Я когда-то в оркестре ходил
И на площади утренней, голой
В Марше летчиков верхнее соло
Без запиночки выводил.

Ах, труба, боевой инструмент!
Ты сродни топору и пищали.
Пела туба и флейты пищали, -
Наступал подходящий момент.

И тогда, поднимая глаза
В небо легкой осенней работы
Брал я самые верхние ноты, -
Так уже не играть никогда!

Ранней осенью, ветреным днем,
Обжигая усталостью губы
Пели в небо холодное трубы
Вдохновенным огнем.

1977

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                     Я гляжу на фотокарточку...
                           (Б.Окуджава)

Смелый взлет бровей, глаза лихие,
на эфесе смуглая рука.
Строки карандашные, сухие:
В день десятилетья РККА,
в день десятилетия, под вечер
свет дробится в ветках тополей,
оттепелью синей бредит ветер,
двое, уходящие в метель.
Им уже не разомкнуть объятья
и еще не задрожит рука.
Завтра у нее политзанятья,
у него - учения полка.
Послезавтра, после послезавтра,
В тридцать-самом-памятном, зимой,
в полутемной камере казармы
он напишет Сталину письмо.
Эх вы, кони рыжие, гнедые!
Смуглая, знакомая рука...
Матушкины волосы седые,
молодой, веселый комполка.

1977

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                          Сергею Бальцеру

В Германию, в Германию поеду.
Три века я отсутствовал, прости, -
по белому по снегу, по черному по следу
по пеплу, что летает на пути.

Без танковых прорывов - сквозь Карпаты.
Без пополнений - за Березину,
без скатки и лопаты,
без боли и утраты -
в Германию, знакомую страну.

В Германию к любимой - Боже правый!
Какой сегодня ветер на дворе!
Без следственной забавы,
ареста и расправы,
без смерти где-нибудь в Анадыре.

Поднимем же граненые стаканы
за каждый километр того пути
за сопки Абакана
за ветер Казахстана
и за снежок полярный Воркуты!

В Германию, в Германию поеду...

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Свист короткий лесной пичуги, -
мы на озере Долгом ночуем,
где в воде, недвижной и странной
отражаются звездные страны.

Тишина на озере Долгом.
Лист парит неслышно и долго,
ловит легкой ладошкой узорной
звездный свет в амальгаме озерной.

Кто же знал, что от жизни -- недолгой
нам оставят ту встречу на Долгом.
Костерок над ночною водою,
профиль юный да плошки с едою.

Все сотрется, забудется, кроме:
звезд мигания в лиственной кроне,
редких вспышек метеоритов,
тишины в пространстве открытом, -

и вдали, за пределами зренья
перелетного ангела пения.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И вновь смыкаются круги
в свистящем шепоте асфальта.
Вальсок старинный, помоги
прощальной исповеди альта!

Я покидаю вас, пора.
Идет зима, и я не спорю, -
ветра, холодные ветра
берут разбег над дальним морем.

Ну а пока они идут
холодной поступью безбрежной, -
живи, мой призрачный уют,
такси гремящая железка.

Смыкай виток, виолончель,
гори, приемник, желтой шкалкой,
бесчинствуй в памяти, апрель
мне ничего уже не жалко.

Вставай, зеленая заря,
и возвращайся, возвращайся, -
хрипящий голос октября,
захлестнутый петлею вальса.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                           С.К.

Сверкает в ночи уголек светофора и скоро
такси пробегает как курица в дымный восход.
А где-то в  безмолвии гулком молчащие горы
и метеоритами брызжет сияющий свод.

Предзимние ночи, пора ожидания снега.
Тоски половодье, огонь, не дающий тепла.
А где-то поет голубая холодная Вега
и ветер кострам распускает косые крыла.

А ты все глядишь на дома и дымы и машины,
и ночь обгорает, и поза страдальца - смешна,
и звезды горят, и хранят свои тайны вершины,
и в час предрассветный стоит над землей - тишина.

1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Это время осенней приборки - оно наступает.
Ночью ветер из города сор и труху выметает,
Наполняя предместья шуршащей бумагой сухою,
Он играет на всем, что найдет под рукою.

Вот уже в темноте засипели балконов свирели,
А за ними балконных дверей окарины и дудки,
А когда мы двенадцать с Москвою сверяли,
Загундосило длинною, ровной погудкой.

Время микротрагедий, отрыва листов предпоследних.
Мини-арктика в спальне, сквозняки разгулялись в передней.
Макро - только лишь ветер, трясущий оконные рамы,
заглушающий мощной трубою все мелкие драмы,

Все печали прошедшие - поздно, уже отзвучали
Ночью ветер огромный с решительностью отчаяния
Расчищает пространства огромные для наступленья
Бесконечной, беспечной любви,
безнадежной последней любви,
И метели холодного пения.

1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Запах сероводорода,
полумертвая природа,
нетекучая вода, -
это с нами навсегда.

А на Горках ветер темный,
тает снег новорожденный,
ветер рвется на углу,
кошкой прыгая во мглу.

С нами ветер дня и ночи,
дождь нежданный, снег непрочный,
утром улицы темны
от Казанки до тюрьмы.

А на Горках ветер темный,
тает снег новорожденный,
ветер рвется на углу,
кошкой прыгая во мглу.

Светят тучи, стынут губы,
мир бездонен и суров.
И открыты в небо кубы
недостроенных домов.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Над Елабугой странствует вечер,
Теплый дождь прокатился, ворча
Громкозвучный стрекочет кузнечик -
Хочет жить бесконечно. Крича.

Да и сам бы я не отказался
Эту ночь, эту тьму пригубить
Меж кустом Агасфером пробрался
И по травам ушел голубым.

Растворился под звон однотонный
И забыл все, что было со мной -
Кабы не якорек полусонный -
Годовалый, сопящий, родной.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Между камней, выпавших из чрева
известковой матери-горы
на глаза попалась эта глыба
с оттиском фораминиферы.

Скучное латинское названье,
жизни юной дивная печать,
хочется и мне от основанья,
от моллюска заново начать.

Чтоб пройти по каменным ступеням
оставляя в каждой тонкий след
повторяющимся утвержденьем:
Смерти нет.

Так и ты, в предчувствии разлуки
простодушно веруешь мечте -
меткой стать у времени на брюхе,
отпечатком, скрытым в темноте.

В теплом чреве матери-горы
Временно укрытым до поры.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На улице старой, где мама жила
Осенним пожаром горят купола
Листвы облетевшей сухи вороха
И улица Тельмана дремлет, тиха.

Пройдем же опять коридором чудес
От храма обкома до храма небес
До хладного ветра у бледной воды,
где бедная память теряет следы.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я старую мельницу вспомнил -
Изгиб потемневших досок,
Где век восемнадцатый в щелку
Глядит на дрожащий лесок.
Где тонких колонн деревянных
Торжественно шествие вверх -
Там крыша худая надета
На ветра взволнованный рев,
Там воздух сырой и холодный,
Закручен в тугую струю,
Летит, словно демон голодный
На бедную душу твою.
Над тьмою оврагов и пашен,
над пропастью нищей страны,
где Молох хозяйствует, страшен,
где люди и звери равны,
где плещется флаг очумелый,
где к Каспию катится рожь,
где будь осторожный иль смелый, --
равно от судьбы не уйдешь!
Все временем жадным пожрется,
плачь лиры и пенье трубы,
и только одно остается --
Ничто не уйдет от судьбы.
Останется мельница эта
у вечности на рубеже
как строчка седого поэта,
забытого нынче уже.

1982

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Лычаковское кладбище Львова...
Тяжкий сумрак в щели склеповой,
В обрамлении дня золотого,
Вырезного, сквозного, святого,
Шелестящего шумно листвой.

Суматошно дрожащие блики
На камнях, на траве, на песке.
У мадонны на каменном лике,
У младенца на полной щеке.

Изваяний причудливых лица.
То унылых, то странно живых, -
Веком прежде бы в Польше родиться,
Был бы я, вероятно, средь них.

Гений сумрачный с тихим укором
Душу бедную нежно б укрыл
В камне черном, в листочке узорном
В шуме ветра и в шорохе крыл.

Жаль, лежать мне безвестно, безвинно
В самосыровской тощей земле
В братской яме последнего Рима
У равнины на пыльном крыле.

Мох забвенья и вскрик узнаванья
Изменившая русло река
И листвы ветровое камланье
И ребенка живая щека.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Борису Гинзбургу

Так слово ласточка легко проходит в речь
как ветер - в комнату неприбранную эту
и как любовь нежданная, которую стеречь
напрасен труд, была она - и нету.

Душа моя! Под глиною сырой
стучит горячее сердечко птичье.
Прикинься ласточкой береговой,
стряхни привычное обличье.

Минутной тенью, крестиком во мглу
исчезни, жаркий воздух разрывая,
и в норку юркни, в теплую золу,
ты - ласточка береговая.

В последний раз, обрывом меловым,
стремительною тенью пролетая,
узри - бессмертная - как я стою, один,
усталый взор до боли напрягая.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Выпьем за сеть 5050,
пока модемы ее висят,
пока над морем темного льда
безнадежно гудят провода.

За черный ветер в ночных логах,
за Каму-ривер в свинцовых снегах,
за январский мороз, за майский сад,
и за сеть 5050.

За тусклый свет ледяной воды,
за лисий лай, за волчьи следы,
за шоссе, где греется у огня
чумазая шоферня.

За режущий воздух горних высот,
за рыжего солнца туманный восход.
За светлый рай, и за огненный ад,
и за сеть 5050.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вправду кончается март,
уж и апрель на носу,
снова хмельные волхвы
держат дары на весу.

Нету Марии в дому,
ангелов нет под стрехой,
лишь Иудея в дыму
спит за зеленой вехой.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Троянская война. Патрокл выходит в бой.
Сверкающий доспех он мерит, цепенея -
доспех великоват. Он вертит головой,
и, верно, думает - уж не натрет ли шею...

И вдруг, смутившись мыслью бытовой,
опомнившись - о славе и о жизни -
пора! Восходит Гелиос, слышнее вой
ахейцев пьяных, плачущих на тризне.

Троянская война - и тихий свет,
и длинные от мачт ложатся тени,
о сколько не ищи - милее нет,
ни там, на небесах - ни в Царстве Тени!

Еще минута - он глядит на флот,
на понт, на облака, и далее -
берет тяжелый щит, и медленно идет
в сырой песок печатая сандалии.

Идет Патрокл - вот истинный герой!
Ни судорожной ярости Ахилла,
ни хитрости Улиссовой, порой
нам хочется все изменить. Но мы бессильны.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне 45. Я уезжаю.
Солнце в зените, тень коротка.
Мямлит таможнник -- я не въезжаю,
Ноша легка, да не держит рука.

Мне 45. Вот расходятся стены,
Солнце печет и таможенник спит.
Край горизонта под облачной пеной
Парусом хлопает, мачтой скрипит.

В длинном тоннеле над миром убогим
Облачный край задевая щекой, --
Так покидали вселенную боги,
В белой пироге, млечной рекой.

Так уплывали за край Ойкумены,
Где ни домов, ни друзей, ни родных.
Только мигнет над полоскою пены
Красный фонарик меж звезд ледяных.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как под старость душа
выгорает дотла,
пламя чахнет и сердце не бьется.
Только пепел, зола,
да немного тепла, --
вот и все, что тебе остается.

Вороши этот пепел
и эту золу,
пестуй уголь дрожащею горстью.
Может быть ввечеру,
к золотому костру
забредут долгожданные гости.

Разложу у огня
все что есть у меня, --
вдоволь веры, надежды и муки,
мед начальной любви,
хлеб забытой мечты,
да вино бесконечной разлуки

Ты гори, мой костер,
на ветру, между гор,
трепещи расписными крылами!
Пусть у темной реки
все летят мотыльки
в золотистое памяти пламя.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                  Джиму

Цепь огоньков -- угли в золе,
поздний ледок. Скользко.
Сколько еще плыть по земле?
Сколько еще, сколько...

Сколько еще падать во тьму
этих ночных странствий?
По-одному, по-одному,
по небесам странным...

Белый огонь, снежная мгла,
воздух глотком дыма, --
эта судьба нас развела
не навсегда, Дима.

Бледной весны серый туман,
пыль и жара лета...
Бог разрешит встретиться нам
на берегах Леты.

Счастье и плачь, смех и печаль,
жизни моей вечер...
Старец, скорей к брегу причаль, --
я не дождусь встречи!

Цепь огоньков -- угли в золе,
Мартовский лед, скользко.
Сколько еще жить на земле,
Сколько еще, сколько?...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Во времена блаженные Застоя,
когда все хором ЗА! кричали, стоя,
когда вода была мокрее, гуще дым,
когда ты был слепым и молодым...

Когда и дружба не была обузой,
когда и верность в тягость не была,
когда ты радостно шагал под тяжким грузом,
тебя звезда пустынная вела,

Звезда полей, лесов и рек -- прекрасных,
и песенка у дымного костра...
смешно? Смешно. Но вспоминать напрасно
не следует. Вся эта жизнь -- прошла.

Следы ее имперского ампира
видны еще пока на площадях.
Не вороши обломков тонущего мира.
Не поднимай ушедший в землю прах.

Не повторяй слова, что так знакомы, --
тот бобик сдох, та комната -- тесна.
Лечись вином и выходи из комы.
Езжай к Хабибу -- там сейчас весна.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вечер дымный, ветер снежный,
синих сумерек вино...
ангел тихий, ангел нежный
на мое слетит окно.

Обернувшись серой птицей,
распахнув бессонный зрак
смотрит он на наши лица,
в эту кухню, в этот мрак.

Что он видит -- старый мальчик
пьет зеленое вино.
Жизнь песком течет меж пальцев,
а ему уж все равно...

Распахну окно ночное --
кто ты -- зверь иль человек?!
Только вьюга длинно воет,
да летит в квартиру снег.

То крутится вихорь снежный,
то ложится чист и бел, --
это ангел, ангел нежный
пропрощаться залетел.

Ангел юности печальный
попрощаться залетел.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Рождественской метели веселые труды
У самого порога чуть видимы следы
Как будто ночью кто-то к воротам подошел
открыть их не решился, и следом в след -- ушел.

Уходит, оглянувшись, уже не виден он,
и след его бесследно метелью заметен.
Лишь снега вымах длинный, да ветра долгий стон,
да песенки старинной затейливый трезвон.

Идущему полями сквозь ветер, налегке,
с бутылкою в кармане и с кружкою в руке
не нужен свет домашний, уютное тепло,
а нужен снег вчерашний, поземки помело,

Рождественской метели веселые труды,
и на снегу венчальном чуть видные следы,
да взмах руки прощальный, да ветра долгий стон,
да песенки печальный, назойливый трезвон.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И ты -- любительница муз,
и я -- поклонник новой веры,
все происходим от медуз,
созданий странных и неверных.

Плывущих весело -- туда,
куда уносит их теченье,
их кровь -- соленая вода
и медленное пенье.

К нам заглянувших по пути
из миллионнолетней ямы,
где у поверхности почти
рождение Адама,

Где на поверхности сады,
где мы, любимая, с тобою
меж гнутым зеркалом воды
и твердью голубою.

И нас, любимая, с тобой,
как этих -- юбчатых, хвостатых
толкает вкрадчивой волной
в Австралию иль в Штаты.

И нас, любимая, с тобой,
как этих тварей беспородных
однажды выкинет прибой
на берег дикий и холодный.

Лети, прозрачная, плыви,
глотай сверкающую пену,
замешанную на крови
Париса и Елены.

Ничтожных правнуков своих
едва ли замечая,
праматерью встречая их
у двери рая, --

В той бухте на дороге к Судаку.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.