Но все было не так...
                       (А. Введенский
                        Разговор о воспоминании событий)

...Среди учебных пособий,
стихов и старинных вещей,
среди восковых подобий
фруктов и овощей,
что в памяти вызывают
имя мадам Тюссо,
а на подоконнике тает
снег... И похожи на сон

и нынешний вечер, и штора,
висящая на окне,
и этот диван, на котором
под пледом уютно мне.
И глобус. Времен Магеллана.
(О боже, какая чушь!)
Привиделось, что ли? Странно...
А впрочем, не странно ничуть.

На нем океан и горстка
разбросанных островов,
и, в общем, немножко горько,
что к плаванью не готов
кораблик, на книжной полке
хранящийся много лет...
Смотрите, времени сколько!
А может, погасим свет?

А вечер - уже не вечер,
а утро. И тает снег.
И чьи-то за стенкой речи,
и вздохи, и тихий смех,
и странные разговор:
- Смотри-ка, конец зимы!
- Не верится, что так скоро...
- А много ли прожили мы?

- Пожалуй, не больше трети.
Но ты не гляди назад...
У девочки на портрете
почти просветленный взгляд,
и платьице из бумазеи
белеет на темной стене.
А лондонские музеи
закрыты. И дело к весне.

Там юный констебль в мундире
и барышни на холстах
спокойны, поскольку в мире
все на своих местах:
и друг, безмятежно спящий
в кресле давным-давно,
и даже фонарь, горящий
на фоне зари за окном.

Февраль 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из никуда в неведомо куда по гулким коридорам мирозданья...
Помилуйте, какие коридоры? На свежий воздух! В сад, в конце концов!
Простите, Вам не нравится вода? Слепящий свет? Старинные преданья
верней, а строгих нравов Командоры солиднее веснушчатых юнцов,

для коих мироздание - пустяк... Оно еще не рушится, но тает.
Его устои хлюпают в ботинках. И женщины в распахнутых пальто
судачат на углу о новостях, а их мужья (чего им не хватает?) —
о чопорных брюнетках и блондинках, влекомых мимо в импортных авто.

Послушайте, давайте убежим! Ну, что Вам в Ваших гулких коридорах?
Акустика, должно быть? Совершенство всех этих сводов, арок, колоннад?
Ваш аскетизм, размеренный режим и склонность к одиночеству как порох
взорвутся, стоит взять над Вами шефство и просто разрешить подняться над

огромным лабиринтом налегке. Да, в этаком недолго заблудиться...
Не лучше ль заблудиться там, снаружи, где лужи, теплый ветер, облака?
В наброшенном на плечи пиджаке уйти и неизбежно простудиться.
Потом. Ну, а пока пускай закружит весна. Надолго. Вдаль. Из-да-ле-ка.

28 марта 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Половинки. Верней - осколки.
Пополам. И множество - мелких.
Соберешь? Неведомо сколько.
Веро-ятно, не сладить. Стрелки -

рядовые патрульной службы -
ухмыляются с циферблата.
Полчаса. Полтора. По лужам.
Мир расколот. Болезнь Пилата.

Пол-луны - через две недели.
Полетаем? Пора настала.
Где же крылья? Ах, не надели?
А с чугунного пьедестала -

полунемец, полуиспанец -
исполин с исполинским горном -
украшенье для усыпальниц...
В полумраке, в тепле вагонном -

половинки... Поля в тетради.
Где-то пели. Брели куда-то.
Це-лый день слегка лихорадит.
Многоточие. Подпись. Дата.

02 апреля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Летние дни в середине апреля. Склонность к полетам.
Слышишь, расслабься, не верь параллелям и переплетам,
в кои попасть - невеликая мудрость: делом ли, словом...
Лишь Богоматерь, молчащая хмуро, с телом Христовым
в слабых руках, абсолютно свободна от нареканий:
разве возможно всплеснуть беззаботно Теми руками?

Летние дни в середине апреля. Первая проседь.
Полунамеки, туман акварели в каждом вопросе.
Помнишь — когда-то? Конечно же, помню... След от кометы -
в небе ли, в памяти. Как нелегко мне верить в приметы,
в полдень на солнце смотреть неотрывно, в полночь - на звезды.
Переболели. Теперь столь надрывно спорить - не поздно ль?

Летние дни в середине апреля. Что бы ни сталось,
и не пытайтесь твердить, в самом деле, будто распалась
нить этих дней, что связала не судьбы - души и взгляды...
Словом, Джульетта, никак не несут Вам капсулу с ядом?
Милый мой друг, перепутать столетье - страшная участь.
В нынешнем веке счастливый билетик - блеф, невезучесть

и - невозможность спуститься на землю: мыслью ли, тенью.
Магия слова едва ли приемлет страсть к обретенью
автомобилей и стильных коттеджей в спальном районе.
Где же Вы были? Да-да, мы все те же, но - упоенней
и отрешеннее внемлем запретам, снам, переплетам...

Только на пользу влюбленным поэтам склонность к полетам.

17-19 апреля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В центре города, в центре бульвара, в конце девяностых,
как на странном рисунке арбатского горе-провидца,
закрываешь руками лицо: мол, до встречи. До скорой.

Переулки, дворы, карусели, мосты и погосты -
сквозь такой лабиринт не прорваться, mon chere, не пробиться.
Но когда от стены, что служила надежной опорой,

отойдешь, потрясен синевою небесного свода,
этот город откроет тебе, многоликий и шумный,
как вставали князья на защиту то чести, то вотчин,

как горели костры по приказу Святого Синода,
как навстречу заре поспешал Одиссей хитроумный
и о чем-то вздыхал до утра молодой переводчик,

не умея признать очевидного: чуда не будет...
Так шепни что-нибудь напоследок одними губами.
Я уеду - и будет твой шепот все дальше, все тише.

День прошел, не оставив ни записи в хронике судеб,
ни строки, что бытуют в атласных альбомах с гербами -
лишь соцветье черемухи в книге японских трехстиший.

1-3 мая 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вовремя... Рокот первых
залпов. Все небо - в звездах,
в искрах, в огненных перьях.
Вздор. Нелепица...
Отзвук.
Поздно. Поблекли краски.
Перепутались лица.
В переулках арбатских
так легко заблудиться.
Пережить этот возраст.
Переплыть эту реку.
Вызвать азбукой Морзе
не варяга, так грека.
Пусть он правит умами,
покоряет просторы,
слышит перед домами
странные разговоры.
- Погадать Вам на картах?
- Нет, примерьте беретик.
- Бархат?
- Ясно, что бархат.
- Попрошу ваш билетик:
за проезд безбилетный...
впрочем, ладно. Ступайте.
Вечер празднично-летний.
- Право, не засыпайте!
Прислонитесь к ограде.
будем на ты - чего там?
И — не верь, Бога ради,
речевым оборотам.
Не продашь первородства -
переменишь прописку.
Это азбука роста:
не попарно - по списку,
то есть - по одиночке,
то есть снова - впустую.
Прав, кто призрачной точке
предпочтет запятую.
Не подастся в пророки,
не ударится в прозу,
и, прочтя эти строки,
спрячет в стол папиросу.
Мол, и так все понятно:
автор нервный и юный...
В лужах лунные пятна.
Тронешь пальцами струны,
и, прощальным аккордом
тишину потревожив,
в одиночестве гордом
успокоишься тоже.

9 мая 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                В жизни есть - только жизнь. Теплое счастье - миф.
                Можешь идти - иди. Так-то, mon chere ami.
                     (G.K. (7.06.1999))

Можешь идти. Иди! Что же ты? Сделай шаг.
Пересекая сквер, не проклинай судьбу.
Выпрямись. Упади. Не уважаешь шпаг -
выбери револьвер. Стой. Закусив губу,

спрячь. Позабудь, куда спрятал. Беги вперед.
Снова чего-то ждать? Знать бы, чего и как.
Радости ли, вреда - кто его разберет?
И не берись гадать - мало ли, что в очках.

Только не урони этот смешной прибор:
не разглядеть лица, не различить тоски.
Спутав часы и дни, помни про уговор:
латами не бряцать, не убегать в пески

с целью забыть. Слова! Память сильней тебя.
Знаешь, ведь ей дано делать людей - людьми.
Вспомни. Постой сперва - плача, смеясь, скорбя.
Ты здесь уже давно. Слышишь, mon chere ami?

8 июня 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Человеку напротив
в ответ на взгляд -
не менее долгий взгляд.
Если что-то тревожит -
скажи теперь:
откладывать нет причин.
Внемлешь голосу плоти,
поля пылят,
а может, глаза болят -
оттого, что до дрожи
искал в толпе
знакомый овал? Кричи -
не кричи в пустоту -
результат один:
никто не услышит, нет.
Ни Всевышний,
ни местная АТС
не в силах тебя спасти.
Под колес перестук
не мечтал, поди,
однажды прийти во сне
и под вишней,
цветущей в чужом не здесь,
зажмурясь, шепнуть Прости.

9 июля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не спешите, постойте, зачем же так резко
обрывать эту ноту?.. Оркестр насторожен.
Незаметный кивок. Начинается presto.
Постепенно, несмело, морозом по коже,

напряженным предчувствием новых открытий,
нарастающим рокотом первого грома,
еле слышным сквозь зуммер Да-да, говорите,
удивленным Простите, ведь мы незнакомы?

Незнакомы? Да разве ж такое возможно
в этом вихре, где каждый соседствует с каждым?
Где тревожно - постольку, поскольку безбожно
музыканты спешат. Впрочем, мы же не скажем:

Осторожней! А скажем - они не заметят,
да и мы понимаем: такая работа -
ускользающим отзвуком лет и столетий
оглушать, уводить, набирать обороты -

прочь из города, вдаль, за пределы предместий,
прямо в небо, где синь без конца и без края...
Автор музыки - Время. Солист неизвестен,
но играет... О, Господи, как он играет!

Июнь - 5 августа 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Нельзя возвращаться,
                нельзя возвращаться на круги...
                     (Ю. Левитанский)

И опять все вернулось на круги свои:
вновь не спится, поскольку поют соловьи
за окном. То же самое было вчера,
и неделю назад, и опять до утра
не уснуть, и стихов не закончить, и впредь
соловьиные трели учиться терпеть.
Да, терпеть, как ни странно сей лозунг звучит
(соловей неуместен, когда он молчит).
Но когда он поет (о полях и лесах),
а тем временем стрелка на Ваших часах
совершает круги, и уже не понять,
сколько пробило - час, или три, или пять,
и становится серою ночь за окном,
а спасеньем - изрядно потрепанный том -
книга сказок о троллях и принцах кровей,
и причудлив сюжет. Но и там - соловей...
Император китайский был болен и стар,
он не мог больше слышать ни флейт, ни гитар,
соловьиное пенье казалось ему
панацеей, путем избавленья от мук.
Но старик убедился, что в целом не прав,
что у птички довольно задиристый нрав,
и когда соловей удалился от дел,
он игрушкой его заменить повелел.
Соловей механический тем и хорош:
умолкает, как только на кнопку нажмешь,
и поет, когда снова нажмешь, и опять
умолкает, как только захочется спать.
А вот тот, за окном, все поет и поет,
все вершит и вершит назначенье свое,
потому что весна, потому что рассвет,
потому что иного здесь выхода нет -
только слушать и думать всю ночь напролет,
не о том ли настойчиво птичка поет,
что нельзя возвращаться на круги свои,
даже если у Вас за окном - соловьи.

Май 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Этап, говорите? Пожалуй, этап.
Но верно ли выбран был Вами масштаб?
Черта, может быть? Несомненно, черта -
Неведомо сколько процентов от ста:
Ста лет, ста дорог, ста потерь, ста побед,
Друзей, и рублей, и котлет на обед,
Прочитанных книг, возведенных мостов,
Исписанных ночью тетрадных листов...
Но эти этапы большого пути
Пока впереди. Только ты не шути
Со временем. Помни про тот five o'clock,
Про тот заколдованный круг, что без склок
Не мог обойтись. Где, изрядно достав
Друг друга, участники, словно состав
Актеров в спектакле, что вышел сто раз
Подряд, и к нему интерес не угас,
Пожалуй, в провинции только... Так вот,
Коль память не врет и не врет перевод,
Участники терпят друг друга с трудом,
Но даже себе не признаются в том,
Поскольку они друг для друга, мой друг,
И время, и вечность, и труд, и досуг...
За глупую шутку - такая цена!
А что за сценарий достанется нам?
Пойдем по этапу, рисуя черту
За каждым рывком на пути в пустоту,
Чтоб как-нибудь вдруг обернуться рискнуть
И мельком взглянуть на исчерченный путь -
То мелом, то тушью, то вечным пером,
То лунной дорожкой, в которой паром
Разрыв образует. И, в ночь уходя,
Гудит на прощание - верно, гудя,
Приветствует всех, кто на том берегу
Какой-то этап завершил на бегу,
Проводит черту, ставит рядом печать
И подпись. Чтоб завтра с начала начать.

29-30 июня 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                     А. Е. Д.

Натюрморт из пустых бутылок,
холст и краски. Мастер листает
книгу. Сбоку - источник света,
то есть лампа. Ее, однако,
заслоняет чей-то затылок.
Впрочем, света вполне хватает.
Мастер против похвал, советов,
в обращении одинаков
он со всеми учениками:
и способными, и не очень,
по итогам ряда занятий
твердо знающими законы
перспективы
            и новичками,
чей рисунок пока неточен:
если речь зайдет об оплате,
все они весьма непреклонны.

Натюрморт из пустых соборов.
На готическом надпись - Кьянти.
На соседнем, в романском стиле,
нечто вроде галантной сцены:
расставание у забора;
кавалеру положен бантик -
знак того, что ему простили
неуместный пассаж про цены
на овес - вместо страсти пылкой.
Он, снимая с плеча котомку,
милой девушке в белом платье
преподносит ромашек ворох...
И белеет на дне бутылки -
в тон ромашкам - письмо потомку
на квитанции об оплате
телефонного разговора.

Натюрморт из воспоминаний.
Ни ответа и ни привета
от дарителей - только лица
на набросках в старых альбомах...
Отложив свой источник знаний,
мастер чинит источник света.
Он запомнил номер страницы.
Если память допустит промах,
это будет даже забавно.
Что ж, поищет - завтра суббота.
Впрочем, все разойдутся скоро:
восемь вечера - час не ранний.
Молодцы - преуспели в главном,
то есть в технике. Но в работах
не найти, увы, ни соборов,
ни, тем паче, воспоминаний.

Июнь-июль 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тихий шелест этикетки, отрываемой от книжки.
(Может, на руку приклеить? Так-то лучше, право слово!)
Бадминтонные ракетки, фиолетовые фишки от игры,
где гордый лебедь на коробке нарисован.
Удивительное дело: где коробка - непонятно,
а была, как утверждают, явно больше этих фишек.
Не скажу, чтобы задело, но не очень-то приятно,
что большое пропадает там, где малого излишек.
Книжка тоже больше фишки. Впрочем, книжки больше нету.
Только что лежала рядом в пестрой глянцевой обложке...
Что за темные делишки? - Просто повод внять совету:
Лишних книжек вам не надо - доведут до неотложки!
Кто сказал, что изначально мир есть Космос,
и порядок имманентен мирозданью: Демокрит ли, Пифагор ли?
Нет, не помню, что печально. Уточнить бы. Жаль,
что рядом нету справочных изданий. И опять от пыли в горле
пересохло. Тоже грустно. Где-то был пакет кефира.
Но, пардон, удастся быстро вспомнить, где он был, едва ли
и особенно искусным мнемонистам, хоть квартира -
это рай для мнемониста. Здесь господствуют детали.
Керамическая ваза, фотография на полке,
где за лентой автотрека голубеет моря кромка...
Нет, собрать не в силах разум быта мелкие осколки.
Поищу-ка лучше грека. Только это будет громко.
Будет дождь из книг, тетрадей, неоконченных набросков,
ряда без вести пропавших адресов и телефонов.
Но зачем, чего же ради привилегия подростков,
от порядка так уставших, нам, поклонникам поклонов,
экивоков, реверансов, извинений, оправданий -
всех условностей, которым в свете следовать прилично?
Здесь честнее от авансов отказаться без страданий и,
процессами отбора управлять пытаясь лично,
мнить себя то демиургом, сотворившим этот хаос,
то, напротив, бедной жертвой сразу всех цивилизаций,
на открытке с Эдинбургом написать, притворно каясь:
О квартира! Интерьер твой должен свалкою казаться!
и, отчаянно зевая от неведомой напасти,
словно хищник, вжатый в клетку и накормленный снотворным,
различить звонок трамвая за окном. И на запястье
переклеить этикетку - так изящнее, бесспорно.

10-12 июля 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                   Но все было не так...
                       (А. Введенский
                        Разговор о воспоминании событий)

...Среди учебных пособий,
стихов и старинных вещей,
среди восковых подобий
фруктов и овощей,
что в памяти вызывают
имя мадам Тюссо,
а на подоконнике тает
снег... И похожи на сон

и нынешний вечер, и штора,
висящая на окне,
и этот диван, на котором
под пледом уютно мне.
И глобус. Времен Магеллана.
(О боже, какая чушь!)
Привиделось, что ли? Странно...
А впрочем, не странно ничуть.

На нем океан и горстка
разбросанных островов,
и, в общем, немножко горько,
что к плаванью не готов
кораблик, на книжной полке
хранящийся много лет...
Смотрите, времени сколько!
А может, погасим свет?

А вечер - уже не вечер,
а утро. И тает снег.
И чьи-то за стенкой речи,
и вздохи, и тихий смех,
и странные разговор:
- Смотри-ка, конец зимы!
- Не верится, что так скоро...
- А много ли прожили мы?

- Пожалуй, не больше трети.
Но ты не гляди назад...
У девочки на портрете
почти просветленный взгляд,
и платьице из бумазеи
белеет на темной стене.
А лондонские музеи
закрыты. И дело к весне.

Там юный констебль в мундире
и барышни на холстах
спокойны, поскольку в мире
все на своих местах:
и друг, безмятежно спящий
в кресле давным-давно,
и даже фонарь, горящий
на фоне зари за окном.

Февраль 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из никуда в неведомо куда по гулким коридорам мирозданья...
Помилуйте, какие коридоры? На свежий воздух! В сад, в конце концов!
Простите, Вам не нравится вода? Слепящий свет? Старинные преданья
верней, а строгих нравов Командоры солиднее веснушчатых юнцов,

для коих мироздание - пустяк... Оно еще не рушится, но тает.
Его устои хлюпают в ботинках. И женщины в распахнутых пальто
судачат на углу о новостях, а их мужья (чего им не хватает?) —
о чопорных брюнетках и блондинках, влекомых мимо в импортных авто.

Послушайте, давайте убежим! Ну, что Вам в Ваших гулких коридорах?
Акустика, должно быть? Совершенство всех этих сводов, арок, колоннад?
Ваш аскетизм, размеренный режим и склонность к одиночеству как порох
взорвутся, стоит взять над Вами шефство и просто разрешить подняться над

огромным лабиринтом налегке. Да, в этаком недолго заблудиться...
Не лучше ль заблудиться там, снаружи, где лужи, теплый ветер, облака?
В наброшенном на плечи пиджаке уйти и неизбежно простудиться.
Потом. Ну, а пока пускай закружит весна. Надолго. Вдаль. Из-да-ле-ка.

28 марта 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Золотистая кромка заката над крышами. Тени
на снегу - извини за трюизм - ослепительно белом.
Надеваешь пальто, убегаешь от хитросплетений,
переводишь с английского - все на бегу, между делом,

и спешишь неизвестно куда - ни домой, ни из дому:
повсеместно мерещится Репин, картина Не ждали.
А мораль - на поверхности: слушай, живи по-простому,
без страданий, без трепета - знай себе, жми на педали:

мимо осени, мимо весны, по бульварам и скверам.
Далеко не уедешь? Ну, это вопрос тренировки.
Или веры? Верней обращаться к проверенным мерам:
остановка, и вновь - мимо Дмитровки, мимо Петровки.

Оглянуться б... Но мы убегали: сначала кругами,
а потом - друг за другом на север, к Растрелли и Росси,
и обратно. И был раскаленный асфальт под ногами,
и дожди. А какая случилась чудесная осень...

Мы уверены были: подобного нам и не светит,
даже город, наверное, рад был такому подарку.
И не то чтобы грустный, скорее растерянный ветер
до сих пор неприкаянным отроком бродит по парку,

где ни шелеста листьев теперь, ни смешения красок,
где бывать с той поры приходилось нам разве что мельком
и приветствовать мельком под рев прилегающей трассы
только урны, тоскливо приникшие к мокрым скамейкам.

И казалось - не будет зимы... А теперь - получите.
Распишитесь в квадрате двора - и увидите сразу
белоснежную летопись, новенький самоучитель,
не подвластный ни переложению, ни пересказу,

но включающий все: каталог неслучившихся строчек,
прожектерство, пустые мечты, выездные анкеты,
где в графе Оправданье отъезда - устойчивый прочерк.
Значит, нет оправдания. Впрочем, и выхода - нету.

А тем временем вечер становится шумным и синим,
обтекает ограды, деревья, дворы, огороды...
И сиянье над крышами - то ли грядущий Мессия,
то ли сон, то ли просто одно из явлений природы.

Январь - 17 февраля 2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                ... Но что за мука - оставаться здесь,
                когда ты должен - там и только там!
                     (Ю. Левитанский)

Прохожие, привыкшие к зиме.
Привычная кирпичная стена.
Но что за глупость - быть в своем уме,
когда - весна. Вы слышите? Весна!

Не слышите... Ну, что же. Вот и мне
не слышно ни капели, ни грачей.
Немудрено. Невероятно. Не
скажу наверняка, откуда, чей

невнятный голос вызывает дрожь.
Я твердо знаю правила игры:
весной - стихи. Пора. Давно под нож
отправлены обрывки мишуры,

венчающей волхвов и пастухов
с начинкой из винтов и микросхем.
Но очень странно не писать стихов,
когда... О чем я, Господи! Совсем.

Со-всем. А разве кто-то обещал,
что будут строчки - из небытия,
из снега, льда, из-под полы плаща,
из-за оград чугунного литья?

Носком ботинка (что за детский сад!)
с платформы скину льдинку - пусть летит.
А завтра снова будет снегопад.
Порадуюсь - авось весна простит.

Авось... Но как уверовать в прогноз
синоптиков и прочих чудаков,
сегодня предрекающих мороз,
а завтра - дождь? Похоже, мир таков:

то нас к тюрьме склоняет, то к суме,
то мягко, то настойчиво весьма...
И все же глупо быть в своем уме,
когда давно пора сойти с ума.

26 февраля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Конечно, просто сделаться капризным,
                по ведомству акцизному служа...
                     (И. Бродский Одной поэтессе)

Вам не пристало заниматься устным счетом.
Пускай игрок, когда расплачиваться нечем,
за неудачи мрачно сводит счеты с чертом,
поочередно помечая чет и нечет

печальным взглядом. И в надежде замирает,
пока волчок щекочет нервы. И привычно
считает выигрыш, забыв, что не играет.
Кредит исчерпан. Счет окончен. Будь первично

его мышление, все было бы иначе.
Однако правила игры и здесь, и в целом
определяет бытие. А это значит,
что будут вечно находиться под прицелом

таких случайностей, похожих на законы,
его тщеславие, мечты, причастность к свету.
Но он считает. И сюртук его суконный
испачкан мелом. Как положено аскету

и чудаку, он ничего не замечает -
и вот такой-то чепухой, почти что бредом,
столь увлечен, что даже выпить с Вами чаю
не согласился бы в ущерб чужим победам.

А Вам - к чему Вам заниматься устным счетом?
Ну, разве только чтобы гнев сменить на милость,
в который раз услышав в очереди Че там?
взамен привычного для слуха Что случилось?

и промолчать. А через час, знакомясь с прессой,
в перепечатке из научного журнала
прочесть отчаянный призыв: Несите крест свой!
Культура гибнет, черт возьми! Осталось мало

тех, кто считает абсолютно неэтичным
родную речь лишать того, что ей присуще,
согласно классикам. Остаться апатичным
Вам не позволит оглушительность растущей

волны предчувствий новых стычек с коллективом -
и только там покой, должно быть, обретете,
где Отче наш по вечерам, речитативом,
звучит отчетом о проделанной работе.

Так предоставьте заниматься устным счетом
тем, кто обучен. Пусть давно не сообщали,
чтоб счетоводу дали орден Знак почета.
(Ну, пусть не дали, пусть хотя бы обещали... )

Поверьте на слово, они всегда найдутся,
причем легко, без обращенья к крайним мерам.
Оставьте счеты и счета. Не стоит дуться
на датских принцев, что служили Вам примером

того, как следует решать вопросы чести.
И, ради Бога, не сочтите за бестактность
мое вмешательство. Вы знаете, что вместе,
пожалуй, легче, чем отдельно: уж и так нас,

и этак пробовали вылечить, но тщетно.
А впрочем, стоит ли держаться середины?
Во всех религиях безумие священно.
Мир бесконечен. Бог и Истина едины.

Осень 1998 / 4-5 марта 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Безумный закат. Полнолуние, кажется, завтра.
Однако луна и вчера, не тревожась за автора,
по форме едва ли была отличима от полной.
Прекрасные дни, для того чтоб заняться подпольной
работой - на благо Отечества, если угодно.
Заманчиво? Факт. Но подобное ныне не модно.
А как относительно ручки, чернил и бумаги?
Вот в этом теперь нелегко преуспеть, ибо маги
российской словесности здесь потрудились на славу.
Того же Отечества. Как не прислушаться к сплаву
таланта и такта в твореньях его именитых
сынов, что являются нам регулярно в гранитах
метро и в названиях улиц на синих табличках,
и реже - в иных, не настолько привычных обличьях.
Попробуем, впрочем. (Но как избежать многоточий?)
... Неделю стоят удивительно ясные ночи.
Неделю луна прибавляет, подобно младенцу,
в размере и весе в тех весях, где вместо каденций,
секвенций, канцон и иных музыкальных фрагментов
звучит тишина... О, достоинство тайных агентов -
в такой тишине незаметно покинуть контору,
где некто в рабочее время штудирует Тору,
тем самым ущерб нанося капиталу владельца,
и топать в дирекцию - выйдет отменное дельце.
Однако не странно ли это смешение стилей,
профессий, небесных светил, и при каждом светиле -
планет, населенных, средь прочих, владельцами акций,
адептами культов, агентами, главами фракций
в парламентах и отделений особого рода
в тех клиниках, где и уют, и покой, но ворота
всегда на замке. И профессор в пенсне и с бородкой
легко устраняет сей хаос при помощи кроткой
сестры милосердья. И ежели мы не играем,
то жизнь, без сомнения, сразу же кажется раем.
Но этот закат в облаках ярко-алого цвета,
и эта река, и пронзительность, резкость фальцета
замерзшей бродячей собаки, живущей в подвале
ближайшего дома, конечны. А дальше? Едва ли
Е2-Е4 окажется шагом, уместным
вполне. И, себя осеняя знамением крестным
(скорей неожиданно, чем повинуясь устоям),
невольно задашься вопросом: а многого ль стоим
мы все - неплохие, но слишком серьезные, чтобы
с восторгом смотреть на мосты, перекрестки, сугробы
и здания, их силуэты на фоне заката,
на черные башни и шпили, и слышать стаккато
в звучащих поодаль негромких шагах пешехода,
бродя по Москве незадолго до Нового года...

Декабрь 1998 / 26 марта 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Полнолуние. О нем уже писали.
И не раз. И не поспоришь - верно, критик?
И врачи уже не раз больных спасали
от безумных откровений и наитий.

До чего же непонятны эти связи!
Черный ящик.Вещь в себе, словами Канта.
Бледный диск. Огромный шар. Приют фантазий
живописцев, стихотворцев, музыкантов.

На пороге человек. Скольженье тени.
- Что случилось? Успокойтесь, ради Бога!
На запястье след чернил. В глазах смятенье.
Впрочем, даже не смятенье, а тревога.

- Доктор, знаете, сегодня не в себе я.
Снова пишется, представьте. Как когда-то...
Полнолуние. Тоска. И взгляд плебея,
неуместный на лице аристократа.

- Доктор, я же понимаю, что напрасно
беспокою вас своим ночным визитом.
Полнолуние. И мысли о прекрасном,
невозможном, непохожем, позабытом...

Доктор знает. Доктор видел не такое.
Он дает рекомендации покорно:
пациент его нуждается в покое,
теплой ванне, женской ласке и снотворном.

Мысль внезапная: А может, это свыше?
- Извините, Икс - не брат Вам? - Нету брата.
- Этот Икс - он славный малый, только пишет
слишком длинно, чересчур замысловато...

Благодарность. Скрип дверей. И снова пусто
в кабинете, озаренном лунным светом.
Лист бумаги. Пальцы, сжатые до хруста.
Доктор тоже мог бы стать большим поэтом.

Доктор пишет о луне. Слова несвязны.
То восторги, то боязнь грядущих бедствий:
Полнолуние - оно бывает разным
с точки зрения прямых его последствий.

Удивительное строк нагроможденье.
Где-то рифмы. Где-то нет их, и не стоит.
Но, на счастье, он не знает снисхожденья
к этим опусам, навеянным луною.

Доктор видит: у него сплошные штампы.
Плохо дело. Не исправить. Что ж, оставим...
Тень от шкафа. Тень от стула. Тень от лампы.
Тишина - на грани мистики и яви.

Смотрит дама с репродукции лукаво.
На плече ее - зверек семейства куньих.
Доктор ищет календарь. Ах, где он, право?
Посчитать бы, сколько дней до новолунья.

Март 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                   - Папа Вильям, - сказал любопытный малыш, -
                   Голова твоя белого цвета,
                   Между тем ты всегда вверх ногами стоишь.
                   Как ты думаешь, правильно это?
                   - В ранней юности, - старец промолвил в ответ, -
                   Я боялся раскинуть мозгами,
                   Но узнав, что мозгов в голове моей нет,
                   Я спокойно стою вверх ногами.
                         (Л. Кэрролл в пер. С. Я. Маршака)

Что делать, если лезть на стенку - нету сил,
а на голову встать - и боязно к тому же,
и друг, который Вас о помощи просил,
исчез и не звонит. И более не нужен
Ваш благородный пыл. А был ли он? Бог весть.
Поставленный вопрос не требует ответа.
Понятно и ежу: когда желанье есть,
то способ отыскать недолго, ибо вето
никто не налагал на встречные шаги.
Но, чтобы сделать шаг, подняться бы с дивана
сначала в полный рост. И громко туш иль гимн
Отечества напеть. И, Направленье к Свану
на время отложив (пусть Пруст меня простит:
сей шаг весьма непрост, но вынужден и важен),
попробовать еще пяток шагов пройти.
К примеру, позабыть, что быт Ваш не налажен.
Что был тяжелый день. Что Вы могли устать,
что стоит отдохнуть, уйдя в роман на время...
И другу позвонить, и на голову встать,
уверившись, что лень - не более чем бремя,
что тянет Вас к земле. И, если друг простил,
и не тревожат Вас уже проблемы роста
и страх того, что лезть на стенку - нету сил,
попробуйте пожить. Поверьте, это просто.

26-27 июля 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Детский голос в соседней палатке
                и голос постарше, читающий вслух про героев Эллады...
Унестись бы туда без оглядки -
                в Элладу, конечно, где люди иного душевного склада
и телесного, видимо, тоже:
когда обыватель, согласно одной из расхожих, но - истин,
телом слаб или духом ничтожен,
                ему ни руна не добыть, ни конюшен, пардон, не очистить.
А в Элладе - иные порядки,
иные устои, иначе бы мифов о ней не сложили.
И, пожалуй, в соседней палатке
                на миг, но поверят, что эти герои действительно жили
в тех краях. И пред нами поныне
                в легендах, в веках, в бесконечном потоке времен и событий
предстают. И, легки на помине,
докажут не раз и не два, что почти невозможно забыть их.
Но возможно забыть про усталость,
                уйти из палатки на берег реки, протекающей мимо,
и почувствовать: что бы ни сталось,
                река не изменится. Люди - тем более. Их пантомима
будет так же понятна любому -
                неважно, когда и откуда возникшему в этих широтах -
обывателю, карлику, гному,
                привыкшему ночью спасенья искать в речевых оборотах
(в коих редко бывает воссоздан
тот странный порядок, что делает славу героев нетленной)
и смотреть неподвижно на звезды,
                хотя неподвижность не есть непременное свойство Вселенной.
Впрочем, звезд, как бы ни были строги
наставники наши, мы так и не знаем, но знаем наверно,
что оттуда герои и боги
                далекой Эллады за нами следят, удивляясь безмерно.

Август 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вечер. Над озером тучи. Неожиданно яркий свет
озаряет окрестности; солнце, непонятно откуда взявшись,
заливает золотом небо и оставляет след
на воде, на кронах прибрежных деревьев, на спинах озябших

рыбаков в изрядно намокших под идущим дождем плащах -
и все это незамедлительно перерастает в брожение
мыслей. Ибо чем больше смотришь туда, трепеща,
тем явственней припоминаешь поражавшее воображение

в детстве не то Благовещенье, не то Вознесенье Христа
на полотнах художников раннего Возрождения,
впервые достигших того, чтобы каждый участок холста
возвышал, потрясал до слез, а не требовал снисхождения

по причине отсутствия школы. Впрочем, такой закат -
неважно, в горах ли, в окрестностях Флоренции или Рима -
едва ли не лучшая школа изящных искусств, стократ
сильнее любой Академии, поскольку весомо и зримо

дает понять, почему первобытные дикари
вечерами в священном трепете падали на колени, и
мистик Средневековья всерьез начинал говорить
о кануне Второго Пришествия, о грядущем Богоявлении,

и весть, разносясь по городу, будоражила горожан,
заставляла бежать, хватая колья, факелы, плетки,
на подвиг Во Имя Веры... Не родня ли ее сторожам
рыбаки в больших капюшонах, неподвижно сидящие в лодке,

сосредоточенностью похожие на свершающих некий обряд
монахов-доминиканцев: чем не вечерняя месса
в храме природы, где вместо иконостаса и алтаря -
темный зубчатый контур стеною застывшего леса?

Небывалый небесный бой будет разыгран над ним:
против царства свинцовых туч - синие облака,
каждое из которых почему-то имеет нимб -
вот исход, вероятность коего наиболее велика.

Только странный толедский мастер, родом из той страны,
где, согласно легенде, Аполлон на своей квадриге
мерил просторы неба, смог бы выразить, сколь грустны
и величественны подобные сражения, где интриги

неуместны, даже нелепы, как и прочие игры в верхах,
обсуждаемые ежечасно центральным телевещанием
смены правительств, реформы, проведенные впопыхах...
Поскольку природа верна своим обычаям и обещаниям.

24 августа 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Галереями Эрмитажа -
гобелены, колонны, та же
позолота под потолками.
В позе лотоса некто. Камень
под ногами отполирован.
Свод. Пергаменты. Полвторого
на старинных часах - навечно.
Стеарином залит подсвечник.
Впрочем, нет. Когда-то был залит,
кабинет украшая. В зале,
где не вещи, а экспонаты, -
как и трещин в стенах Сената -
не найти подобных огрехов.
Посетитель, снова проехав
мимо нужного поворота,
ищет служащую. Работа
этих Граций сродни искусству
навигации. Взгляд - и курс твой,
о доверчивый посетитель,
вмиг очерчен: слева - Креститель,
справа - бюсты варяга, грека...
Дальше - пусто. Преддверье века.
- Двадцать первого?
                 - Вероятно.
- Вот и верь вам! Пойду обратно
галереями Эрмитажа:
гобелены, колонны, та же
позолота под потолками...

18-22 октября 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.