В закоулках Москвы я на шла для себя этот дом,
Что укрыт от людей кинотеатром, фонтаном и парком.
Этот дом с фонарями - любимый театр Ленком.
Здесь светло в темноте и от холода жарко.

Дорогой мой театр! Я пою о тебе. Я вросла,
Как букашка в янтарь, в твои старые, теплые стены.
Мне приятно знаком этот пыльный сценический хлам,
Средь которого люди, как боги, выходят на сцену.

Здесь не так, как везде, здесь искусства лампадка горит,
Билетер у дверей торопливо бросает вам Здрасьте.
И особенный запах тихонько над залом парит,
И, вдыхая его, набираю я в легкие счастья.

Здесь возможно любое - по залу ползет дымный смог.
Обливают кефиром, бьют лампочки, стекла, посуду.
От Юноны и Тиля сжимается сердце в комок.
Мой любимый театр, я тебя никогда не забуду.
Ты во мне навсегда, я тебя никогда не забуду.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я давно не писала песен -
То дела, то усталость, то лень,
И мой папа ходит невесел
И ругает меня каждый день,
Что гитару забросила в угол,
Что давно не садилась за стол,
Что с хорошими песнями туго,
Да и с голосом что-то не то.

И друзья все меня донимают -
Новых песен хотят и премьер.
Я прикидываюсь, что немая -
Мне Егорова ставят в пример:
Он, мол, пишет так часто, как дышит,
И куда б его не занесло,
Он тот час же ту местность опишет,
Вот как знает свое ремесло.

Ну а я отвечаю, что Пушкин
Отрекался от мира сует.
И творил он у няни в избушке,
Одинок и свободен, как ветр.
У меня ни избушки, ни няни,
А журфак, что так тянет в петлю.
Я учусь и работаю днями,
А ночами, к несчастию, сплю.

Я давно не писала песен -
То дела, то усталость, то лень.
И мой папа ходит невесел
И ругает меня каждый день.
Но сегодня я очень старалась
И придумала этот кошмар,
Чтобы папе доставить радость
И пополнить свой репертуар.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мы все когда-нибудь учились в школе,
Носили одинаковые юбки.
И чтобы выделяться в общем хоре,
Помадой мы подкрашивали губки.
Ресницы отгибали черной тушью
И прядочки над ухом завивали,
И камни в серебре вставляли в уши,
И юноши за нами увивались.

И были мы свежи и беззаботны
С цветными аккуратными ногтями.
И пахли мы, прошу простить, не потом,
А нежными французскими духами.
Тогда ютились в наших косметичках
Кристьян диоры, проктеры и гемблы,
Базары, мейбелайты, джипситичер,
Ланкомы, эстелаудер и флеймглоу.

Но наш директор вкуса был другого,
Он выдирал сережки вместе с мочкой.
И обращался с нами так сурово,
Как строгий папа с непослушной дочкой.
Горели от ударов наши щеки,
И темной струйкой тушь от глаз стекала.
От злости мы не делали уроки
И наша успеваемость страдала.

Прошли года, вернуть их мы не можем,
Видна теперь директорская мудрость:
Кощунством было девичию кожу
Замазывать помадами и пудрой.
Теперь нас не преследуют мужчины.
Устало косметички открываем,
И, видя в зеркалах свои морщины,
Тональным кремом кожу покрываем.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Какие красивые леди
В авто разъезжают по свету
В накидках, манто или шубах
Любого возможного цвета.

Как шубы искрятся под солнцем...
Под солнцем Италии мудрой,
В английском полночном тумане,
Французском белеющем утре...

И как грациозно ступают
Те дамы, окутаны мехом,
Их ждут в вороных лимузинах,
Им в жизни ничто не помеха...

Ни волк, ни писец, ни шиншила,
Ни норка, ни кролик, ни выдра,
Ни нутрия и ни куница,
Ни белка, ни пес, ни андатра...

Какие несчастные звери
На этой земле проживают:
Их ловят, им строят капканы,
Их мучают, их убивают!

Их шкурки везут на заводы.
Из хвостиков, спинок и лапок
Наделают там миллионы
Красивейших шубок и шапок...

Чтоб самые лучшие леди
В авто разъезжают по свету
В накидках, манто или шубах,
Которых бессмысленней нету...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я буду бледнолицей девушкой
Из восемнадцатого века
С пушком щеки, с точеным профилем,
С прозрачной кожею у века,
С игривым завитком каштановым,
С тяжелой юбкой до паркета.
Мою удерживает талию
Упругое кольцо корсета.

В меня влюблен соседский юноша
И мы гуляем с ним по саду.
Оттуда мы пойдем в гостиную,
В ее хрустальную прохладу.
И, к клавесину сев старинному,
Я буду петь, молчать не смея,
А друг, смотря на профиль матовый,
По камню вырежет камею.

Но на исходе век отпущенный -
Прощайте все, уйти пора мне.
И все, что правнукам останется -
Мой профиль в белоснежном камне.
Сардоникс, в медальон запаянный,
С кровавым бликом сердолика -
Прозрачный отпечаток в вечности
Моего тающего лика...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Декабрь девяносто третьего.
Из сутолоки града тесного
Вошли в Нескучный сад и встретили
Музей камней имени Ферсмана.
И мы вошли, такие снежные,
Отбив с сапог тугое варево.
Над залом восходило нежное,
Хрустально-солнечное зарево.

Щетина аметиста бликами
Мигала янтарю слезливому,
Алмаз оранжевыми криками
Манил хрусталики дождливые.
И было ясным ощущение,
Что все сокровища остральные
Собрали в это помещение,
Словно в квартиру коммунальную.

Хочу раздвинуть стены здания
И все его богатства высыпать
Огнем играющими гранями
На зимнюю скатерку чистую,
И чтоб глаза слезились около,
Дрожали губы и светлели лбы,
И со слезами лед жестокости
Растаял наконец, растаял бы...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Быть мне всегда одной
В зимний сухой мороз,
В яркий полдневный зной,
Среди людей и роз,
Вдовою иль женой,
Осенью и весной
Быть мне всегда одной...

Быть мне одной всегда,
В шумных людских пирах,
На танцах и вечерах,
На море или в горах,
Далекою, как звезда,
Мягкою, как вода,
Быть мне одной всегда.

Вечно одной мне быть.
Жизни круговорот
Не сможет меня закрутить,
Пока не найдется тот,
Кто всю меня поймет,
Кто сможет меня оценить,
Вечно одной мне быть...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Господи, дай мне большой веры,
Огромной, как земной шар.
Господи, дай мне пронзительной веры,
Как музыка лучших гитар.
Господи, дай мне мучительной веры,
Чтоб кровь пот по вискам,
Господи, дай настоящей веры,
Не подвластной векам.

И научи меня, Боже всесильный,
Как делать только добро,
Как отдавать последнюю мелочь -
Медяшки и серебро,
Как улыбаться в ответ на угрозы,
Плевки, оскорбленья и страх.
И научи, как не сдерживать слезы
В заблестевших глазах.

Боже, оставь мне душевную стойкость,
Чтобы выдержать бой.
Дай не разрушить себя и остаться
Самою собой.
Боже, не дай разувериться в людях,
Хочется им доверять,
Чтоб быть уверенным, что, когда худо,
Выручат и подбодрят.

Господи, сделай, чтоб все справедливо,
И чаша жизни полна.
Чтоб каждый мог делать любимое дело,
И труд был оплачен сполна.
Господи, дай каждый днем наслаждаться,
Их впитывать и ловить.
Господи, дай же мне искренней веры,
Мужества и любви.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В маленьком кусочке, в нашем личном мире
Мы живем в обычной маленькой квартире:
Кактус на окошке - маленький горшочек,
На стене обои в серенький цветочек.

Нам не нужно много, нам и так не мало.
Хорошо, что это в жизни перепало.
И живет тихонько, не портя интерьера,
В маленьких сердечках маленькая вера.

Припев: Маленькая вера в платьице из ситца
        Не дает уснуть усталым нашим лицам.
        И чему бы в мире ни пришлось случиться,
        Маленькая вера в нас всегда таится.

Пусть бывает трудно, и на небе тучи,
Верим мы, что детям нашим будет лучше.
Если в магазине масла нет впомине,
Праздничный пирог печем на маргарине.

Но ничего такого мы б не совершили,
Если бы не верили, если б не любили.
И мы нынче живы лишь потому, наверно,
Что в каждом человеке есть маленькая вера.

Припев.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я на юге бывала не раз,
Я объездила Крым и Кавказ,
Их красоты не радуют глаз -
Надоели ромашки и клевер.
И вот мне захотелось до слез
В край озер и карельских берез,
Можжевеловых скал и стрекоз.
Мы решили поехать на север.

Боже мой, как спокоен и дик
Этот будто другой материк.
Тем, кто к жизни столичной привык,
Тишина рвет снарядами уши.
Раздвигается леса стена,
Когда ночью восходит луна,
Вся земля в ее свете видна,
И вода чередуется с сушей.

Припев: Мы плывем по карельской реке,
        И байдарки скользят налегке.
        Наш обед - рыбный суп в котелке
        И палатка - наш дом - в рюкзаке.

Как природа щедра на Руси!
Здесь грибов - хоть косою коси.
Красных бусин брусники - ползи,
Выедая квадрат для палатки.
Да и люди совсем здесь не те,
А святые в своей простоте.
Бабка баньку затопит, а дед
К нашим курткам приладит заплатки.

Так вот мы и плывем вшестером,
Рыбу ловим и дышим костром,
Весла в речку ныряют ребром,
Спорит солнце с дождем неустанно.
На одной нитке сушим белье,
Все, что есть у меня - все твое.
В две байдарки мы песни поем
И вдыхаем глуши первозданность.

Припев.

9 февраля 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой самый строгий суд дарован мне при жизни.
Не за грехи, за песни выносит приговор.
Его желанье свято, нет места укоризне,
Любимы мной защитник, судья и прокурор.

Мой самый строгий суд сбирается на кухне
И сердце гулко бьется в гитару у груди.
Деревенеет гриф, язык, как мертвый, пухнет,
И срубы пальцев стонут, и голова гудит.

Мой самый строгий суд - он справедливый самый.
И париков не нужно, не надо слез навзрыд.
Всего лишь три судьи - сестра да папа с мамой.
Их приговор обжалованию не подлежит.

Мой самый строгий суд все чувствует, все знает.
Какой аккорд фальшив, где рифма не точна.
И если суд осудит, то песня погибает,
Но если оправдает, то будет жить она.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мерзкий ветер по домам лупит,
Стынут лужи и трещат осины.
Хорошо, когда тебя любят,
Еще лучше, если любят сильно.

Если любят, то пускай ветер
С ног сбивает, по лицу хлещет.
Я крылата, и на крыльях этих
Маргаритою взлечу вещей.

И тогда мне по пути с ветром,
И тогда мне друг и брат каждый.
От любви я перед всем светом
Налету перевернусь дважды.

С облаков махну рукой людям,
Колесом пройдусь разок умильно.
Хорошо, когда тебя любят,
Еще лучше, если любят сильно.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В городе Сочи темные ночи
И очень дождливые дни.
Прямо под окнами море рокочет,
Вечности мерной сродни.

Море почти достает до подушки,
Пенится и дрожит.
Чай. Кипятильник. Немытые кружки.
И разговоры за жизнь.

Время, курс доллара, приступы горя -
Это не с нами, не здесь.
Двести семнадцать ступенек до моря -
Все, что у нас нынче есть.

Зелень в светящейся накипи глянца,
Море и я визави.
Самое время банальнейше клясться
Жизни и смерти в любви.

Клясться в любви и чертить мокрой кедой
Знаки на сером песке.
Все-таки я послезавтра уеду
К маме, к делам и к тоске.

21 апреля 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как благозвучно слово врач,
Но только не зубной.
Его ухмылка, хоть ты плачь,
Маячит надо мной.
        Когда мне, юной, нипочем
        Вгрызаться в твердый кус,
        То стоматолог за плечом
        Смеется в черный ус.

Беру иглу и ковырять
Тащу бездумно в рот,
Но строгий врач зубной опять
Из мрака восстает.
        А если, братец, ты не трус
        И в драку невтерпеж,
        То зубы, словно нитку бус,
        Ты к доктору несешь.

Как кровожаден врач зубной,
И он, признаться, мне
Однажды ночью ледяной
Приснился в страшном сне.
        Он был свиреп, могуч, из рук
        Его торчала дрель,
        И дрели этой страшный звук
        Мне слышен и теперь.

И я проснулась вся в поту
И поклялась тогда:
Вовек к зубному не пойду!
А нынче - ерунда.
        Такой проблемы не стоит -
        Врачи мне не нужны.
        Вставные челюсти мои
        Красивы и прочны.

Совет детям и старикам,
Молодоженам всем.
Я на ночь их кладу в стакан,
Вставляю, когда ем.
        И, может быть, когда весь люд
        Накупит челюстей,
        Врачи зубные отомрут
        В никчемности своей.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой атаман, возьми меня на Дон,                 Нm F# Hm
Нам нету места на Москве-реке.                  A  D
Столице русской мы пошлем поклон,               Em Hm
В станицу переедем налегке.                     F# Hm

        Мой атаман, пусть все сгорит до тла,    Hm F# Hm
        Не будет больше нашей здесь ноги.       H7 Em
        В Москве оставим все свои дела,         Em Hm
        Все связи, неудачи и долги.             F# Hm

Ах атаман, наш путь через Ростов,
Где купол церкви золотом облит,
Там много ярких фруктов и цветов
И голова от шума не болит.

        Мой атаман, донские казаки
        Уже готовят праздничный прием.
        Мы станем жить на воле у реки
        В хибарке покосившейся вдвоем.

Ах атаман, ты отрастишь усы
И с сотнею поскачешь воевать.
Рубаху я невиданной красы
Ночами тебе стану вышивать.

        Мой атаман, ты должен вдоль границ
        Скакать, следя, чтоб не пришли враги.
        Я буду пред тобою падать ниц
        И чистить черной щеткой сапоги.

Мой атаман, возьми меня на Дон -
Я стану там тебе детей рожать.
И будет только степь со всех сторон,
Да неба гладь, да воли благодать.

12 июля 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Город, в котором всегда, как приедешь, дождь.
Город, где пиво пьют все, и притом круглый день.
Город, в котором бесплатно в метро не войдешь.
Город, вмещающий всех разноцветных людей.

        Лондон, Лондон, округлый и мягкий, как мячик,
        Лондон, Лондон, чуть-чуть горьковатый на вкус,
        Лондон, Лондон, ну разве могло быть иначе!
        Я уезжала, и знала, что снова вернусь!

Город, сияющий ночью огнями реклам,
Город, где царствуют запахи разной еды.
Чопорный город, где все равнодушны к нам,
Город открытый, в котором все с нами на ты.

        Лондон, Лондон, округлый и мягкий, как мячик,
        Лондон, Лондон, чуть-чуть горьковатый на вкус,
        Лондон, Лондон, я в Лондоне, а это значит,
        Что я красотой и свободою здесь надышусь.

Город в единое стянут ремнями мостов
И на куски суетой закоулков разбит.
Город, где мясо семидести разных сортов,
И даже у полицейских приветливый вид.

        Лондон, Лондон, округлый и мягкий, как мячик,
        Лондон, Лондон, чуть-чуть горьковатый на вкус,
        Лондон, Лондон, залечит любые болячки
        И прогонит усталость, печаль и тоску.

Город тумана, сырых светофорных огней.
Город совсем одиноких и тех, кто влюблен.
Город, меня окружающий, город во мне.
Зыбкий, резной полумиф, золотой полусон.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дорогая моя родня!
Уж, наверно, недели две,
Как живете вы без меня
В августовской пыльной Москве.
Чем там дышит без нас белый свет -
Нам о том не узнать никак,
Ведь у нас тут радио нет,
И вообще нет привычных благ.

Мы живем на горе в лесу.
Ветер головы буков гнет.
Море бьет о камни внизу,
Отступает и снова бьет.
Здесь полно енотов и сов,
Змей и прочей белиберды,
Здесь палатки среди лесов,
И ручей, и фильтр для воды.

В темный злой предрассветный час
На наш лагерь звери идут.
Воя, хрюкая и урча,
Поедают нашу еду.
Кабачковую жрут икру,
Сахар, кетчуп и сухари.
И прогрызли в палатке дыру,
Сырный дух учуяв внутри.

Так что так. Ну, чего еще?..
А-а, дежурные нам на днях
Приготовили суп харчо
И оладушки на углях.
Мы канистрами пьем вино
Из далеких глухих деревень,
За которым и в холод, и в зной
Час идти по камням не лень.

Здесь по целым дням тишина,
Только ветер да всплеск ручья,
Только мутного моря стена,
И моя, и твоя, и ничья.
Дорогая моя родня!
Жаль, что мы друг от друга вдали.
Но вернусь я через три дня
В соли моря и в южной пыли.

20 сентября 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как хорошо приехать в Питер,
Чтобы у поезда встречали.
В Неву, изрезанную льдами,
Бросать монетки на причале,

        Петлять задворками, садами,
        Вторгаться в зимние пейзажи,
        Кружить по слякоти февральской,
        Искать Матиса в Эрмитаже;

Взбираться на сырой Исакий
И видеть, словно с поднебесья,
Домов стареющих морщины
Да там и сям церквей созвездья;

        И ощущать себя причастной
        К гигантам письменных кульбитов,
        Ведь здесь, конечно, проходили
        Довлатов, Бродский, Кушнер, Битов;

Облазить лавки букинистов,
Есть крем-брюле у перекрестка,
Пройтись вдоль череды домишек,
С которых крошится известка.

        Всего два дня, чтобы проверить,
        Как изсенился город за год
        Из-за смертей и новостроек,
        Огней реклам и жизни тягот.

Как хорошо приехать в Питер...

27 февраля 1996

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда я допою и голос мой замрет,
Дробясь и множась в эхе микрофона,
Я отступлю назад, потом шагну вперед,
На гриф склонится локон от поклона.
Помедлив, в тишине я подниму глаза,
Стараясь различить родные лица.
И брызгами хлопков взорвется темный зал,
а после мне придется удалиться.

Я в вырезе кулис, взметнувши их подол,
Исчезну, позабыв про ропот зала.
И выключится свет, и опустеет холл,
И ничего как будто не бывало.
И снова суета. Но в хаосе забот
И в суматохе жизни этой разной,
Я верю, в душах ваших голос мой живет,
И значит, все, конечно, не напрасно.

Когда я допою и голос мой умрет...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

О первая любовь, сплетенье темных кос,
О влажность и испуг ладоней ледяных,
Робеющий вопрос, глухой полувопрос,
А смерть и расставанье - это не для них.

        О, как это знакомо,
        Как это постыло,
        Все это было, было.

Несчастная любовь. Томленья жаркий стыд.
Таблеток горький вкус и шепот за дверьми.
Ах жизнь мне не мила, ах Б-г его простит,
Ах, избавленье-смерть, возьми меня, возьми!

        О, как это знакомо,
        Как это постыло,
        Все это было, было.

О тайная любовь, обманутый супруг,
Свиданья при луне, скрип старых половиц,
Смятение в груди, в глазах немой испуг,
В коленях томный зуд, что в пору падать ниц.

        О, как это знакомо,
        Как это постыло,
        Все это было, было.

Счастливая любовь. Сиянье жадных глаз,
Слияние двух душ, переплетенье тел.
И счастье - навсегда, и жизнь им удалась,
И каждый получил то, что он так хотел.

        О, как это знакомо,
        Как это постыло,
        Все это было, было.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                                Быкову

Он в десять раз талантливей меня,
А может в двадцать, он и сам не знает.
Ленивой механической рукой
Он книжечку моих стихов листает,
Он весь сияет от любви к себе,
К тому же пишет он стихи и их читает.

Он очень много знает про кино,
Про живопись и про литературу.
Вот он самозабвенно пьет вино
И говорит про русскую культуру.
Его соображенья так умны!
В его присутствии себя я вижу дурой.

Он пишет в три газеты и журнал,
Он крутится, он так безумно  занят.
Какой бы ни включила я канал,
Я вижу его профиль на экране.
У него жало вместо языка,
Он без труда согнет любого в рог бараний.

Его ждет Кинотавр и Киношок,
Он ходит в Киноцентр на Красной Пресне.
Когда б не сумасшедший дел поток,
Тогда бы жизнь была неинтересной.
Тогда бы можно просто и не жить,
А мне - не сочинять про это песню.

Он в десять раз талантливей меня,
Он в двадцать раз талантливей меня,
Он в тридцать раз талантливей меня...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Да что им волосы Ваши, та челка,
Что сводила с ума поэтов растаявших.
Вы тогде еще были богатой девчонкой,
Профессорской дочкой, Маринкой Цветаевой.

И летел голосок, и был шепот порхающий,
Так уверен в грядущей счастливой кончине,
Что плясал Сирано, профиль свой сотрясающий,
Как и Вы свою прыть по девчачьей причине.

Только стало все как при последней лучине.
Вот вам памятник, бронза и все благочиние.
Кто теперь челку выпустит в мир этот резкий.
Снов цветных, слов цветаево-дерзких.

Вы уже при погонах, при славе, при чине.
Вы - нигде. Вы - в земле. Молодчина!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                                        В.П.

Трудно быть скрипачом, а вернее, теперь гитаристом,     Em  Am
В мятой белой рубашке, впопыхах извлеченной на свет,    D7  G
Шестиструнным, надрывным, невыспавшимся, серебристым,   Em  Am
С тонкой дужкой очков и гражданством, которого нет.     H7  Em

Непрерывным, тягучим, пружинистым, дерзким, овальным,
Без тире и без точек, без заглавных и без прописных,
Пропыленным, бездомным, слепым, кружевным, гениальным,
Совершенно нечайно дожившим до этой весны.

Ах как трудно быть им в душном запахе тусклой Россеи,
В акварельных ночах отсыревшей французской губы,
В электрических глыбах Нью-Йорка, в предсмертной красе их,
Трудно быть, где угодно, а труднее всего - просто быть...

Задержись, о скрипач, гитарист, режиссер, недотрога,
Теплой нижней губой выпей наше земное бытье,
В наших плоских мирах задержись хоть еще нанемного,
Здесь чужое, я знаю, но и там будет все не твое.

Будешь выть, будешь рвать водолазкой опутанный ворот,
Будут пеплом разлук мотыльки ожидающих встреч.
Хоть предчуствием бед, как ножом, этот воздух распорот,
Ну побудь здесь, молю, попытайся себя поберечь...
Хоть немного еще попытайся себя поберечь...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ты сегодня тот же самый - воскресный, слепящий,                 Hm
Улыбающийся, пенный, глубокий, неспящий.                A7
Мы пришли к тебе с поклоном - мы вот они, здрасьте,     Em  F#  Hm
Положить к тебе на волны несчастья и счастья.           Em  F#  Hm

Тот же Лермонтовский парус белеет в тумане,
Тот же Брайтоновский запах плывет над домами,
Только ты неповторимый, ты все время разный -
Студенистый, жидкий, льющийся, газообразный -

То волнами правишь гневно, то нежно и робко,
Растекаешься, как тесто на сковородке,
Мы с тобой похожи нравом,  в нас общие предки -
Взбаламошные и мудрые, нежные, крепкие.

На песок лихую ношу свалить и гитары.
Ты поймешь, ведь ты хороший, ты мудрый и старый.
Наши заросли забот и душевную пустошь
Языком с песка слизнешь ты и в воду опустишь.

Уплывут они, растают в зеленом просторе,
Унесут с собой больное, а станет - простое -
Нам останется лишь ветер песочной поземкой
И промокшие ботинки с соленой каемкой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.