Десять российских студентов
Решили поехать в Нью-Йорк.
В Шереметьево дьюти-фри шопы
Привели всех студентов в восторг.
А один вдруг отстал ни с того ни с сего,
И товаров волна поглотила его.
А результат инцидента –
Осталось девять студентов.

Девять российских студентов
Загрузились на Боинга борт.
Через десять часов их, уставших,
Принял Кеннеди аэропорт.
Лабиринты и двери, толпа, суета,
Иностранные надписи – просто беда...
А последствия этого транса –
Девятый студент потерялся.

Восемь российских студентов
Манхэттен пошли изучать.
И, не зная обычаев местных,
Ночью в Гарлем зашли сгоряча.
Дальше песня проста: банда черных с моста,
Нож в живот, пуля в лоб, тело спрятать в кустах.
В результате такой передряжки
Семь студентов осталось в упряжке.

Семеро русских студентов
Осторожнее стали с тех пор.
На Эмпаер Стэйт билдинг взобрались,
Посмотреть на Нью-Йоркский простор.
Смотровая площадка – аж сотый этаж,
Ветер свищет в ушах, шум и ажиотаж.
Смерть в полете – не худшее дело.
В общем, шестеро их уцелело.

Шесть постсоветских студентов
Завернули под вечер в стрип-бар.
Ледяное голландское пиво
Не залило телесный пожар.
А один из них просто совсем озверел:
Не уйду! – он воскликнул, и лег у дверей.
И был нанят в стрип-бар вышибалой.
Пять студентов в итоге осталось.

Пятеро русских студентов
Посетить собрались Брайтон-Бич.
Славу блюд ресторана Татьяна
Им на деле хотелось постичь.
Хоть вареники с вишнями были шарман,
Одного так скрутило, что просто кошмар.
Доктор смерть констатировал кратко,
И четыре студента в остатке.

Четверо наших студентов
Заглянули в крутой универ.
Им в России коллег забугорных
Вечно лекторы ставят в пример.
Среди тысяч томов пробирались они,
И вдруг рухнул стеллаж, и под грудою книг
Погребен одиноко скиталец.
Три оставшихся не пострадали.

Трое российских студентов
По Бродвею пошли взад-вперед.
Видят, девушка, дивное диво,
В полушубке навстречу идет.
Закрутилась любовь прямо там на стриту,
Наш студент сразу в ЗАГС повел девушку ту,
И связали их узами брака.
Два студента остались, однако.

Двое российских студентов
Из последних крепилися сил.
И решили поехать напиться
В Гринвич Вилледж, и взяли такси.
Дикий трафик создался в пути на Тайм Сквер,
Не спасли ни музон, ни кондиционер.
Лишь один из них в трафике выжил,
Через день из такси еле вышел.

Долго думал студент уцелевший,
Как жить дальше, не чуя вины.
То ли сдаться властям на поруки,
То ли скрыться в трущобах страны,
Но в итоге остаться в Нью-Йорке решил
И погибших друзей воспевать, что есть сил.
В память им он сложил эту песнь.
Я пою, ибо я – он и есть.

19 ноября 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                        С. и Д.

Хорошо, когда есть за кого умереть,
Когда есть, кому ровно в затылок дышать,
Кому плакать в плечо, с кем на пару стареть
Не спеша. Не спеша. Не спеша.

Хорошо, когда есть для кого стоит жить –
Пока светишь кому-то, ты сам не померк.
Строить дом, все надстраивая этажи
Только вверх. Только вверх. Только вверх.

Хорошо, когда есть, кто тебе все отдаст,
Кто возьмет твою боль на себя, кто рукой,
Челку сдвинув от глаз, только взглядом обдаст,
И покой. И покой. И покой.

Хорошо, когда есть кто-то после тебя,
Неуверенным шагом стучит по ковру.
Пока в нем различаем осколки себя,
Не умрем. Не умрешь. Не умру.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

День рождения у Маши. Двадцать первое. Февраль.             Am E7 Am
Нету мне подарка краше, чем на горных лыжах в даль.         C  G  C
Город Хартфорт, Ski Sundown, тридцать баксов – и вперед.    Dm Am
Сердце в пятки, пятки в лыжи, лыжи в снег, а снег – на лёд. Dm Am F E7 Am

В полном обмундированьи мы подъехали к горе,
Три билета оплатили, взяли лыжи в рент сестре.
Правда, снегу маловато, но не ехать же назад.
Мы втроем готовы к старту, и подъемник с боем взят.

Под ногами проплывает снежный лес над кромкой скал.
На пути наверх подъёмник вдруг замедлился и стал.
Ну, починят, в чём проблемы? Мы сидим, плюём на снег.
Вдруг – спасателей бригада – двадцать восемь человек.

Видно, что-то приключилось, оживление вокруг.
Через пол-часа висенья по рядам прошел испуг.
Снизу нам кричат – мужайтесь, we are sorry, господа,
Но сошел подъёмник с рельсов – ни туда и ни сюда.

Прибежали верхолазы, перекинули канат,
И с кряхтеньем и мученьем первый смертный с люльки снят.
И пока до нас замерзших всё же очередь дошла,
Мы проклясть успели лыжи, и февраль, и все дела.

Но зато когда команда мое тело вниз везла,
Дружно пел мне весь подъёмник, от велика до мала:
Happy Birthday, dear Masha, и перчатками махал.
И с триумфом моя туша опускалася меж скал.

Не беда, что нам с катанием сегодня не везет,
Но зато эмоций масса, впечатлений на весь год.
Мы, к тому же, не в накладе – деньги нам вернули враз.
Плюс к тому, я эту песню сочинила вам за час.

21 февраля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я снова здесь. Прошло шесть лет. Цветут бананы,         Dm   A7
И воздух пьет морской рассол взахлеб до дна.    Dm
Рассол не действует, от моря воздух пьяный,     D7   Gm  Dm
А я от воздуха как дурочка пьяна.               A7   Dm

        Привет, Израиль,                        D7   Gm
        Ты моя родинка у правого запястья,      C    C7  F
        Мое отличье                             Gm
        С рожденья и до самой гробовой доски.   A7   Dm

Я вновь с инспекцией на этом побережье.
Здесь все спокойно, град стоит, велик и бел.
Пестреет люд, погода шепчет, как и прежде.
Котел кипит, как и 6 лет назад кипел.

        Привет, Израиль,
        Ты моя родинка у правого запястья,
        Казалось б - точка,
        Зато другой такой вовеки не сыскать.

Здесь люди пляшут и поют, какие силы
Им ни мешали бы, и кто б им ни вредил.
И по каким Иракам бы ни били Биллы,
Мой теплый край вовек прибудет невредим.

        Привет, Израиль,
        Ты моя родинка у правого запястья,
        Тебя не выжечь,
        И не закрасить, и вовек не извести.

К тебе я буду вновь и вновь идти с поклоном,
Шепча молитвы непонятные слова.
И колесом ходить по пляжу, словно клоун,
И опьянев от счастья, пальмы целовать.

        Привет, Израиль,
        Ты моя родинка у правого запястья,
        И я не знаю,
        Что было б, если бы вдруг не было тебя.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что важней всего для каждой женщины на этом белом свете?
Кто-то скажет, муж, а кто-то скажет, что работа и друзья.
Кто-нибудь любовь припомнит, кто-то прокричит - главнее дети!
Но важней обычной женской сумочки и выдумать нельзя.

        В сумочке у дамочки
        Как в зеркале, весь мир её застыл.
        Скажи мне, что в твоей сумочке,
        И я тогда скажу тебе, кто ты.

Можно, уходя из дома, позабыть ключи и документы,
Выключить утюг забыть, накраситься, и что-нибудь еще,
Сдуру своё имя позабыть (увы, случаются моменты),
Но нельзя забыть накинуть сумочку на правое плечо.

В ней на каждый случай жизни сыщется какая-то вещица -
Пуговица, скрепка, невидимка и другая ерунда.
Там любая вещь, какая только может в жизни пригодиться,
И, конечно, множество таких, что не сгодятся никогда.

        В сумочке у дамочки
        Как в Золотом Запасе Эсэсэр -
        Там платочки, там очки,
        Зубная щетка, пластырь, несесер.

В закоулках сумочки - как в незнакомом городе без карты.
Молнии, карманчики, застёжки, перемычки там и тут.
Внутренний карман порой хранит такие вещи, что эксперты
Типа археологов пол-жизни за находку отдадут.

        В сумочке у дамочки
        Интимные хранятся пустяки.
        Там письмо, и фото в рамочке,
        И от милОго нежные стихи.

По закону подлости, случается такая незадача:
То, что нужно, вечно притаится как назло на самом дне,
Так что перерыть всё содержимое приходится, а значит,
Что порядок в сумочке её хозяйке снится лишь во сне.

        В сумочке у дамочки
        Такой уютный правильный бардак.
        И без неё - ой мамочки! -
        Представить себе жизнь нельзя никак!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Там далеко, моя нежность,
В скользкий апрельский излом
Бьется моя безнадежность
Бабочкой с рваным крылом.

В тысячах миль, мое солнце,
В капельках тонкой зари
Каждое крыл волоконце
Вздрагивает и горит.

Здесь, как всегда, мое сердце,
Трелью траву теребя,
Сонмы серебряных терций
Музыку льют для тебя.

Там за горой, мое счастье,
Будет другая гора -
Нам не судьба повстречаться
Завтра, сегодна, вчера...

Ну почему же, мой милый,
В матовой дымке тепла
Чья-то вчерашняя сила
Краску в траву пролила?

И для чего, мой хороший,
Трепет опаленных крыл
Негу пыльцы снова крошит
В зыбкий зеленый настил?

Гасни, тревожное лето,
Кромка крыла, догорай,
Молкни, звучащая флейта,
Бежевый день, умирай!..

Апрель 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне снился Иерусалим,
В белесой дымке влажный город.
Сюжет сна прост: я очень скоро
Должна была расстаться с ним.

Я помню, взят билет назад,
Пора лететь - а я ни с места.
На город, белый, как невеста,
Обращены мои глаза.

Я помню, взят билет назад
(Летит назад? Иль остается?),
И кто-то надо мной смеется:
Вернешься вновь, а счас - пора.

И чуство ужаса растет,
Что больше никогда не буду
Я здесь, где средоточье чуда,
Где из земли исходит свет.

Меня и тянут, и зовут,
Хватают, тащат к самолету,
А я реву, реву до рвоты,
А я хочу остаться тут.

В моих глазах и пальцах страх,
Земля впивается под ногти,
Ступни в крови, в ушибах локти,
Песок на стиснутых зубах.

Бог весть, смогли иль не смогли
Меня уехать в результате,
Только проснулась я в кровати
В совсем другом конце земли...

22 ноября 1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Конец маскарада,
Снимайте наряды,
Окончен прием,
Наводите порядок,

Печальные девы.
Стихают напевы,
И гасится свет,
Тени тянутся влево.

И зимние птицы
Приходят селится
В нетопленный дом,
И скрипят половицы.

И воздух сыреет,
А стулья сереют,
Пожухшей травой
Пахнут платья, старея.

Панно паутины
Вплетает картину
И угол окна
В некий сумрак единый.

И зимние звуки -
Шуршанья, и туки,
И скрипы, и сны -
Дом берут на поруки.

И все застывает,
Кирпич остывает,
Не топится печь,
Ничего не бывает,

Пока не настанет
Зима, и восстанет
От сна старый дом,
И, как прежде, нас станет

Сзывать к маскараду,
И выдаст наряды,
И выдержит все,
И прогонит всех к ряду.

Чтоб снегом глубоким
Покрыть все дороги,
Чтоб быть одиноким,
Совсем одиноким...

28 января 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наша бренная вселенная
Не вмещает слов моих.
Суть их необыкновенная
Не доходит до других.
Брызги слов, как пиво пенное,
Обдают друзей моих,
Но мы сидим друг к другу спинами,
Как в Вокзале для двоих.

Как бы громко я ни крикнула,
Не услышат, не поймут.
Между спинами у нас скала
Толщиной примерно в фут.
Сколько б время ни натикало,
Нету толка от минут.
Я вещица без артикула,
Я особенная тут.

Я вообще ужасно странная,
С кучей мыслей и идей.
У меня подошва рваная,
И не все как у лудей.
Я могу по-ностранному
Говорить, но, хоть убей,
Разговаривать не стану я -
Не поймете же, ей-ей.

Ведь наша бренная вселенная
Не вмещает слов моих.
Суть их необыкновенная
Не доходит до других.
Так вся жизнь пройдет, наверное,
А изменений никаких.
Вот старость близится степенная,
А я, как в молодости, псих.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наш Нешвилл,
Какой-то пунктирно-неспешный,
Радушный, растекшийся, влажный, домашний,
Прогревший
К полудню недвижные травы
Под бархатом солнца небесной оправы.

Деревья -
И те все лоснятся от пота,
И море мерещится за поворотом.

И года
Из юности как не бывало,
И снова конец, за которым начало.
Прощай ты,
Мой Нешвилл, уютный кусочек,
На карте Америки множество точек.

Мой маленький Нешвилл,
Запрятанный в штатах,
Окажется сверху зеленой заплатой,
Лоскутною вставочкой на одеяле,
Покрывшем страну, где нет места печали.

18 мая 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нынче ветрено, но нету волн с нахлестом.
Слава Богу, солнце спряталось хотя бы.
Мой Манхеттен, полуночный полуостров,
Как корабль в порт, стремглав вошел в октябрь.

Он жару, как грелку, приложил к июлю,
Штриховал дождем строений трафареты.
А потом, чтоб мы от лета отдохнули,
Дунул ветром, растрепав кругом газеты.

Мой Манхеттен, ты безумен и бездомен,
Ты огромен, как спортивные арены.
Запах жареного масла из жаровен
Заглушают полицейские сирены.

Ты изменчивый, как небо, Мой Манхеттен.
Все в тебе - как будто в Сталкеровской зоне:
Был одним - и в миг - другой, и в этом -
В этом весь ты, каждый день, в любом сезоне.

Я люблю в тебе твой сумасшедший норов,
Безразличье, разноцветную потеху.
Даже если я тебя покину скоро,
Ты останешься во мне стократным эхом.

23 Августа 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Однообразная жизни колонна
Вдруг раскололась. Я еду в Лондон.
В город, где можно стены облизывать
И обцеловывать крыши, карнизы, и
Плакать, по-детски встав среди улицы,
Глядя на Темзы змеение, и лице-
зреть и башни, и крепости,
Думая с равнодушьем вареной курицы
О бренности вечности и жизни нелепости

Там, вдалеке этих жгучих, струящихся,
Режущих, мнущих и изводящих
Всякого, кто ненароком отважится
Глаз приоткрыть, гафрированных зданий.
На перекрестке всех мирозданий,
Соединенных рвами, мостами,
Тоннелей лентами, и светофорами,
Трепетом листьев, неба узорами,
Воздухом, вкусом, цветом, и запахом,
И разноцветными разговорами
Мир с антимиром и Восток с Западом.

Я, приближаясь к этой обители,
На плече ощущаю сопенье родителя -
Папы, который в неведеньи дремлет,
Пока самолет облетает земли,
Которые нам ненужны и неведомы.
Только одна, как болезнь базедова,
Выпукла, мною безумно желанна,
Мягкая, как душегрейка дедова,
Англия. Ангел. Агония. Англия.

21 ноября 1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сегодня подморозило. И значит НАСТУПИЛО.
Ну прямо как по Пушкину: и солнце, и мороз.
Сухая пыль снежинок - как мошкара опилок
Из-под смолистой досочки. И мне щекочит нос.

Деревья в изумлении. Потрескивают поры.
И руки их изогнуты, и талии нежны.
И как в последней сцене в бессмертном Ревизоре -
Недвижны, немы, скованы и так удивлены.

Такие необычные, земные постояльцы,
Вчерашние прохожие из заспанных квартир
Спешат и озираются, топя в карманах пальцы,
Из-под бровей и шапок обозревая мир.

И все опять меняется. И солнце - из-за тучки,
И стены старых домиков - как выкрашены вновь.
Прорыв. Слепит ноябрь. Не надо ставить точки.
А просто раствориться в балладе новых снов.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Еще не появилась я на свет,
А Бродский уже был так гениален,
Так искренен и так нетривиален,
И так доступен в суете сует.

Он сочинял романсы Рождеству.
Об одиночестве в огромном мире
Писал один в прокуренной квартире,
И был такой живой, как на яву.

Как романтичны ранние стихи!
До спазмов в горле, холода в затылке.
Он молодой был, несогласный, пылкий,
Весь состоящий из одних стихий.

Предельно четкий в зрелости своей,
Сравненьями и рифмами нагружен.
Здесь каждый слог необходимо-нужен,
И замок слов резнее и точней.

Не человек, а времени поток,
И не поэт, а целое явленье.
Он гениальностью смущает поколенья,
Сметает, как асфальтовый каток,

Непризнающих, серых, несогласных,
Неразбирающихся, дураков.
Он сам свой высший суд. Смотрите, он каков!
Он правит миром гласных и согласных.

Как недоступен он в чужой дали,
Как высоко ведут к нему ступени.
И не перед кем пасть мне на колени
И волосы купать в седой пыли.

29 ноября 1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не много старого полка
В интеллигенции осталось.
О сила времени, о старость!
Но порох есть еще пока,

Чтобы по слякотной Москве
Идти на лекцию к Манежу.
И видеть снова лица те же,
И все ж не те. Уж новый век

На полки прошлое кладет.
И в моде Пригов, не Языков.
Два века, как шитье без стыков,
Где пламя переходит в лед.

Где молодежь совсем не та,
Где разны нравы и привычки.
Да и язык, для нас обычный,
Казался б страшным им тогда.

И Вы - связующая нить
Из века этого - в минувший -
Для будущего, отогнувший
Нам уголки былых страниц.

Простите нас! Простите нас!
Мы осознать еще не можем,
Что нету знания дороже,
Чем исходящее от Вас.

Что лучше многих умных книг
Один универстетский лектор,
В кромешной тьме один прожектор,
Один божественный старик!

28 декабря 1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Улетаю, как гимнаст в заезжем цирке,
Вверх под купол на небесные задворки.
Вижу, в небе проскребли большие дырки
Небоскребы в нашем городе Нью-Йорке.

Улетаю. От неонового света
Вверх по Пятой через Hudson и правее,
С раскаленной сковородки злого лета,
От кишащего туристами Бродвея.

Улетаю. В ветре плещутся одежды,
Мне мигают тыщеглазые рекламы
Из Таймс Сквера. Оставляю лица те же
Тем же улицам с их долгими делами...

Улетаю. Не корите, не браните,
Я на время покидаю мой Манхеттен.
Близнецы в стекле, магните и граните –
Вы простите мне исчезновенье это.

Улетаю. Город суетный все ниже,
Он пульсирует железным механизмом,
Океан ему босые пятки лижет.
Сверху вижу все, чего не видно снизу.

Сверху вижу: перепуганной жарптицей
Город бьется, в клетке улиц оседая,
Этой ночью мне в Манхеттене не спится,
Улетаю, Улетаю, Улетаю...

Но вернусь. Я приросла к Нью-Йорку кожей,
Полетаю – и назад, в его стихию.
Кто в Нью-Йорке поживет – уже не может
Без его безумной вечной аритмии.

Улетаю...

6 июля 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Было в жизни у меня светло и чисто,
Безалаберно, душевно, на авось.
Но недавно я влюбилась в программиста,
И вот тут-то все как раз и началось.
Место встречи – дом один Нью-Йоркской плазы,
Он цветы дарил и страстно в рот смотрел,
Но на майке красовалась – вот зараза –
Надпись  крупная – I LOVE HTML.

       В моей душе резвятся бесики,
       И три люблю в одной строке,
       А он в ответ ко мне на бейсике,
       А не на русском языке.

Он сидит спиной ко мне, лицом к экрану,
К серым клавишам склонив свой интерфейс.
Мне программу, - говорит, - еще проранать,
А потом  начать криэйтеть дейтабейс.
Ладно, думаю, возьму свое попозже,
Ведь не всю же ночь продлится этот рейс,
Но лишь утром он приходит с хмурой рожей,
Мол, заснул, нажав щекою на бекспайс.

       Я говорю: прошу прощения,
       Но ты сейчас получишь в глаз,
       А он в ответ: имей терпение,
       Как в освоеньи Си Плас Плас.

Новый год мечтала встретить я с ним вместе,
Но у милого на этот день свой план.
Вау ту кей достойно встречен будет в кресле,
На работе и при взгляде на экран.
Говорит, что любит, ну а сам как-будто
Смотрит сквозь меня, холодный, как труба.
От него не то, что жесткого ребута,
Но и мягкого дождаться не судьба.

       Он по ночам в изнеможении
       Храпит в режиме слипинг моуд
       И привести его в движение
       Лишь голос пейджера могет.

В общем так, пришел конец моей отваги,
Хоть я очень терпеливый человек,
Я проверила любимого на баги -
Всех ошибок не исправить здесь во век.

       Сквозь годы чувство пронести мы
       Не сможем точно, хошь - не хошь.
       С моим дружком несовместимы
       Мы, как PC и Макинтош.

24 сентября 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Достать бумагу и грифель и выйти с мольбертом в поле,
Купаться в колосьях пшеницы и слушать лесные сплетни.
И в красный тяжелый штрифель с деревьев дядюшки Коли
Вгрызаться, и соком давиться, и быть шестнадцатилетней.

И видеть тебя, Таруса, с залатанными домами,
С Борисо-Мусатовым камнем и камнем великой Марины.
И в поле, среди кукурузы, мне, Асе, папе и маме
Быть наедине с облаками, плывущими над равниной.

Сливаться с речным простором и обниматься с дубами,
Шептаться с большой березой, к стволу припадая ухом,
И ползать в лесу, который, как нитью, пронизан грибами,
Всей грудью вдыхая воздух, пропитанный русским духом.

Все в жизни уйдет, уедет, изменится, испарится,
Лишится тепла, надежды, цвета, запаха, вкуса.
И есть лишь одно на свете, что ничего не боится
И вечно останется прежним, это моя Таруса.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Чтоб уснули мои дети, я им стану песенки пети
О зиме, весне и о лете, и о том, как трудно на свете.
Я надену на них пижамы и спою что-нибудь Окуджавы,
И исчезнут, разгладившись, шрамы на душе у их доброй мамы.

Чтоб уснули мои чада, говорить ничего не надо,
Нужно лишь положить их рядом и укутать пледом и взглядом.
Чтобы крошки мои спали, ночничок погашу в спальне
И к губам поднесу палец, только дети заметят едва ли.

Они тихо закроют глазки, им приснятся большие сказки:
Дочке - принцы и златовласки, сыну - рыцарь в доспехах и каске.
Сонные кулачки и коленки, на запястьях - прозрачные венки,
Бледно-бежевые оттенки на щеках, одеялах и стенке...

Пусть хоть в сказке им солнце светит, хоть во сне побывают в лете,
Пусть живут мои славные дети и не знают, как трудно на свете,
И не знают, как плохо на свете...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну позвоните мне кто-нибудь, ну позвоните!
Ну говорите мне что-нибудь, ну говорите!
Чушь, ерунду, несусветицу, бред, небылицы,
Чтоб только мне не повесится в тихой темнице.
В доме ни звука, ни шороха, ни движенья,
Мне, безусловно, дорого мое положенье,
Но невозможно же вечно так тишину слушать:
Сначала она лечит, потом она глушит.

Ну позвоните мне кто-нибудь, ну разве так можно,
Ну наберите мой номер, это ж несложно!
Пусть ваш звонок оглушительной трелью ворвется,
Пусть он прострелит пространства, пусть воздух взорвется.
И я от огромного мира отгорожена,
Буду смотреть, как впервые, завороженно,
На этот кусок пластмассы, зовущий и ждущий,
От кого-то из вас ко мне идущий.

Ну позвоните мне кто-нибудь, пусть уже поздно,
Ну сообщите мне что-нибудь, пусть несерьезно.
Скажите, что я замечательна, неповторима,
Красива, и обязательно вами любима.
И больше не нужно ни вздоха - все сразу ясно.
Стало быть, все не так плохо, и жизнь не напрасна.
И станет на сердце покойно, а на душе славно,
И буду я в мире с собою, что, может быть, главное...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я построю песню иначе:
Не буду с грустью про Стену Плача,
Буду про пальмы и про бананы,
И про купальники, и про панамы.
Буду про море, пальмы и парки,
И про покупки, и про подарки,
Буду про рынки и про базары,
Смуглые лица и тары-бары.

Я Вам спою про совсем белый город
Ерушалаим, где все мы скоро
Встретимся вместе на горе Масличной,
На суде страшном, для каждого личном.
Две трети мира стремится в тот город.
В Суккот и в Пасху, в жару и в холод,
В мечеть Омара, в храм Гроба Господня,
И к стене Плача, от Христа до сегодня...

Здесь каждому камню тысячелетье,
В сравнении с ними мы малые дети,
Ушедших времен настоящее чудо:
Соломон, и царь Ирод, и колено Иуды...

Эту страну не забуду до гроба
И всем на свете желаю, чтобы
Кровью и потом денег скопили,
В Израиль приехали, прилетели, приплыли.
Эмигранты, туристы и пилигримы,
В места святые, Богом хранимы,
Пусть хоть пешком, стерев ноги до крови,
В землю истории, тепла и любови.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Пух вчера летел на юг,
Летит на север он теперь.
Мне вчера был верен друг,
Но нет страховки от потерь:
Мой друг уже в чужом краю,
Он не вернется, как ни верь,
И не ворвется в дверь мою,
Толкнув плечом упругим дверь,
И я с ним больше не спою
Про свет любви и груз потерь.

Пух на юг летел вчера,
На север завтра полетит.
Сегодня лето и жара,
А завтра холод и дожди.
Константы нет, и, как мираж,
Прозрачным призраком меж плит
Бетонных, меж дерев и трав
Белесый легкий пух летит.
Он устилает дно канав
И вьется, не дает идти.

Пух вчера еще летел,
Сейчас забился в створки рам.
Движенье - круги по воде,
Обвал - и эхо по горам.
Трехногий табурет - удел
Всего живого, я стопам
Ни на земле и ни в воде
Устойчивости не придам.
Я одинок - вот мой удел,
А мир изменчив - вот беда.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сидеть под синей лампою
В ней света луч зажат в тиски
И боль когтистой серой лапою
Порвет виски.

И только по камням рукой,
Да так, что в кровь и на куски.
Покой – кому же нужен он такой –
Магнит тоски.

Когда он вернется – да он не вернется,
Лишь ноты уловят смычков трепыханье,
А в ромбе дорожка из синего солнца –
Чьё-то дыханье.

Париж сияет новым днем,
Он жизни полон для одних,
А ей – ей только умирать о нём,
О ней, о них...

В полуденном кафе присесть
Секунды отмотать назад.
А свет – зачем его так много здесь –
Болят глаза.

Когда он вернется – да он не вернётся,
Не надо литавров, оставьте лишь флейту.
Погаснет дорожка от синего солнца,
Канет в лету.

Как больно, когда все внутри
Натянуто, будто струна.
Она привыкла жизнь делить на три,
И вдруг одна...

Лишь две руки, как два крыла,
Взрезают синеву воды.
Ему другая сына родила –
Не ты, не ты.

Когда он вернется – да он не вернется,
Смотри, на деревьях, как сахарный, иней,
И катится с неба замерзшее солнце
В город синий...

19 ноября 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Давайте, господин начальник
Контору нашу утлую закроем,
Будем ходить по улице строем,
Как ходят солдаты по Никольской
И нет проблем. И пусть немножко скользко,
Зато не надо думать ни о чем.

Оставьте, господин профессор!
Не нужно принимать роды,
Вы скальпелем нарежьте бутерброды
И смело пейте спирт больничный.
И чудно, нет ответственности личной.
И не надо думать ни о чем.

Товарищ машинист, проснитесь!
В тоннеле останавливайте поезд,
Идите, ни о чем не беспокоясь,
По рельсам среди крыс, мазута, проводов.
Пусть запах плох, зато не разглядеть следов.
Вот так. Не надо думать ни о чем.

Вниманье, продавцы и продавщицы!
Пренебрегая магазинов давкой,
Вы выходите все из-за прилавков.
Вы избежите массы неприятных процедур
Обычно сопряженных с мусолиньем купюр.
И вам не надо думать ни о чем.

И вот когда никто ничем не занят
Мы все, как правоверные евреи,
Лежать будем у мерзлой батареи
(Поскольку их топить никто не станет),
Смотреть “Дикую Розу на погашенном экране,
Следя за ростом дивидендов с акций МММ,
Работу прекратившей насовсем.
Тогда не будет никаких проблем.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тридцать семь тысяч часов
Остается до нового века.
Вроде бы малость все это –
А поди проживи!
Может быть чаша весов
Перевесит, рассохнется дека,
И, не допевши куплета,
Ты умрешь от любви...

Может, среди непокоя
В Рождественской пляске
Ближе к земле, или сверху,
В гирляндах свечей,
Что-то увидишь такое,
Что прочие краски
На его фоне померкнут
Для счастливых очей.

Может средь дня или в полночь
Предзимней порою
В тряской дождливой дороге,
Блеснувшей, как нож,
Ты что-то главное вспомнишь,
Поймешь и откроешь,
Но не почуешь тревоги,
А покой обретешь.

Так что судить недосуг,
Много это иль мало –
Тридцать семь тысяч лишь ввысь
Устремленных полётов луны.
Сколько из них, о мой друг,
Нам с тобою бы ни перепало,
Главное – не суетись
И не горби спины.

24 ноября 1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.