыр не сосчитать,
Для них служу насадкой в мышеловках.
Меня, конечно, можно прочитать,
Но только не достать потом свой локоть.

Прости, прости, я ухожу,
Невольникам уже подъем играли.
Прости, прости! Я вовсе не сужу,
Где тот излом, в котором ноты правил.
Оставь мой звук: он третий на струне.
А хочешь, можешь шорох мой оставить.
Я в дальней буду плавать стороне.
Оставь еще одно: открытой ставню.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я пустым глазам не верю,
В них нет веры и на час.
Не открою эти двери,
Эти двери не для вас.
Там играют на свирели,
Свечи пламенны, уют.
Здесь слагают менестрели
И задумчиво поют.

А однажды проглядели
Дверь непрошенным глазам.
Сразу сырость на панели,
Сразу пыль на образах.
И встревоженные скрипки
Разлохматили смычки
И попрятались и сникли
По углам своим сверчки.

Ах, если б знали эти крохи
Как болезненно потом
Долго я бродил и охал
В одиночестве пустом.
Смертным узникам Бастилий
Страхам позднего Дали
Никогда бы не открыли,
Ни за что бы не сдались.

Я пустым глазам не верю,
Там пираты и врали.
Никакой на свете Беринг
Не откроет в них пролив.
Я не рву чужие двери,
Но к своим не подпущу.
Только где же ты, мой берег?
Я ищу тебя, ищу.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Где был, что делал – я теперь забыл.
Нашел два чистых озера в ресницах.
И к ним хожу я вечером молиться,
И свечи зажигаю для судьбы.

Быть может, примет жертвенный огонь
И не вернет безжалостную память,
Раскрутит вмиг запутанное пламя -
Я подержу над ним свою ладонь.

Я подержу – и к этим берегам
Меня еще раз выведет дорожка,
Где свет озер меня оберегал,
Бранил меня и баловал немножко.

Откуда после чистого глотка
Я уходил, мечтая и надеясь,
Сражаться с новой страстью за идею
В краях, где честь пускают с молотка.

И тонет в этой вере пустота,
Когда, вернувшись, преклоню колени,
И знаю, что дарует исцеленье
Озер моих святая чистота.

Где был, что делал – я теперь забыл,
Нашел два чистых озера в ресницах...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я тянусь на тепло.
Это солнце вошло.
Это солнце взошло,
И луна, как челнок, уплывает -
Прошлой ночи слуга.
А в ее берега,
А в ее берега я не врос –
Я вколочен, как свая.
И пригреет мой спил,
И прибавит мне сил.
И пригреет мой спил -
Я, конечно, немного оттаю.

Вспомню имя одно,
А потом все равно,
А потом все равно, все равно
К той двери опоздаю.
И ни боли, ни сна
Оттого, что весна.
Оттого, что весна –
Так знакома и так непонятна.
И желание есть
В ее сторону сесть,
И желание есть –
Но пора возвращаться обратно.

И не странно ничуть,
Что заказан мой путь,
И билет, и вагон, и в вагоне –
Последняя полка.
А назад поездам
Не судьба опоздать.
Я бы рад опоздать,
Я бы рад – только это без толку.
И качнется страна –
Как челнок, как луна.
Я за нею вослед, оставляя рассвет,
Уплываю.

И последний листок,
Что от кроны берег,
И последний листок
Я для нескольких строк
Обрываю.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну, что же, ну, что же – бывает и так:
Сердца распадутся от ветреной качки.
И каждому сердцу свой путь предназначен -
Оплата разлуки всего-то пятак.

И трется волна, словно ласковый лис,
И жизнь прожита, и судьба за спиною.
Есть только остаток не сложенных рифм,
И синий закат, и тропа под луною.

Спасибо за несколько солнечных дней,
За поиск любви, за иллюзии счастья.
За то, что не будет больней и родней,
Не будет полнее, чем боль безучастья.

Минутное чувство зависло – прости.
Мои буреломы, овраги и чащи
Пусть будут не самою горькою чашей,
Что в жизни Господь нам дает обрести.

И стихнут ветра, и известно – причал...
Нас порознь принять... И знакомые лица
Зовут и хотят навсегда раствориться,
И грустную песню допела печаль.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дайте одиночества. А не то – погибну.
Я бездонной ночи сват, я в нее и сгину.
Залечу, укрыться чтоб за свечу-лучину,
Затворю окно – озноб, заварю кручину.

Кто кого опаивал, кто кого отпаивал? –
То ли долго спали вы, то ли вовсе пали вы.
На беду беда летит под крыло пророчества.
Все ли нагадали там? Ну, дайте одиночества.

Дайте одиночества – отболеть, отмучаться.
Заусенец точится – что-нибудь получится.
На краю всегда острей боль воспринимается,
А душа – она в костре, пусть она помается.

Не позволено нигде ни стонать, ни ахаться –
Это мой больной удел, мне в нем и барахтаться.
А ты урчи в ночи, сова, сгиньте, проповедники.
Мне противные слова – ах, какой он бедненький.

Дайте одиночества. Никакого ляда,
Ваше невысочество, мне от вас не надо.
Если прежним будет мир – скверная картинка:
Снова явится вампир пить мою кровинку.

Вот тогда мои года с именем и отчеством
Не простят мне никогда. Ну, дайте одиночества...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я лечу из дальних странствий,
Но в отечестве своем,
Я рождаю эти стансы
И рифмую ё-моё.

Адрес, стало быть, известный
И проверенный уже, –
Не заказанная песня
На заказанный сюжет.

В этом триллере банальном
По отечески свежо, -
Кратко все и гениально
Между точек М и ЖО.

Если ты не попадаешь
Между этих двух начал,
Значит ты, дружок, картавишь,
Или профиль подкачал.

Ну, а если к этим штукам
Голова еще дана,
Значит ты, браток, Бухдрукер,
Ну, а это все – хана!

Разворачивайте дула
И ракеты Двадцать – ЭС
Что б его волною сдуло,
Чтоб его вообще известь.
  
Вот такой нашелся коришь
На Уральской стороне,
И ничем его не сколешь,
Не отправишь к сатане.

Ишь, ты, чукча краснокожий,
Стойкий, гад, наверняка,
И в прокрустовое ложе
Не загнать его никак.

Он все пыжится похоже,
И чего-то все творит,
Да еще, собачья рожа,
Пишет он и говорит.

И морозом не скукожишь,
И в огне не пропадал,
Как сказал один прохожий,
Я их в проруби видал!

А какое окружение,
Кто блуждал в его кругах,
Это ж все! – умов броженье,
Это ж всем надеждам крах.

Это ж значит не светиться
Чьим-то большим образам
В обывательские лица
Не залить уже глаза.

Не забить спокойно баки
Он ведьмак и ежкин зять!
Наговаривайте бабки,
Может порчей можно взять!

А не то подымет руки
На незыблемость, стервец,
Что ему, ведь он Бухдрукер,
А халяве-то конец.

Вот такие вот картинки
Я листал в чужом краю.
Но скажу вам без запинки
Я сюжетик узнаю.

На моем родном Кавказе
Мне вменяется графа,
Что и я Вельгельм и Кайзер,
Хоть я просто Митрофан.
Ну, тогда такую шутку
Я придумал и назвал:
Митрофан и Бухдрукер,
Бух! И сразу наповал.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я уже умирал от тоски и печали,
И меня заедал зверь по кличке Собес,
Когда вдруг пароход к моей бухте причалил,
Сбросил двух чудаков и в тумане исчез.

Эти двое вошли мариманской походкой,
Наплели чепухи, напоили вином,
Между тем, втихаря починили проводку
И в забытых углах осветили мой дом.

А потом - вечера, разговоры и струны,
А потом - суета в две не менее лысых башки...
И сказала она: С вами, мальчики, трудно, -
И на юг подалась пить коктейли и есть пирожки.

Я уже привыкал к жизни праведной этой,
И у ног почивал успокоенный зверь,
Когда двух чудаков подхватила Комета,
Но оставила след - жди, надейся и верь!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.