Твой дом окутал запах гнили,
Землёю заметён порог,
Покрыты окна слоем пыли.
Тебя давно уже забыли
Твоя жена, твой сын, твой бог.

Плыви неспешно по теченью
За Геркулесовы Столбы.
В победе скрыто пораженье.
Одностороннее движенье
Столь характерно для судьбы.

Плыви. Живи. Страдай. Влюбляйся.
С безликим временем сражайся,
Храни в душе азарт и пыл.
На волнах памяти качайся.
Всё помни. Но не возвращайся
На остров, где ты счастлив был.

Ноябрь 2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

*    *    *
Я с тобою уже столько лет проживаю в глуши.
Ничего нет за пазухой, кроме бессмертной души.
Там, за горной грядой, говорят, города, города...
А у нас лишь вода. Лишь проклятая эта вода
бьётся в каменный берег столетья волна за волной,
и приходится верить, что в мире нет жизни иной,
чтоб с ума не сойти от холодного ветра и звёзд.
А у дочки моей вместо ног рыбий хвост, рыбий хвост.
И у сына на коже горит как огонь чешуя.
Так случится, быть может, что рыбою стану и я,
чтоб однажды  осеннюю ночью, взглянув на луну,
Вместе с сыном и дочкой навеки уйти в глубину.
Ты проснёшься, увидишь лишь мокрую сеть на камнях.
Ты поймёшь, что не смог удержать ни детей, ни меня.
Вынешь на берег лодку, в сердцах разломаешь весло,
и на запад пойдёшь. И решишь, что тебе повезло.
А мы станем неслышно, незримо следить из воды,
как ты будешь идти в направлении горной гряды.
И уже у подножья спиной ты почувствуешь взгляд
наших глаз. Но не дай тебе Бог оглянуться назад.
И увидеть, как море над миром встаёт на дыбы,
как стирает оно нашей прожитой жизни следы,
как выходит на берег и молча стремится туда,
где за горной грядой города, города, города...

Август 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

ставлю точку. Словно гвоздик
в крышку гроба забиваю.
Не с обиды. Не со злости.
Это я   так   з а б ы в а ю.
За окошком снег пошёл.
Боже. Как же хорошо
чай вприкуску попивать
и о прошлом забывать.

Забывать секунды. годы.
осень. горы. непогоду.
неуютный южный город.
побережье. запах йода.
звук далекой рио-риты.
листьев жёлтое круженье.
дом, где в зеркале разбитом
живы наши отраженья.

Вот так глупость. Вот так странность.
Холодок бежит по жилам.
Мы давно уже расстались.
А они вот живы. Живы.
И они под тёплым пледом
сладко спят и знать не знают,
что о них там кто-то  где-то
почему-то забывает...

Поздно. Ходики со стенки
пялят зенки, корчат рожи.
Будто руки, а не стрелки,
развели: А что мы можем?
Мы обратно не желаем!
И внезапно ниоткуда
сердце болью обжигая:
Вдруг и впрямь я всё забуду?

Вдруг забуду эти годы.
осень. горы. непогоду.
неуютный южный город.
побережье. запах йода.
чистый ветер на рассвете
разгоняющий туманы
над Тавридою...  И этих
двух под слоем амальгамы.

Отрекусь от веры в чудо.
позабуду день вчерашний?
Позабуду. Позабуду!
Н а с о в с е м !
Тебе не страшно?

Ноябрь 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Минус тридцать – мороз не детский.
Никуда от него не деться.
В одиночку, поскольку не с кем,
Я шагаю проспектом Невским.
Позёмка мечется тонкой змейкой,
И я отсюда сбежать хочу
В страну, где градус по Фаренгейту,
В страну, где время по Гринвичу.

Но от северной от Пальмиры
Далеко до туманов Англии.
И дрожит, вознесясь над миром,
В белом небе замёрзший ангел.
За Фонтанкой у поворота
Вижу мальчика в синем шарфе,
Он под мышкою держит ноты –
Тридцать два этюда для арфы.

Послушай, мальчик, пошли всё к чёрту.
Что этюды долбить без толку?!
Синий шарф поменяй на чёрный,
Выбрось арфу, купи двустволку.
Отрабатывай меткость глаза.
Упражняйся, стреляй по зайцам.
Ты будешь снайпером экстра - класса,
Ведь у тебя золотые пальцы!!!

А я уже ни на что не годен,
Ни на музыку, ни на стрельбы,
Да и вообще при такой погоде
Бежать домой бы да лечь в постель бы.
А я пойду угоню троллейбус,
И на троллейбусе укачу
В страну, где дом мой – моя крепость,
В страну, где время по Гринвичу.

Там легко притвориться честным,
Там легко, затерявшись в city,
Поселиться в районе Челси
Или, скажем, на Бейкер – стрите.
Но только будет ночами сниться,
Звучаньем арфы  сводя с ума,
Замёрзший ангел при минус тридцать...
Пустынный город. Пурга. Зима.

Ноябрь 2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мосты, дворцы, переулки, пляжи,
дыры дворов, пустырей пробоины.
Кажется  в  этом городе даже
с ума сойти не дадут спокойно.
Постоянно лезут, чего-то просят:
денег, прощенья, руки и сердца.
Весна рывком переходит в осень,
от людей уже никуда не деться,
они повсюду. Лечат. Учат.
Плачут. Пристают с мелочами,
а один, так тот вообще  замучил:
привык постоянно сниться ночами.
Уж я намекала: А может хватит?
Всё понимаю. Но надо знать меру!
Тщетно. Лишь тело коснется кровати,
опять приходит. Мираж. Химера.
Не выгнать...Он заодно со всеми.
А у меня что ни день  – забота:
к любому слову последнее время
тянет добавить любую ноту,
посмотреть на полученного кентавра
/не то лицо, не то лошадиная морда/,
отпустить скакать по ладам гитарным
в табуне породистых септаккордов,
помахать рукой на прощанье. Крикнуть
что-нибудь типа: Живи, дружочек!
Отворить окно.
            Постоять... Не прыгнуть.
                     Поставить длинное многоточие.

Август 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Всё случилось, как в идиотском сне,
то, над чем мы когда-то с тобой смеялись...
-Ты мне нужен как прошлогодний снег.
Всё, голубчик. Баста. Отвоевались.
Щит и меч - в музей. Твой враг поражён.
Ты отныне царь. Ты − герой отважный.
Пред тобой склонятся десятки жён.
Только мне это будет уже неважно.
Даже в самом лучшем блюзе, дружок,
наступает момент, чтоб поставить коду.
Ты купи на базаре большой мешок
и в него положи всю свою свободу.
Никогда не снимай этой ноши с плеч,
ведь мужская свобода дороже чести.
А я? Я уеду в город Керчь,
мы же там никогда не бывали вместе.
А значит можно спокойно гулять, дышать,
провожать рассветы, встречать закаты,
по гранитным ступеням бежать, бежать,
поднимаясь по лестнице Митридата,
чтобы там, на самом верху, в тишине,
навсегда раствориться в лазурной неге.
Стать солёной каплей в морской волне.
И не думать о прошлогоднем снеге.

О колючем снеге седых полей,
в тонкий панцирь окованных  лунным светом.
О пустых надеждах больных ночей,
Что любовь непременно вернётся  летом.
Всё случилось. Как в идиотском сне.
Мы с тобой разошлись как круги по лужам.
Ты мне нужен как прошлогодний снег.
Ты мне...

Июль 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Телефон обет молчанья
Дал на долгие года.
Все друзья-однополчане
Разлетелись кто куда.
Не смеюсь я и не плачу,
Так проходит день-деньской
Между белою горячкой
И зелёною тоской.
Но когда приходит вечер,
Подступает к горлу ком –
Эх, утопиться бы... Да не в чем:
До моря – ехать далеко,
Нету денег на билеты,
Нету скорого в ночи!
И воды в квартире нету.
Не успели подключить.
Не успели...В трубах пусто,
Рукомойники в пыли.
А в углу лежит капуста.
В ней мать с отцом меня нашли.
...........................
Лунный луч бежит по грифу,
Спотыкаясь о лады...
В трубах пусто. В мире тихо.
Хорошо, что нет воды.

Август 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Был весенний день от волненья бел.
Играл апрель на моей трубе.
Я был горд собой. Мне казался бой
не опаснее плац – парада.
Но. Внезапный блик. Покачнулся мир.
Оборвался крик мой на ноте ми.
Тишина обрушилась. В этот миг
я почувствовал – так и надо.

Эксперт – баллист лишь пожмёт плечом:
траектория пули такой не бывает.
Она во мне скрипичным ключом
прошла навылет, пронзив горячо,
и где-то в пыли остывает.

В той пыли и лежу я во всей красе.
Пальцы в крови, а виски в росе.
Завертелась дикая  карусель:
вальсы, марши, piano и forte...
А над миром властвует полонез,
музыкант, как обычно, слегка нетрезв:
вместо ми фигурирует ре-диез,
впрочем, это игры не портит.

Той игры, в которой итог – ничья.
Трубачи уложены у ручья,
и командую ими уже не я,
а кто-то другой, повыше.
Я и рад бы шагать впереди полка,
но трубу держать устаёт рука,
Истекает гамма из мундштука.
Я уже её не услышу.

Зато услышу, ухом к земле припав,
в угасанье звука - рожденье трав.
В умиранье тела –  свободы взмах,
что доселе таилась в теле.
А в ту игру, в которой ничья - итог,
я ещё сыграю, лишь дайте срок.
Я опять приду, подниму трубу
и погибну опять в апреле.

Май 2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Паруса у пирса накрыла темень.
От земли до неба всего полшага.
На исходе ночи собачье время.
Часовой уснул на корме у флага.
Он не вышел званьем, не вышел рангом
в адмиралы. Да чёрт с ним, ведь он не гордый.
Ему снится далёкое порто-франко,
город вечной свободы. Весёлый город.

   Там по набережным небрежно
   гуляют дамы кровей неясных, смутных.
   Дует южный ветер и пахнет нежно
   апельсиновой коркой от плеч их смуглых.
   Он бежит, тротуара едва касаясь,
   он торопится в гости к чужой невесте.
   И детей там приносит не белый аист,
   А белые чайка и буревестник.

Жёлтый месяц на небе под утро тает,
опустевшие трюмы воняют гнилью.
Часовой уснул, он и знать не знает,
что его уже полчаса как убили.
Из дымящейся треугольной ранки
кровь уходит в море, стекает в воду.
А ему всё грезится порто-франко,
город вечной свободы. Его свободы.

Он не вышел званьем, не вышел рангом,
не дошёл до дверей капитанской рубки.
Часового спихнули за борт и – амба!
А вселенная крутится в ритмах румбы.
А вселенная плавится в звуках танго,
Дует южный ветер, прекрасный ветер.
Где-то там долгожданное порто-франко
Просыпается с музыкой на рассвете.

   Там по набережным небрежно
   гуляют дамы кровей неясных, смутных.
   Дует южный ветер и пахнет нежно
   апельсиновой коркой от плеч их смуглых.
   Он летит, тротуара едва касаясь,
   он торопится в гости к своей невесте.
   А детей там приносит не белый аист,
   А белые чайка и буревестник.

Январь 2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Слушай...Твоя невеста – она вообще невесть кто.
Она не сеет, она не пашет.
Дурное семя, пустая чаша.
Она отнимет твою свободу.
Она, похоже, птичьей породы.
А птичья порода – порода злая.
Поверь мне, дружочек, уж я то знаю.

Они же не верят в цену молчанья,
они стучатся в окна ночами,
им не нужны ни луна, ни звёзды,
им петь бы песни и вить бы гнезда,
чтоб от птенцов было в гнёздах тесно.
Она – чужая, твоя невеста.
Тебе с ней дело иметь опасно...
А он кивает, во всём согласный.

Да, он кивает, во всем согласный,
Во всём прекрасный, собою гордый,
Один уходит в свой путь опасный,
Уходит  узкой тропою горной.
И только крик непонятной птицы
над ним кружится и тает, тает...
Да птичье пёрышко на ключице
В живую плоть как цветок врастает.

Июль 2004

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Всю-то ночь мело да вьюжило, а наутро – тишина.
Слух прошёл, что занедужила  белокровием зима.
Что дела её неважны, что симптомы все ясны,
Что зима похоже даже не дотянет до весны.
И надежд не остаётся. Лёд становится водой.
Март, конечно, обернётся похоронной маятой.
От капели словно пьяный покачнется небосвод,
Горький запах валерьяны над землёю поплывет.

Вот и всё. И нету чуда. В целом мире чуда нет.
А потом все позабудут о какой-то там зиме.
Да и мыслимо ли это, когда май шумит в садах,
Продолжать в преддверье лета тосковать о холодах?

Отчего же мне всё чаще снятся белыя снега?
Как гуляет в тёмных чащах полуночница пурга,
И ведет по первопутку к горизонту чей-то след.
И всё кажется, как-будто смерти в мире тоже нет.
Нет. Нет...

Январь 2003

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Подмосковье. Рассвет. Новый год.
Ровно в семь, по расписанью, отлёт.
И осталось ерунда - полчаса.
Посидим да поглядим в небеса.

Замигает огоньками табло,
Разгоняя сигаретный туман.
И кому-то даст таможня добро
В Барселону, Тель-Авив, Амстердам.

А в Амстердаме нынче ветры свистят
И в каналах промерзает вода,
Но люди крыльями взмахнут, полетят,
Золотые покорять города.

Как заплещется им музыка сфер!
Да закружит снегопад, снегопад!
Я, наверное, простил бы их всех,
Лишь бы только возвращались назад.

Но пустеет в вышине небосвод,
Затихает отправленья сигнал...
Подмосковье, рассвет, Новый год.
Шереметьево. Второй терминал.

Январь 2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Послушай, скоро назло морозам,
Лучом надежды в кромешной тьме,
Пойдут тюльпаны. Затем мимоза.
А это значит – конец зиме.
   И значит скоро куплю билет я,
   Закрою дверь потайным замком.
   Поеду к морю, за жарким летом,
   Солёным ветром, сухим вином.

Сассапарэль мне зелёной лапой
Легко взмахнёт, отводя беду.
И может там, на краю Анапы,
И я забвенье себе найду.
   И может там, в голубом покое,
   Начну надеяться на авось,
   Чтоб зачеркнуть полосой прибоя
   Всё то, что в жизни не удалось.

Я буду в море бросать окурки,
От южной вольности огрубев,
А ты играй в своём Петербурге
На золочёной своей трубе.
   Сиди на дне оркестровой ямы,
   Лабай во славу своих богов.
   Но помни: год – это та же гамма,
   Всего 12 полутонов.

А год промчится, как чайка-птица,
Затем, наверно, придёт другой.
И может вскоре над Чёрным морем
Я буду белой сиять фатой.
   Он будет рыжий, слегка усатый
   Мой муж (конечно же, капитан).
   И все муссоны, и все пассаты
   Тогда слетятся на свадьбу к нам.

Так что ж молчишь ты, о, мой хороший?
Открой окно, погаси свечу.
А сына я назову Алёшей.
А дочку Анной. Я так хочу.
Всё остальное – нелепый морок,
Фата-моргана, забытый сон.
Послушай, хочешь, поедем к морю?
Давай сегодня. Давай вдвоём.

Март 2002

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.