A7                   Dm
Припев:    Давай быстрее, брат, налей
           G                   C
           За бизнесменов и врачей,
           Am                Dm
           За музыкантов и воров,
           E                  Am
           И участковый будь здоров.
           За тех кто с нами был всегда,
           Кто помнит наши имена.
           И за девчонок, что порой 
           Нас увлекали за собой.

 
Икра на белый хлеб, пусть будет так у всех.
Чтоб не назад к печали, чтоб только не стреляли, 
Все остальное - смех.

Споем застольные, еще застойные.
Друзья по свету мчатся, им на чужбине снятся
Подруги  школьные.

Припев.

В подъезде детский гам, а дворник пьет Агдам.
А помнишь, как когда-то, патлатые ребята
Битлов играли нам.

Припев.

Припев.

А теперь такое дело:
Не пройдешься по стриту.
То стреляют, то взрывают,
То подвесят на суку.

Пуля дура, пуля дура из какого-то ствола
На Петровке возле МУРа пролетела у виска.
Задрожал я с перепугу, что-то ёкнуло в груди,
И как жить свою подругу я поставил впереди.

У меня в кармане дуля, 
А бычок прилип к губе.
Вижу я, дымится пуля 
У подруги в парике.

Не пойду в прокуратуру, 
Я с братвою с детства рос.
И достал я пулю дуру
Из подругиных волос.

Постреляли те малехо
Да разъехалась братва.
Только вот моя дуреха 
Че-то путает слова.

Говорит, что я мудило,
Хоть всю жизнь я был Степан.
Говорит, что нету силы,
Что вернется в Магадан.

В дом к себе я воротился,
За кухонным сел столом.
К президенту обратился
Я развернутым письмом.

Объявить войну разбою,
Закрутить весь анархизм.
Иностранцев гнать метлою
И построить коммунизм.

Пpиносит ветеp свежий воздух от Днепpа.

И пусть радиационный фон, меня не беспокоит он

Когда на улице кpасавица-весна.

А по подъездам босяки в кружках пускают косяки.

И из машин слышны знакомые куплеты,

И может что-нибудь не то, но возле станции метpо

Тебе куплю я загpаничные конфеты,

Тебе куплю я загpаничные конфеты.

Сменили женщины наpяд, надели мини что твоpят,

Мужчины падают - им тяжко с непpивычки.

И под гостиницей один стоит кавказский господин,

И неpвно куpит и pазбpасывает спички.

У pынка фpукты и цветы, калёных семечек pяды,

И пpодаёт газеты хулиган-мальчишка.

И очень гоpдо и смешно идёт девчонка из кино,

В таких цветных и облегающих штанишках.

И летают ведра по дощечке,
А под ними шарик золотой.
И стоят немецкие овечки
В очередь за маркой дармовой.

Налетай лохи, налетчики, 
Бандиты, пулеметчики.
Это русское лото,
Сегодня в Дойчланде оно.

Фрау Мюллер, получите сдачу,
Угадай где шарик, стольник твой.
Испытать готов свою удачу
Толстый бюргер с рыжею женой.

Он кричит: «Я вижу, шарик слева»,
Задрожали губы игрока.
Ловкость рук, и счастье улетело
К нижнему по прозвищу Мурза.

Граждане свободного Берлина,
Тут вреда не будет никому.
Верхний югослав и два грузина
Создают движение в толпу.

«Толстый дойч уже летит за штуку» -
Отмечает радостный еврей.
Господа, позолотите руку
Сыновьям Колымских лагерей.

Кто не знает что такое крипа – 
Это криминальные менты,
Что-то нашей уголовки типа,
По Берлину шастают волки.

Окружают серба и еврея,
Тычут ксиву нижнему в лицо.
Так закрылась наша лотерея,
Так закрыли наше казино.

Стучатся капли в окна запотевшие.

А в кабаках товарищи мои

Гостям играют песни надоевшие.

Уставшими глазами смотрят в зал,

На публику изрядно захмелевшую.

Один консерваторию кончал,

Другой, да что там, тема наболевшая.

Тусклый зал, мерцают свечи, а на улице туман,

И играет целый вечер на ямахе мой друган.

И поет блатные песни, да совковую попсу.

И несет домой для тестя из буфета колбасу.

На Парнас пропоют хоть тыщу раз

Народу полюбившиеся песни.

Для Васи из Ташкента в этот раз,

Позднее для братков из Красной Пресни.

Идут в кабак порой, как на войну,

Разборы в зале, драка на балконе.

Где забывают древнюю статью, 

О том, что, мол, скрипач всегда в законе.

В гитарном кофре водка и талмуд,

Да вялая вчерашняя редиска.

Фирму захочешь, тут же пропоют, 

На королевском, Лондонском английском.

А эта песня для прекрасных дам,

Ее вам дарит Саша из Ростова. 

И доллары летят на барабан 

От щедрого бандита городского.

Узенькое платье цвета бирюзы.

И дымок пуская, около трамвая,

Курит папироску ветеран войны.

Зайду во двор, где мы когда-то проживали,

Где знали горестей, и радостей дожди.

И Паша Лабух нам сыграет на гитаре

Чуть-чуть фокстрота и немножечко тоски. 

Желтая корзинка у моей блондинки,

И большие, синие глаза.

Черный кот подвальный, музыка из спальни

Той большой квартиры, где родился я.

Подстригусь у Яши, там расклады наши,

Пусть неровно, и не тот пробор.

И в кафе у софы выпью левый кофе,

И на этом полный завершу разбор.

Пролетело лето, нас носило где-то,

Загляну я в прошлое свое.

Где в подъезде темном, в уголке укромном,

Распивали с другом красное вино.

Катятся слезинки по лицу блондинки,

Узенькое платье цвета бирюзы.

И дымок пуская, около трамвая,

Курит папироску ветеран войны.

А у нас бывает, разное бывает,
Господи, помилуй и прости.
И меня за что-то закрывают
В камере Лукьяновской тюрьмы.

А свобода пахнет елкой новогодней,
А свобода это кофе поутру.
Я майдан раскину прямо на балконе,
Чтобы у соседа выкатать в буру.

Заковала Днепр кромка ледяная,
Купола Софии золотом горят.
А меня у дома ждет моя родная,
И еще вдобавок пара пацанят.

А свобода это непростая штука,
Быстро потеряешь, долго не найти.
Трудная дорога, вечная разлука,
И за место дома барина харчи.

На Ланжероне развенчали короля,
И он умчал за океан - какое счастье.
И подрастают шалопаи-сыновья
И говорят ему уже с акцентом здрасьте.

Летит по Брайтону subway,
Идут пейсатые молится,
А Соломон, как не еврей,
А Соломон, как не еврей
Решил вот просто так напиться.

Не ходит он ни в синагогу, ни в кино,
Как ни зовёт его туда супруга Роза,
А вспоминает часто, как давным-давно
Напился с Водяным он около Привоза.

Как приходили на толкучку фраера,
А убегали без лаве и без товара.
И как крутил напёрстки Сёма-Кочерга,
И как потом его женила Мендель Сара.

Живёт на Брайтоне биндюжник-Соломон
И то, что янки пьют, он не приемлет вовсе.
А вспоминает буряковый самогон,
Который брали на розлив у толстой Фроси.

Не носит новый от Армани пиджачок,
А ходит в стареньком, что шил ещё у Моти.
И если честно, то любимый Москвичёк
Он перегнал бы, чтоб не ездить на Тойоте…

Живёт на Брайтоне биндюжник Соломон,
Живёт на Брайтоне давно, не зная горя,
Но только сердце, словно выжатый лимон,
Всё время тянет его к городу у моря....

Ночь пройдет, невзгоды тоже,
И закончатся дожди.
Стали мы на миг моложе,
Мы из прошлого пришли.

На нем всегда был новенький костюм
И модные колеса из березки.
И в плюс пошел кооперативный бум,
И оказался благом рынок жесткий. 

Совковый, совковый, совковый бизнесмен
Идет по улице, и тети жмурятся.
Вот это походка, вот это джентльмен,
Какая милая, ты жизнь, красивая.

Таких как он узнаешь за версту,
Увидишь сам, прочтешь по запаху, по взгляду.
А дед его работал в ГПУ,
И бил таких как он и тех, кто рядом.

Но внука четко научил: «Бери,
А не возьмешь, тебя догонит каждый».
И пусть построен город на крови,
Все остальное, в принципе, не важно.

В костюме модном от Диора, как всегда,
Вот это да, но я же не могу иначе.
И в доме все, и с рэкетиром спит жена,
И сауна с холодильником на даче.

А смысл жизни улетел давно,
И растворился где-то в океане.
А, может быть, за океаном то,
А, может быть, в Перу или в Панаме.

Спасибо Вам, что Вы пришли, спасибо Вам.
Спасибо Вам.
Мы посмеемся и поплачем пополам.
Спасибо Вам.
Забудем про дела и быт,
А голова пускай болит
У тех, кто не пришел сегодня к нам.
Забудем про дела и быт,
А голова пускай болит
У тех, кто не пришел сегодня к нам.

В СНГ и за границей мы друзей встречаем лица,
Нам со сцены видно их всегда.
Видно, видно.
Где мы только ни бывали, ну а если б наливали,
Было, может, легче раза в два.
Где мы только ни бывали, ну а если б наливали,
Было, может, легче раза в два.

У окошка дамочка, как картинка в рамочке
Ситцевое платьице, а в глазах печаль.
Пацаны стараются - даже не ругаются,
Им красотку - барышню почему-то жаль.

Едет весело трамвай, но грустит попутчица,
Не волнуйтесь, дамочка, всё ещё получится.
Будет вера и любовь, и надежда в частности,
Мы вас к дому проведём, так, для безопасности.

Точно по календарю лето продолжается,
И от городских проблем люди едут в лес.
Кто на дачи, кто к воде просто устремляются,
Ну, а нас подвёл трофейный старый Мерседес.

Пролетают улочки, дворики старинные,
У подъездов дворники курят «Беломор».
Атакует люд честной магазины винные,
Покупая водочку, пиво и «Кагор».

В лётной куртке кожаной гражданин ухоженный
В галифе и хромовых новых сапогах.
Заприметив дамочку, улыбнулся с ямочкой,
И отвесил комплимент чуть ли не в стихах.

Только знать никто не мог, как любовь изменчива,
И на сердце барышни жуткая тоска.
Что её любимый сам - человек застенчивый
И что дома у него дети и жена.

Солнечные зайчики в стареньком трамвайчике
Вот и кончился маршрут, станциям конец.
Зайцы безбилетные, пацаны конкретные.
Среди этих пацанов был и мой отец,
Среди этих пацанов был и мой отец.

Вспоминали Мусю с молдаванки,
Муж которой грабил корабли,
Тот, что погорел потом на банке
В ночь, когда пришли большевики.

Вспоминали обыски у Розы,
Комиссара грустные глаза.
И как банду Мони-паровоза 
Повязала в бухте ГУБ ЧК.

Каждый вор имел свою делянку,
Каждый вор имел свои труды.
И несли воры на молдаванку
Золотые царские рубли.

Помнишь Сара, как на бричке летом
Убегал в Румынию Натан.
Как под сеном вез свои монеты,
Под рубахой вороной «Наган».

Вспоминали голод в тридцать первом,
Дачи на фонтане до войны,
Где бриллианты Эппельбаум Эммы
Раскопали чьи-то сыскари.

Вспоминали ночи на лиманах
В год, когда закончили рабфак. 
И крутых портовых хулиганов,
И Дулесдорфских яблок аромат.

Доедали бабушки подсолнух,
Заплевав площадку шелухой.
И ворчал на них дружок их, дворник
Самуил Аронович Сухой, Самуил Агонович Сухой. 

Она играла на рояле, пела джаз.

Смеялась очень заразительно и звонко,

И целовался в том дворе я с ней не раз.

Любовь прошла, промчались годы,

Она в Нью-Йорке много лет.

И только статуя Свободы 

Мне говорит: «Родной, привет».

Я начинал кооперативное движение,

Она в Америке училась на врача.

Я продавал народу сникерсы, печенье,

Она пошла за эмигранта-москвича.

Кто видел Штаты в телевизоре, тот знает:

Там на экране небоскребы, суета.

Вот кто-то в Баден по air-building’ам шагает,

Пытаюсь разглядеть, а может быть она.

Недавно получил я милое послание,

Где пишет о себе, и кто ее друзья.

Там между русских слов английские названья,

И между строк обычная тоска.

Стоп, засада, вот так шутить не надо,
Лучше дома переждем, мама будет рада.
Лучше дома переждем, мама будет рада.

На тринадцатой фонтана отбивались от ментов,
И теперь у капитана наше дело шесть томов.
У трубы собрали сходку, говорили, за стрельбу,
Видно кто-то дал наводку на лиманскую шпану.

А сапожник дядя Изя по понятиям живет,
Башмаки бандитам чинит, ну а денег не берет.
Но при обыске у Изи подполковник Сабодаж
Обнаружил три иконы из музея Эрмитаж.

Цех по выпуску капрона держит дядюшка Арон.
Говорят, что у Арона золотых монет вагон.
А вчера пустили слухи в парке Дюковском воры,
Что у дядюшки Арона золотишка тонны три.

Стоп, засада, вот так шутить не надо,
Едем к дядюшке Арону, мама будет рада.
Едем к дядюшке Арону, мама будет рада.

Музыканты вальс играют в парке Дюковском весной,
По аллеям люд гуляет и честной и воровской.
Бродят строгие пижоны, наблюдая с высоты
И ментовские погоны и жиганские кресты.

А на озере балует лебедей 
Старый урка со слободки дед Матвей.
Мякиш хлеба бросит влево, а направо торт бизе,
Кушай птица, кушай чайник в КПЗ.

«Ничего вам не скажу»- старый вор ответил
И слова его унес к морю теплый ветер.
И глазели пацаны на его наколки,
Где-то выли корабли, как в Сибири волки.

Вот расслабился старик, выпил пива лишку,
И напротив посадил рыжего парнишку.
И вопрос, само собой, пацаном задался:
«Ходку первую свою ты за что подался?».

Вспомнил дед тридцать восьмой, Сталинские нары,
Посадили за разбой около Самары.
«Ну же, Митрич, не томи, не играй в молчанку»,
Молча дед от шелухи очищал таранку.

Вдруг Матрена подошла, верная супруга
И расширились глаза деда от испуга:
«Что же, Митрич, старый вор, сердце то больное
Пиво, рыба, “”Беломор” – дело молодое»

«Ничего вам не скажу»- старый вор ответил
И слова его унес к морю теплый ветер.
Взял супругу и побрел в сторону поселка,
Под рубахой верный ствол, со спины наколка.

От этого дыхания Мочилу развезло,
И он помчал по Невскому машину.
И на какой-то луже буксонуло колесо,
И тачку заломило на бочину. 

И вот лежим мы на боку,
И тупо смотрим в облака.
Вокруг менты: «Ку-ку, ку-ку,
Откуда ломитесь, братва?».

В больнице нас Лепила кое как пособирал,
Заклеил и заштопал, слава богу.
Когда нас отпустили, мы рванули на вокзал,
Ну и, конечно, пыхнули в дорогу.

Мочила по-обкурке вспоминает пацанов,
И смотрит на маня как на икону.
Он там в больнице двинул столько ширки и шприцов,
Что те пустили кипиш по району.

А как-то отдыхали мы на краю земли,
Где парится богатая Европа.
Тут видим, у гостиницы конкретные лохи,
И мы пошли по принципу гоп-стопа. 

Мочила предложил отдать лапотники котлы,
И для рекламы буцнул прямо в брюхо.
Но тут лохи пустили в ход большие кулаки,
Мочиле в нос, а мне конкретно в ухо.

Решили мы с Мочилой разбежаться по углам,
Когда не фарт, так понта нет трудиться.
Заехали в какой-то непонятный ресторан,
Чтоб тихо и без кипиша напиться.

Мочила заказал себе бутылку коньяка,
А я текиллу заедал лимоном.
Но в этот раз вошли в кабак с проверкой мусора,
Усиленные питерским ОМОНом.

Помнишь как тебе я дарил цветы,
Для тебя писал песни и стихи,
Но потом этап в Магадан,
Где же ты моя, Таня-джан.

Жил я как умел, по земле бродил,
И бывало мне не хватало сил.
Но со мной был твой талисман,
Где же ты моя, Таня-джан.

Где-то далеко, на краю земли
Я не знаю что вспоминаешь ты:
Может быть далекий Севан,
Где же ты моя, Таня-джан

Много лет прошло, все как на духу,
Я опять пришел к дому твоему.
Но соседи прячут глаза,
У меня на сердце тоска.

Ахтамар возьму, соберу друзей,
Все им расскажу о судьбе своей.
И поедем мы в Дилижан,
Где же ты моя, Таня-джан.

Не бывал я здесь много лет,
Все дела, да времени нет.
Я просил у бога прощения,
Вот и пробил час возвращения.

У дома номер пять остановись опять,
Я посмотрю в окно, где она жила. 
Прошло уж много лет, ее простыл и след,
Но все как прежде, как в былые времена.

Замирает сердце, когда
Вижу я родные дома.
Дворики и лавочки низкие,
С каждой что-то связано близкое.

Отвези меня к кабаку,
Где провел я юность свою.
Девочки заезжие, гадкие,
Поцелуи нежные, сладкие.

Не спеши, таксист, помни, я
Заплачу за все в три конца.
Покатай по узеньким улицам,
Прошлое никак не забудется.

Школа, где пошел в первый класс,
Двор, где целовался не раз.
Где каштаны старые, стройные,
Матчи дворовые, футбольные.

Там где жил я, было так весело,
Там где был я, пели песни мы.
Только неба голубого не было,
Только не было, тебя не было.

Жизнь моя, точно книга, забытая,
Как бутылка вина недопитая.
Ворох писем, конверты уставшие,
Где слова навсегда опоздавшие.

Суждено мне кем-то, начертано,
Жизнь промчать свою, прожить ветреным.
Но шептал мне ветер, заблудшему,
Возвращайся, будет все к лучшему.

Улицы родные заброшены, 
Белым снегом припорошены.
|Я пришел, не стал ждать дня судного,
|Ноги сами привели блудного.

И гляжу на спелых дам, и трамваи тут и там,
Запах кофе растворился очень быстро.
На проспекте легкий дым, блеск заброшенных витрин,
И тусовка центровых у Интуриста.

Вот я на замке, древний Львов в тумане низко,
Лишь тени падают заброшенных домов.
Мои друзья в Нью-Йорке кто, кто в Сан-Франциско,
А я пока еще с тобою, милый Львов.

Каштаны падают на головы прохожих,
В кооперативных магазинах нищета.
Ах, милый Львов, как это на тебя похоже,
Одни слова, слова, и лишь одни слова.

Театр Оперы красавец, как и прежде,
Пусть не взошла его заветная звезда.
И я брожу в какой-то призрачной надежде,
Где мое детство, где знакомые слова.

У бармена упал пустой бокал из рук,
И замер официант с улыбкой на губах.
Таких очаровательных подруг
Рисуют ангелы на небесах.

Юная, нестрогая, фея длинноногая,
Как весна, гулящая - ты душа пропащая.
Юная, весёлая, для любви готовая,
Как мечта далёкая, фея синеокая.

Мы вышли из кафе к гостинице одной,
Она сказала мне, что денег не возьмёт.
Сказала, что сегодня выходной:
Достаточно цветы и анекдот.
Сказала, что сегодня выходной:
Достаточно цветы и анекдот.

От солнечных лучей проснулся утром я,
Но не было моей весёлой незнакомки,
Ни портмоне, ни нового плаща,
Лишь две её забытые заколки.
Ни портмоне, ни нового плаща,
Лишь две её забытые заколки.

В сумасшедшем ритме городов,
Дикий зверь в охотничьем загоне.
И боюсь, что наломаю дров
Я в своем родном микрорайоне.

Давай, браток, вези меня домой,
Я в эту жизнь свободную влюбился.
Дави на газ, водила дорогой,
Ведь человек как два часа освободился.

По знакомым прокачусь местам
Где гуляет ветер в чистом поле.
И своим любимым старикам
Расскажу про волю и неволю.

Расскажу про вечные снега,
Правду и легенды нашей дачи,
А когда закончатся слова
Просто выпью с батей за удачу. 

Круто поменялось все вокруг,
В городе родном как на чужбине.
И друзей старинных, и подруг
По району нету и в помине.

На дорогах непростой судьбы
Были и победы, и потери.
Жалко только, что мои птенцы
Без меня так быстро повзрослели.

Полусонных улиц фонари
Тускло освещают нам дорогу.
Ты меня, браток, не отвези
Только на Петровку, ради бога.

Я хочу увидеть старый дом,
Где в саду красавица-черешня.
Знаешь, мама, я скажу потом:
«Я вернулся нищим, но безгрешным».

А черешня в мамином саду
Как невеста юная прекрасна.
Как давно не видел я весну,
Даже вспоминать небезопасно.

Все, что было когда-то не помню я сам,
А разлука – чужая печаль.
И гонимые ветром бегут по волнам
Наши годы в бескрайнюю даль.

Давно чужая, давно далекая,
Но такая же одинокая.
Очень гордая, очень страстная,
Как восточная ночь прекрасная.

У тебя все в порядке и дома покой,
Детский смех, и заметный уют.
И, наверное, я бы пришел за тобой,
Только знаю: меня не поймут.

Удивительный мир нашей странной любви
Растворился внезапно тогда.
Мы живем в разных точках огромной земли,
Потому что иначе нельзя.

Помнят улицы звук твоих легких шагов
В суматохе людей и машин.
Помнят все, что тогда объяснить я не смог,
Заколдованный кем-то другим.

Мимо окон моих пролетает листва,
Заметая брусчатку дворов.
Наше время уже не вернуть никогда,
Как забытые строки стихов.

Летают чайки низко над волнами,
Заигрывая, видимо, с людьми,
И молодой поэт какой-то даме
Читает свои новые стихи.

Где бы я не жил и не скитался,
Чтоб со мной не делала судьба,
Вспоминаю я как сон прошлый ялтинский сезон
И твои влюблённые глаза.
Вспоминаю я как сон прошлый ялтинский сезон
И твои влюблённые глаза.

Тоскуют горы в шёлковом тумане,
И светятся на рейде корабли.
И что-то там осталось на кармане
Для полной изоляции души.

Гуляют иностранные туристы,
Разглядывая новые места.
И очень знаменитые артисты
Ждут в Чеховском последнего звонка.

Звенит гитара как всегда фальшиво,
И кто-то продолжает подпевать
Двум барышням московского разлива,
Мечтающим активно отдыхать.

Зайду в Гурман, послушаю Серёгу:
Пусть саксофон залечит раны мне,
А завтра снова в дальнюю дорогу
По круглой нашей матушке-земле.