Пришла минута в гости, - Привет! - Сказала просто, -
Я только на минуту, и дальше - тороплюсь.
Шальные ребятишки, секундочки-малышки
Одни остались дома - волнуюсь и боюсь.

Давно я наблюдаю, меня не ценишь, - знаю,
И много обещаний скопилось и долгов.
Пожаловалась часу на нерадивость вашу.
Комиссию создали из двух седых веков.

Они составят квоту к двухтысячному году
И ваши прегрешения доставят в высший суд.
Безжалостное время вам вынесет решение.
Оправдываться поздно - напрасен будет труд.

Предупреждаю строго: исправьтесь ради Бога,
Пока мои подруги дают о вас отчёт,
Ведут за вами слежку. Я попрошу не мешкать,
Поскольку всем поступкам - строжайший бухучёт.

Давно ушла минута, а я сижу, опутан,
Со всех сторон минуты мне пишут приговор.
Моих грехов скопленья, кошмаров наслоенья...
Какое наказание с минутой разговор!

1976

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Добрых дней отшумевшая вольница
и бессонные ночи гитар.
Знаю, это надолго запомнится.
Я для этого и приезжал!

Сохраню из трёхсот уходящих,
эти дни, этой встречи накал,
звуки песен от сердца звучащие.
Я для этого и приезжал!

Мы уходим в знакомые улицы
по пропискам и по адресам.
Отчего ж твои плечи сутулятся
и, прощаясь, влажнеют глаза?

Тепловоз семафорит несдержанно.
Вот последний аккорд прозвучал.
В наших чувствах всё так перемешано.
Я для этого и приезжал!

Наше время такое поганое,
В ритмах рока и в блеске огней.
Не потеряно самое главное,
это вера в надёжных друзей.

Сохраню из трёхсот уходящих,
эти дни, этой встречи накал,
звуки песен, от сердца звучащих.
Я для этого и приезжал!

Пусть мелькают столбы, полустаночки,
продолжается наш разговор.
Будут новые встречи, и сказочный
наш ещё не зажжённый костёр.

Зашумит фестивальная вольница
и бессонные ночи гитар.
Это всё непременно исполнится.
Я для этого и приезжал!

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я родился в станице кубанской,
Состоялся в цветущем краю,
И на горных дорогах кавказских
я имею седую родню.
С голодухи народец бесился,
поднимал ДнепроГЭС, целину,
И папаша мой попросту смылся,
где-то строил, оставив семью.

 Я рос, играя гильзами,
 с армянскими детишками.
 Дружил с евреем Ильзоном,
 за что был бит мальчишками.
 Чижей гонял с поляками.
 Любил соседку Олечку.
 Жмых воровал с казаками.
 А драл нас дед Антонович!
 Он немцем был по имени
 и розги давал знатные,
 да, жаль, не помню имени -
 мал был, дела понятные...

Письмецо в шестидесятом дождались,
Батя вспомнил про бедных сироток.
И в Сибирь очень быстро собрались,
Без отца мало нажито шмоток.
По железной, по долгой, кандальной,
десять суток в вагоне тряслись.
Мать моя была бабой скандальной,
ничего, в Красноярск добрались!
И сажей встретил ветреный,
фартовый город, северный,
Вокзал, ворами меченый,
на лавках блохи сеяны...
Мы с батей только свиделись,
а чемодан ушёл в толпе.
Я плакал, губы синелись,
да мать кричала о добре.
Отметили свинчаткою
мои резцы молочные.

 Я вспоминал украткою,
 про деда про Антоныча...
 Через сутки добрались до места,
 разместились в барак коммунальный.
 Здесь сестра моя, в общем, невеста,
 быстро снюхалась с северным хахалем.
 А меня синяками клеймила
 не признавшая сразу шпана.
 А в сарае  малина  кутила
 Шла на водку, на деньги игра...
 И началось: пристеночки,
 да грабежи ларьковые,
 а чика не на семечки,
 играли, мы бедовые!
 Стянул из магазина я,
 бутылку  белой лодочки .
 Рвало меня, сопливого
 шести годов, от водочки.
 Курить учился у Паши,
 почти десятиклассника.
 Он первым сел, а мы пошли
 по тем же точно классикам!
 Поднималась страна. Появлялись
 телевизоры, магнитофоны.
 Рос полынью я, и намечались
 воровские мои перегоны.
 Зэки чай покупали за финки.
 Им две пачки под проволку нёс...
 А сменял я её на картинки,
 голых женщин, мечту своих грез.
 А батя, с мамой делали
 уют свой понемножечку,
 а я травой не сеяной,
 поигрываю ножичком.
 Дружил с соседкой Светкою,
 за теми же сараями,
 с картинками конкретно мы
 осваивали правила...

И тело отыскал мой нож.
Такая вот ирония.
Храни, маманя макинтош,
встречай меня, колония!
От сопливого до загрубевшего,
протоколы допросов - наследство!
От безусого, до поседевшего,
к тридцати, я всего насмотрелся.
И давали, как будто немного,
от отсидки, к отсидке - кути!
На повале застужены ноги,
После БАМА на правой - культи...
Все отметины - это Родина!
Держит Родина за юродивого,
на роду моём, а не вроде бы,
и кастетом бьёт, вроде допинга...
Срока мотал для дела я,
глянь - стройки поднимаются!
Не досчитался тела я,
а жизнь - опять дает пинка!
Хвачу чифирю - закучу
я с Маней, сколько стопчется.
Пока опять не залечу,
с конвоем строить общество.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Соберусь, и убегу, позабуду адреса,
прошлого мосты сожгу. Чем расплатится душа?

Успокоюсь в той дали, позабуду всё худое.
Чтобы дети не кляли, чем заплатит моя доля?

Наконец найду покой. В нём пребуду, в этом храме.
У черты, у гробовой, совесть кто отыщет в грамме?

Призовет меня Творец, саваном остудит руду.
На судилище сердец, чем расплачиваться буду?

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что роднит нас, разбросанных в городах?
Что сильнее и выше доверья?
Это строчка, застывшая на губах,
это песня, что сердцем промерена.

И опять на минуту утихнет струна,
Сводку слушая с Алыкеля,
Там запрет на полеты дает тишина,
Там поземка по взлётной метелит

А мы песню затянем усталым кружком,
повторяясь случайному зрителю.
К нам подсядет обросший щетиной старпом,
И затихнет в морщинистом кителе.

Будет чаем остывшим давиться буфет,
Кто-то будет ругаться чуть сонно,
В запотевшие окна стучится рассвет.
Встанут очереди к телефонам.

И сливаются песнею голоса,
и срываются - извините.
Пауком непогода на наших часах
Мы опутаны ее нитью.

Только пальцы у грифа приглушат струну,
Дать диспетчеру повториться...
И продолжат ребята про ту сторону,
Где не надо погоде молиться.

Тихо, ребята, сводку объявляют!

29 ноября 1987,
Аэропорт Игарка

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Чуть-чуть, и запылаем... Уже горит душа!
Мы веру обретаем, когда-то потерявшие.
С передовиц ответствуют, кто был без голоса,
И голову отдавшие, и головы поднявшие.
Надолго ли?, - вопросы, по шерстке наждаком.
Вот лидер осерьёзит - засохнет в горле ком.
Как горькое наследство, у нашей у души,
Кто вырос с малолетства под знаком общей лжи.

    Святая простота. Святая простота...

Слово-то слетевшее, слово-то обмолвлено,
Птицею взлетело, крыльями захлопало...
И клацнули затворами охотники, да вороны,
Где приговоры скорые, с глухими коридорами,
И долгими застенками у северной глуши,
И бил свинец о стенки, под знаком общей лжи.
Наивные, заткнитесь, а ну, себе во вред
Того наговорите, отмыть не хватит лет.

    Святая простота. Святая простота...

Мятежные уста - молчаньем обрывают.
Меж датами черта. Сугробы наметает...
Как горькое наследство у нашей у души,
Кто вырос с малолетства под знаком общей лжи.
Я памятую: молчание - золото,
Не потускнеет, надежно спасает.
Павшие - боль это, злом перемолотые...
Да вот, молчать, как-то, не получается!

    Святая простота. Святая простота...

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что же ты, вызверилась?!
С новым горем тебя!
Сновогорье?
Сосновоборье или Гарлем,
или изверилась?

Бур лес, всплеск уходящего,
            красного, жгучего.
И ничего (то не я ещё),
              И не мучает - отлегло,
                     До случая сучьего.

Все сентябри нервами вязаны.
Пили дожди города язвы.
Било виски жилкою больно.
Ты не брани. Обронила -
                          Довольно.
       Звенит в ухе правом.
       Помолчим.
       Хватит, право...

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И крутятся, веретеном,
турбины, током начинённые,
За горизонтом тяжело
вздыхают города кормленные.
В их сытых улочках огни
гудят отрыжкой киловаттною.
Высвечивают турбо-дни,
турбина-сны, турбины, пятна.
А города, как пироги,
рекой - ножом на половины
порезанные на куски.
Дрожат мосты их крем - турбинно.
Вот нож-река дробит кусок,
под ошалевшими мостами,
то вспенится, то полоснёт,
то успокоится, растает.
Меня, вот так же, сокруша,
разрезала, не отвертеться!
Направо спряталась душа.
На левой половине сердце.
И, вымытое той рекой, клокочет горло...
Зарезанного - упокой река проворно...
Нет! Я стремлюсь соединиться
по лезвию, по ножевому!
Мостами половинок слиться,
пока живу. Пока живому...
Так крутится веретено,
Турбиной голова грохочет.
Мне киловатят нервы, но
соединить уже нет мочи.
Обрушились мосты. Плыву
по лезвию - и вот развязка.
Проснулся. Вроде бы живу.
В окошко город строит глазки.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я устал, устал от смеха,
от болячек и от шуток.
В комнате смеется эхом
воспалённый мой рассудок.

  Под глазами три морщины.
  Глушит комнаты пространство
  смех, уставшего мужчины,
  одинокого паяца.

Закурю с самим собою.
Часом позже, в клубах дыма,
посмеемся над судьбою,
что усталостью ранима.

  А потом, одевши маски,
  будем глупо корчить рожи.
  Перескажем детям сказки,
  ну а взрослым песню сложим.

Гулко, гулко бьётся сердце.
Слёзы на глазах паяца.
Губы сушит привкус перца,
значит время рассмеяться.

  Да, устал, устал от смеха,
  на колпак бежит слеза.
  Рассмеялось в доме эхо
  одинокого шута.

1986

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А я курил, а я был занят,
держа очередной экзамен
на звание старого глупца;
дарил советы мудрецам...

    А женщина меня ждала...
    Меня же женщина ждала!

Я говорил, я торопился,
и спорил, на кого-то злился,
Писал стихи и пачкал ноты,
и весь был по уши в заботах...

    А женщина меня ждала...
    Меня же женщина ждала!

И, засыпая от беседы,
я медленно жевал котлеты,
а после, вздрагивая, спал:
я день во сне свой продолжал...

    А женщина? Она ждала.
    А рядом женщина ждала...

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Хожу почерневший, надумываю,
одеяло дорог наматываю,
на застуженную судьбу мою,
на твои смотрины угадываю.

Не замечаю участия,
не получаю внимания.
Жалкий такой, несчастный я,
медленно угасаю я.

От стрелы пущенной
душа теперь корчится.
Кончилось отпущенное.
Оплакать себя хочется?

Невниманием обидеть
торопишься насладиться...
А я? Уползаю выжить,
заново возродиться!

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Искусства чары в шорохе кулис.
Вот Корифей свое закончил чтение
во славу Бога Диониса.
А на Орхестре хор продолжил пение.

Мой театр оживает, и, по знаку режиссера,
возникают, возникают, появляются актеры.
А за кулисами шум затихает,
Свет загорается - время настало.
Сердце быстрее стучать начинает.
Музыка, музыка, музыка зала.

Зал смеется, негодует, дарит нам аплодисменты.
(Разве в жизни разволнуют театральные моменты?)
Вот Ромео, вот Джульетта,
Золушка идет, - куда, ты?!
Датский принц, - он ждет ответа, -
Лиза бедная. Театр!

Трусость и подлость средь нас в вечном гриме,
А на сцене, в светящемся скерцо
всех обнаженнее, все ощутимее,
и беззащитнее - нежное сердце.
А в светящемся овале, словно линзой увеличив,
разбредаются по залу восхищение и величие.

1978

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Закружи, меня в хороводе!
Закрути, меня до бессилия!
Я не пьяный прошу, не на взводе;
это время пришло, взбесил!

Не накаркает нам ворона,
и кукушка не накукует.
Ночь весенняя, определенно,
предложение наворкует.

Это - запахи режут воздух!
Этим воздухом - не напиться.
Это - пьяная ночь в звёздах,
это звёздам, смотри, не спится!

Может я не один с приветом?
Может ты чего и добавишь?
Закружи меня, присоветуй.
Может, что-то ещё долукавишь?

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                    Белые, синие вьюги...
                       (Ю. Кукин)

Там, где белые снеги легли до весны,
где морозы стучат по верхушкам осин,
и мохнатые пихты укутали сны,
вот бы мне оказаться на миг, на один.

Я бы времени даром ничуть не терял,
От морозного воздуха не задичал...
Свет холодный меня б на ходу согревал,
Я бы слушал тайгу, я б купался в лучах!

Лыжи, наст разрезая, шипели в пути,
да рюкзак за спиной, в самый раз по плечу.
По знакомым до боли местам прокатить,
до таёжной избушки, ах как я хочу!

Добежать, и чуть-чуть успокоив висок,
дверь открыть, и повесить на стену рюкзак,
чтоб знакомые лица, знакомый басок, -
Это ж Колька пришёл! - и искринки в глазах...

А когда разговора остынет пожар,
и повиснет звенящая вкруг тишина,
я бы тронул струну, я бы душу отдал...
Так мне хочется быть с вами рядом, братва!

Загребу пятернёй своих верных друзей.
Я вернулся, братва...И у горла комок.
Я без вас не согрет Украиною всей.
Я с любимой без вас одинок, одинок.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Еще томился вечер, и на часах тик - так
Отметил дробно трель.
Я вышел из себя в астрал, за гранью смерти,
Поскольку возвратиться мог в иную дверь.

Она меня манила не громким скрипом - ну же!
А выше, выше, выше гулял иной сквозняк.
А может то была космическая стужа.
Я полетел в нее, в ее холодный мрак.

Как долго это было - секунды или годы?
Что чувствовал, кем был я - осталось в вышине?
В игольное ушко вмещались и народы,
И мой ничтожный атом в великой тишине.

Нет. Тишины там не было. Что отмечал мой разум?
Рождение Галактик, их гибельный актив?
Я был еще. Я был принадлежащим разом :
Скрипучему проему, где я еще был ...

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я же знаю, такой он не был.
Нет, не вымолить манну с неба.
Его жизненная обстановка,
как трамвайная остановка.

В этой очереди трамвайной,
я кричал ему - Рай дай нам!
В ближнем сквере попадали листья
и мелькнула в нору морда лисья,

и слетали от крика вороны,
и хрипели простудно из кроны...
Лязгом, треском остатки от рая
вытеснила подножка трамвая.

Я кричал ему, - Где твои гвозди?
Ты спустился собрать наши кости?
Он молчал на подножке картинно.
Потерял я его, не покинул...

Он явился судить, житель рая.
Я его от распятия знаю.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Только вчера дождь. Нынче с утра стужа.
Продаю дрожь, грелку системы Дружба.
Буду весёлым гешефтом , были бы только бабки.
Буду, конечно, поэтом, чтобы бранить порядки.

        Эй, вы, которые несознательные,
        которые не верят - вот!
        Я мыслями отрицательными
        засеиваю огород,
        Где вместо травы доверия
        растут грибы строчки.
        Я вам заявляю - проверено,
        точки, где были строчки.

Кто - то ходит по свету, всё чего - то надо!
А там ничего нету, а здесь кончается планово, да?
И ругаться хочу...в печёнку! Отвлекает Хромой бес.
Я девчонке сниму юбчонку - положительный процесс!
Бес сопит и косит глазом, и выказывает расположения.
(Меня распирают газы, по причине несварения.)
Не далее, как накануне, после третьего стакана...
(Плохо мне, в натуре),

  В школу девчонка пришла.
  Школа гола. В школу колом!
  А когда ещё конец?
  Череп вот почти что голый.
  Я доказываю - боец!
  Я доказываю для чада, для её просвещения...
  Хромой бес собирает стадо - венец обучения.
  Я-то сам, из галактики Млечной,
  гепатоник , табачный дух
  (говорю хорошо, конечно -
  обучать могу только шлюх).

 Да и сам обучаюсь - слепо, из бессмыслицы ремесло.
 Ах, погода, такая нелепица, и завязано всё узлом.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А я и вовсе приготовился,
вдаль туч нависла череда,
и тянет, скорбная. Сподобился
вперед ногами. До свида...
пора, пора, пора прощальная...
Я ж не отпет в дорогу дальнюю!
На стульях гроб. Кричит подруга
да лает пес (что, друг - напуган?)
И бабы глупой сбились кучею,
да мужики, дымят по случаю,
а я молчу, а я могу терпеть.
Все приготовились? Вот, некому отпеть.
А когда ждать истомились, тут
ко мне старуха подошла.
Ну что, заждался? И другие ждут...
Я ж не отпет! Ушла. Ушла?!
Ну и дела! Хоть помира...
Эй, пес, проваливай!
Я сам скомандовал: Поехали!
Друзья по парам, на руках,
в машину убранную с маха и...
уселись родичи в ногах.
А по щеке слеза нечаянно...
Я ж не отпет! - шепчу отчаянно.
Вот сорок дней томлюсь обидами,
Что неотпетым в землю выданный.
Но чу - стучат...я здесь! Я весь, я жи...
Опять старуха - что ты тут блажишь!?
Что не отпет, так это поправимо.
Пора, пора, прощая и любя...
я псом крутился возле дома. Мимо
мой гроб несли. Я выл. Я отпевал себя.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Для тысячи веков
слова мне за труды.
Проклюнулись стихов
печальные следы.

У стоптанных дорог
оставил их отряд
незавершённых строк,
до горизонта ряд.

Сошли они с листа
поэмы не зачав.
И корчилась мечта,
и кончилась устав...

Так я один грустил,
кося на горизонт.
Там кто - то мне грозил,
я слышал его зонг.

Провиделось, с небес,
с космических высот,
ругает меня бес,
что душу мне пасёт.

Не пробуя унять
зарвавшихся небес,
я взял перо опять,
и растворился бес.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А по улице скрипел шарабан
и ловили в сеть бродячих собак.
А в грязи валялся пьяный пацан,
перепивший самогону черпак.

Мухи сыто облепили лицо,
и облёванный пиджак, и штаны.
А в кармане про призыв письмецо.
Красной Армии такие нужны.

В шарабане от духоты,
псы друг - другу горло в клочья дерут,
Пойманные за кусок доброты
они мыло государству дают.

Шкура что, она останется гнить,
не щетиниться ей больше от драк.
А в треухе будет дворник ходить,
да гонять в помойках новых собак.

Шарабаном завершается круг.
Пьяный отрок скоро встанет, уйдёт.
Вот и всё, да не окончено - звук,
слышишь, время начинает отсчёт.

Метроном. Часы запущенны. Вот
шарабан их маятника полон собак.
Клочья жизни. Что соберет
завтра самогонный черпак?

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И кинулись хватать что попадется...
И перестали
            доброту
                     ценить.
                     Вернее;
                 оценили,
Да продали.
Воистину! Он рад, и с них смеется!

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой март охладел как-то сразу, и осень
явилась унылая, как в ноябре.
Часы и погоду, прошу, поменяй, уже восемь?
И летнее время в шкафу и на нашем дворе.

Мой март ошибался не раз и не два, а десятки,
а твой на десяток моложе, но тоже спешит.
И я не уверен, что с календарем все в порядке,
А вдруг там тринадцатый месяц до времени спит?

Проснется, потребует места, погоды под солнцем.
А летнее время расписано по отпускам.
И он отдалит запах вишен под нашим оконцем.
Ты слышишь, тринадцатый? - выпей снотворного там!

Пускай - моя ведьмачка к маю уборку закатит.
Пускай сундуки раз на солнце просушит она.
Ты слышишь, тринадцатый? Спи, время летнее катит...
а март охладел; ничего, все исправит весна.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

- Давайте говорить!
- Давайте.
- 0 лете? 0 зиме?
- Вы, ищете предлог?
- Конечно же, ищу!
- Считайте, что, увы... Привет, Зяме!
 Один у двух дорог.

- Давайте говорить!
- Давайте.
- Вы, любитеКино?
- Люблю..., Но  Ералаш.
- ...не правда ли, смешно?
- Гадайте. А лучше поиграйте в домино.
Один и в этот раз.
- Не любите знакомств?
.../ Молчание /
  Не уходите...Вы, вы очень мне нужны!
- Как жаль. Как жалок тот...
.../ Молчание /
- А это, вам!
- Цветы?
- Да. Скоро Новый год.
- Давайте говорить?
- Давайте.
- Давайте; о траве, деревьях и кустах.
- Давайте же мечтать, давайте же...
- О счастье?..
- Счастье рядом, в двух шагах,
 Так просто повстречать.

1982

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Тяжело знать больше,
                       чем знают все.

Не сбиться б со счета Чернобылей.
Сколько их, задушенных воплей,
с грифом первого отдела? Где дело - что тело?
Человек- книга.
Что выделишь из мига,
пока не перевернута страница?
Интереса чуть, тайны жуть,
и важные мелькают лица.
С одной из крыс Чернобыльских,
я лично был знаком.
Любил тот крыса почести,
имел богатый дом...
Он и сейчас по части
советской власти.
Черна та боль!
          (Ты прочитай - Сибирь)
Козел в ячейке, это страшно, верь!
Любой литейщик объяснит такое.
А что до первых лиц? Н. Ф. Луконин,
он стал министром Дядя Коля...
А я? Двадцатилетний, будь готов!
(потом я проклял всех начальников,
Козлов вонючих...) Не канючу.
И лишь чернеет боль секрета.
Я не собьюсь с чернобыльского ретро.
Полынь апокалипсиса.
На аппарате Доллежаля,
в его аду сигнализация, слух жаля,
рентгены чуя, завизжала.
Деленные на чистых и нечистых,
по очереди шли, сложив карандаши,
Службисты, дозики, боялись точных цифр.
(Существовал секрета гриф).
Уран-графитовый котел,
Карбид-урановый козел.
Напоминало бойню.
В загон благословлял Луконин,
Там правил воздухом озон и гамма-фон.
Там пахло свежестью дождя...
 Звезда полынь Чернобыля.
 Домой пришел я без волос,
 побрив тупою нивой, что сумел достать.
 Был череп лыс и стертый пемзой пах. Спать....
 И мертвая вода, и мертвый колос,
 за много лет до припятской весны.
 В Сибири жгли тайгу, жгли сосны,
 Желтизну хвой научно изъясняли.
 А мы глотали спирт и спали, спали, спали...
 Прости, геолог, ненавижу бур!
 А керн, что падал из фрезы, страшнее хиросим.
 Нейтронное свеченье ада - говаривал Сиур,
 Он счет аварий вел на Хиросимы, -
 Седьмая Хиросима избавила от пива,

         Поскольку в рыбе стронция
         приличная пропорция,
         Но местные породы рыб,
         чуть безопаснее, чем гриб,
         иль ягода лесная.
         А кто об этом знает?
         Есть государственный секрет.
         Нет Хиросимам! Нет.

 Он умер в клинике, как пуповину
 в шестнадцать Хиросим, отрезав Украину.
 Черна та боль. Задушена секретом.
 Я не собьюсь с чернобыльского ретро.
 Дом с номером один по Леси Украинки,
 Я был там прошлою зимой.
 В давно оставленной квартире,
 жил друг до Хиросимы,
 мой глаз фиксировал: там - Янов, там - Саркофаг,
 здесь школа номер три...
 И мертвый город При...- пять звездных Хиросим,
 и черной болью - тот, задушенный секретом...

         Что ж мне-то не целеть,
         Взошедшему на смерть?
         Что в памяти цеплять
         края сибирских ад?
         Чего горжусь я, гад?

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.