Гагуа Дмитрий Текст песни: Натюрморт. Зима. Дмитрий Гагуа
Они пошли, как видно, спать, оставив на столе тетрадь стихов покойного поэта, бутыль, подсвечник, шаль и снедь. Как пыль, ложится лунный свет на драпировку и предметы:
на пепельницу, на засов, на маятник стенных часов, на перстень с камнем в три карата, на фрукты, на песочный торт. И вот картина - натюрморт. Хозяева давно в кровати,
без малого три сотни лет. Мой взгляд с предмета на предмет по узловатой паутине переползает муравьем. Вдруг натыкаюсь на проем окна за ветхой парусиной
и вижу небо. Пустоту. Точней - пространство, в высоту помноженное на пространство. Внизу, заснежен и шершав, голландский камерный ландшафт - итог неторопливых странствий.
В зрачках - бесовская зима, в пустых домах - покой и тьма, лишь пара свечек в изголовьи чадят всю ночь. И нет тепла, когда б не души, хоть тела согреть придуманной любовью.
А там, в зияющий пролом ночная птица бьет крылом. Стою спиной к окну, в котором видны распятья ветряков да злая пляска мертвяков на площади перед собором.
И лунный свет, бесстрастный свет легко размазывает смерть по лицам. Но какой же гонор у оживающих вещей! Они набухли, и уже, как кожу, сбрасывают контур.
Бутыль становится пятном, шаль извивается в одном углу, в другом, утратив облик, подсвечник обретает плоть. А тот мясистый, сочный плод рассыпался на тень и отблик.
И в наступившей тишине часы, растекшись по стене, лениво сплевывают время в заплесневелый полуштоф. За дверью - щелканье шагов дозора Рембрандта ван Рейна.
Эй, кто там! Никого. Зима. Покой и тьма кругом. Земля, покачиваясь на орбите, никак не соберется вспять мотать витки. Да, люди спят, но вещи продолжают битвы
с реальностью. Слова стихов перемещаются со строк в иные строки так, что утром откроется двоякий смысл. А следом обнаружишь вдрызг разбитой кухонную утварь.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Строевой вальс Дмитрий Гагуа
От первых и до последних, согласно статье устава, равненье мы держим слепо на грудь четвертого справа. А если четвертый справа к тому же последний с краю - равняйсь на знамя державы! Ведь знамя не выбирают; ни знамя, ни полководца, ни родину, ни победу... Давай, маршируй под солнцем от завтрака до обеда - разбит твой путь на квадраты, на полосы и участки. Нещадно шаги печатай по выщербленной брусчатке; печатай, как на бумаге, примерив венки и рамки согласно чинам и рангам, искоса глядя на флаги; печатай четко и ловко свой шаг на плацу гремящий, фальшивый, как сторублевка. Авось, не заметят фальши. Шагай же парадным строем сквозь трубы, огонь и воду! Как станешь мудрее втрое, Бог даст, наградят свободой; дождешься, дожив до славы, покоя в усталый вечер. Но въелась строка устава непрошено и навечно. Отныне мы - полководцы! Вот радость-то, вот везенье... Равняйся на что придется, да так, чтоб до окосенья, до судорог, до видений - воздастся тебе сторицей: не отдыхом в воскресенье - парадом в чужой столице. Уходят полки колонной по линии, неуклонно; уходят куда-то к черту, равняясь на грудь четвертых. Уставной статьи наследник чеканит шаги по следу от первых и до последних, от первых и до последних.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Да? Ну и что?.. А я-то думал... Дмитрий Гагуа
Да? Ну и что?.. А я-то думал, даже почти был уверен, что нет ничего страшнее вороновых слов - никогда и вечность. Жизнь казалась простейшей суммой, смерть - за плотно закрытой дверью ржавый сумрак. Но утро в щели лезло, воруя сонную нежность. Никогда-никогда... - бледный шепот смятых простынь, пустых улиц; слышишь, Улисс, давай топай, пока соседи там не проснулись. Из-за шторы - воронов кашель. Вспыхнула ночка сальной свечкой. Всё! Если это - страшно, вдвое страшней - никогда навечно, никогда-навсегда... Я-то думал! Но, когда сказал - лишний раз убедился, что неправ: невыносимей было услышать это твоё Да? Ну и что?..
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Что за бездарное, сударь, утро; впору, помножив суры на сутры, обосновать ментальность абсурда - наука умеет много гитик - либо, признав реалии липой вновь слегонца прикемарить, либо выпить холодной заварки, ибо некуда выдохнуть помогите!.
II.
Этим летом особенно жарко. Вниз по Лете спускаются барки, Парки сидят на лавочке в парке, вяжут по мелочи - шарфик, чепчик. Остановимся, сделаем вывод... Где? Ну, хотя бы вон там, под ивой, взяв для начала по паре пива или же можно чего покрепче; впрочем, развозит уже с четвертой по солнцепеку. И душу черту лень продавать, ведь, в конечном счете, выгоднее сдавать стеклотару, что само по себе интересно. Вот она, милостыня прогресса: если Париж и не стоит мессы, все остальное - в довесок, даром.
III.
Боженька, дай же мне денег, слышишь; Боженька, дай же мне денег много; Боженька, дай же мне денег столько, чтобы не ссучиться ради денег!
IV.
Вечность, сударь, едва ль не короче рассуждений о ней. Между прочим, чередованье тире и точек предполагает покорность карме. Определяя качество чуда через количество незабудок, золотоглазый обманщик Будда монументален, как пьяный бармен. Перечень истин от A до Z-а отпечатан в вечерней газете; многоточие пятен офсета заменяет пергаментный свиток. Жажда знаний - дурная привычка у Леонардо, сударь, да Винчи. И непонятно, что у нас нынче: время наук или время гитик? В скобках, гитики - нечто такое, что не дано пощупать рукою, но способно лишить нас покоя. (Подозреваю, я глуп, как пробка!) Но шныряет из полночи в полночь шуганной мышью мыслишка, сволочь: может, гитики - это всего лишь рифма, концовка? Закройте скобку.
V.
Сударь, взгляните: небо с овчинку. Падают, словно в часах песчинки, в небо вздохи. Должно быть, причина тому, что письма без адресата переполняют почтовый ящик - в четности лепестков у ромашек. Кстати, у Януса в настоящем вместо лика двойной абрис зада. Люди выходят в мир со дворов и, не щадя ни штанов, ни здоровья, жмутся в очередях за любовью, что в пересчете на чашки-ложки будет не больше одной тарелки глубокой или, пожалуй, мелкой, чуть ли не блюдца. Табличка Welcome сходна, по сути, с суперобложкой стремлением скрыть тщетность усилий разума за красотами стиля. Вы говорите, не провести ли вечер вдвоем с созвездием Девы? Стоит ли строить, сударь, химеры, жизнь подогнав под одну из мерок? Жаль, но уже не открыть америк в скверике с видом на Крайний Север.
VI.
Это я, слышишь, это я снова. Нет, ничего не надо, даже денег не надо, только ответь мне, что же такое гитики, Боже?
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Памяти А.М. Дмитрий Гагуа
I.
Всю ночь - зима, всю зиму - ночь, и нет пределов, нет границ, хоть воспаряй, хоть падай ниц, молчи или пророчь. Когда бы вновь спешить волхвам по выбоинам в мостовой, но нет звезды и город твой не Вифлеем - Бедлам.
И хохот разрывает рот, и черным гноем каплет кровь, и ветер стонет, как Иов, всю зиму напролет. Так вьется карнавал зимы, звенит над вымерзшей землей. Ах, Боже мой, хороший мой, утешь и вразуми!
Не то беда что Ты велик, а я по-своему упрям: уже не жертвенник, не храм - свечу Тебе воздвиг. В тяжелом пламени свечи не горний свет иных миров: горит земля, вскипает кровь, раскалены мечи.
Но если ведать, что творим, как выбрать меж добром и злом? Господь, укрой меня крылом серебряным Своим! Пусть там пророчествует тень о том, что завтра быть суду, я здесь вкруг пламени сведу ладони вместо стен. И вечно стынущим ветрам класть на уста зимы печать, и храм пылает, как свеча. Свеча стоит, как храм.
II.
...голоса тех богов, что верят в тебя.
Борис Гребенщиков
Наливай-ка в граненый стакан вина, оботри рукавом свой разбитый рот. Слышишь, чижик, опять за окном - война, или это - весна, и пора вперед прорывать за небо, сквозь синь и твердь. Далеко ли лететь? Далеко, щегол. Было б силы посметь - ледяная смерть, отодрав от земли, зашвырнет в Шеол.
Но здесь, вне смерти и жизни вне, меж кирпичных стен и лазури меж, слышишь, чижик, мы здесь с тобой, как во сне, замерзаем по пьяни в снегах надежд. О, если бы ведать, кого спасу! Но разжимаю кулак - а ладонь пуста. Заратустра мычит, ковыряя в носу гвоздиком от креста.
Наш глобус некругл, и уже вчера земля перестала притягивать нас. И уж если кричать, то кричи Ура! In God we trust. Я - пас. Генерал Вашингтон скомандовал Пли! - что было, то было, осталась зола. И бубновым тузом по спине легли перебитые два крыла.
Слышишь, чижик-хранитель, который-то век? Череда столетий прочней, чем сталь. Ничего не помню. На веках снег, под такой метелью уже не встать, только ветер натужно свистит: Айда!, но сквозь сон понимаешь, что это - ложь, потому что смерть - это там, куда никого с собой не зовешь.
III.
Перелетные птахи, пилигримы счастливой эпохи, посланцы далеких, горячих земель. (Облака - парусами, и ветер попутный - на север) что торопитесь вы, повторяя канву одиссеи, по бескрайнему небу в холодный, промозглый апрель?
Вот уже проступает из слякоти город, где мы - толкователи снов, демиурги, адепты, пророки - затерявшись, забывшись до вешнего вышнего срока, холодны и бездарны, как черное солнце зимы.
Не томление духа, но просто - такая страна; край величественных эпитафий и скудных эпистол. Распахни же окно! Это слово к виску, словно выстрел, словно грай воронья, вороненое слово весна.
Перелетные птицы, небес самотканый покров вы несете на кончиках крыльев - смиренно и вольно. Но щебечут взахлеб воробьиные вечные войны над густой византийской мозаикой пыльных дворов,
И опять раздается унылое пенье Камен, и рокочет струна под костлявой рукой Кифареда, и гремит за стеной злое эхо никчемной победы, и осталось лишь слово. И нету иного взамен.
И ложится то слово тебе - златоуст, эпигон - под распухший от водки язык, как медяк для Харона. Разучи же летейскую песнь на гортанном жаргоне, на хвастливом картавом арго зажиревших ворон!
Припаду ли устами к студеной струе забытья? Видит Бог, мы не мертвых своих, но себя отпеваем. Так звонят - вдалеке, за рекой - пролетая трамваи, так спешат, чтоб вернуться к апрелю, в чужие края...
IV.
Вероятно, весна. Но об этом - потом, ибо вслед за безумно орущим котом мчится прочь искушенье едой и постом по оттаявшим крышам апреля. И оракул молчит, перебрав коньяку, и кукушка размазана по потолку, и в ответ на ее часовое ку-ку - соловьев милицейские трели.
Впору пересчитать, протирая глаза, аккуратности ради, кто против, кто за. Из-за дальних морей накатила шиза, как слеза треугольной огранки. Так, чем выше полет, тем заманчивей пасть в белоснежные сны, в распростертую пасть. Тяжко жить среди гениев, знающих власть над сердцами агентов охранки.
Не страшась ни чумы, ни тюрьмы, ни сумы, заклинатели слов, мировые умы, сомневаясь во всем по примеру Фомы, огневые спрягают глаголы. Да и сам-то я ныне - лишь эхо в горсти, дуновение ветра, и Бог мне прости, что в отверстые раны влагаю персты да мурлычу под нос баркаролу.
Пусть звенит партитура по строчке луча, что натянут сквозь дырку в замке без ключа; смена года времен у Петра Ильича - это, все-таки, цель, а не средство! И уже, как в насмешку над вышним судом, не дано различить, где твой дом, где Содом... Так беги ж за безумно орущим котом по извилистым улочкам детства.
* In God we trust (англ.) - мы верим в Бога
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: В вечернем платье цвета кошенили... Дмитрий Гагуа
В вечернем платье цвета кошенили Вы терпеливо ждали свой троллейбус. Вдыхая легкий аромат шанели, я тоже ждал трамвая номер десять. Но тут подъехал старенький автобус, и Вы вошли в него, пожав плечами, а я, наивно думая о главном, уехал на трамвае номер восемь. Те два часа на пыльной остановке парадоксальны и неповторимы: мы так прекрасно поняли друг друга в двух странах с разным социальным прошлым.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Сны корнета Какаду Дмитрий Гагуа
I.
Листья падают наземь, на зиму скорпион вползает по азиму- ту из Азии в вазу рядом с картой. Вроде, еще не поздно, но густо смазаны стрелы осени скорбью - скорпионовым ядом.
Листья падают навзничь, лицами в плац. По лацканам кровью длится миф о такой-растакой свободе. В такт - тик-так - вороненый маятник. Чертик в башенных начинает иг- рать и скалиться: Что, слабо, да?
Листья падают. Листья падают. Переполнена мясом сада ут- роба осени. Словно SOS , ды- мят вдоль мира костры из мусора. Пусто. Дворник бранится: У, зара- за! С деревьев свисают звезды, гроздья звезд.
II.
Натюрмортик в духе соцреализма: стол, тарелки, беломорина, газета, Пролетарии всех стран..., рыба, листья лавра только что из супа, пятна света, пыль на кожаной обивке дивана, бюст в углу - стандартно-серая лепнина. А на донышке граненого стакана - глицериновые слезы Арлекина. И в прогорклый полумрак коридора, озабоченно жужжа сонной мухой, нереальнее, чем сон Сальвадора, из-под рамки поползла бытовуха. Арлекин, насмешник, шут, бедный Йорик, что за глупость - эти слезы в стакане! Дон Жуан на брудершафт с Командором пьют, послав ко всем чертям донну Анну. И блестят под солнцем круглые даты медяками в позолоте регалий; и приходят неизвестные солдаты на могилы неизвестных генералов, разворачивая закусь и знамя, соловея, как в нирване, от зноя. Может, это все придумано? Не знаю, если даже и придумано - не мною. П`ялета`ии всех ст`ян... - еле внятно шепелявит бюст в углу славный лозунг. Расплывается реальность - рыбьи пятна - в даль Дали и глицериновые слезы.
III.
О всех невыплаканных снах - сухих, горячих, беспокойных - в которых длятся наши войны неодолимо, а размах косы ль, шинели - пусть крыла! - отвесно гасит, как окурок, в шеренгах шахматных фигурок Их Благородье Короля; о снах, где время пирамид глазеет, что зимой, что летом суконным интендантским цветом насытив общий колорит; о всех, чей бравый здравый смысл - колосс на глиняных подпорках, но властно буйствует подкорка - ты слышишь, не проговорись об этих снах, когда тоска взвывает эхом под мостами, меняя действия местами, и так близка - почти близка - развязка, что окатит дрожь, замрет на миг и схлынет к черту.
Сырое небо пахнет портом. Играет флейта. Вторит дождь.
IV.
Откуда тут морю? Но если зажмурить глаза, как от ветра, но если прислушаться к шороху шелковых листьев и после к протяжному свисту - ты только попробуй! Попробуй, не бойся! - окажется, есть только море, и в море - скорлупка корвета.
Но это неправда. Откуда тут морю; не море, а город. Жилые дома образуют углы, за которыми снова углы составляют дома из остатков словес и любовей, и только погода на завтра, как прежде, предмет разговора.
Вот цвет населенья: министры в отставке, торговки редиской. Карнизы и крыши приподняты чуть, словно шляпы из фетра: Приветствуем вас! Вдоль по узенькой улице под руку с ветром фланирует вечер, лиловый, как негр из притона во Фриско.
Пусть скажут: На улицах пусто, отвечу: Не важно, поверьте, я видел вчера их: тот вечер дымил на ходу папиросой, а ветер - корсар, проигравший сраженье и списанный в осень, рассказывал байки одну за другой о морях, о корвете...
Безумный фонарь, провожая их, или же из любопытства загнулся за угол, да так и остался стоять дураком, а ветер и вечер входили в кофейные чашечки комнат, садились к столу и, шутя, разрушали налаженный быт снов.
Наивные дамочки квохтали, слушая присказки ветра: - Ах, шейх аравийский! А мы-то, несчастные чахнем в расцвете... И вечер пытался хоть как-то, хоть чем-то утешить, а ветер молчал, сохраняя в лице выраженье бывалого метра.
Но это неправда. Как, впрочем, и море, и чайки, и бури, и та кривизна горизонта, скорей всего, просто спросонья. В подъезде орудует осень, семь тридцать, будильник трезвонит. Опомнись, откуда тут морю, откуда! Но если зажмурить...
V.
Двери хлопают, ставни скрипят, вылетают фрамуг переплеты, пузырями слоится стекло, сталь трещит, точно челюсть в зевоте - это просто сквозняк: не любовь, не разлука, не ревность тем паче. Просто ветер гоняет слова, задыхаясь от свиста и плача. Вот и сбылись все сны, и романс заражен повседневным безумьем. Как мосты, времена сведены к плоской - арифметической - сумме одиночеств, мой добрый корнет, в полевом треугольном конверте. Видно, нас позабыли на тех перекрестках небес, ибо миг бытия бесконечен, а, значит, досаднее смерти. Лишь вдали - примечай! - чуть слыхать - узнаёшь? - полонез.
Оглядись; этот город помечен на карте кружочком в прицеле неизвестного меридиана и Бог весть какой параллели, и на всем протяженьи, по всем адресам перекрыто движенье. И уже с лёта липнут на спины прохожих не листья - мишени! Это осень, раскосая осень вступает в поверженный город, заполняет дворы, переводит часы, выставляет дозоры, и толкает колеса обозов, и строит в колонны поротно волонтеров, матерых солдат, усачей-унтеров. И красивы штандарты, и славно гремит марш побед в подворотне, но из-под сапога по листве расплывается кровь.
В самом центре, в старинном, ухоженном парке, в кленовой аллее к озорному восторгу зевак на плечах медных статуй алеют эполеты гвардейских полков. Так по-царски их жалует осень. Под богатой добычей скрипят и трещат тяжеленные оси. Там, сужая кольцо, вдоль по улицам - каменным, узким, глубоким - семенит кривоного орда, шелестят золотые подметки, и отточенней контур границ - ни пятна, ни окна, ни пробела. Но, дробя на сетчатке - ликуй, захмелевший Евклид! - от морей и зыбучих песков до горячего женского тела, видишь только осколки квадратов, шаров, пирамид.
VI. Кто выдумал, что мирные пейзажи не могут быть ареной катастроф?
М. Кузмин
Ночь, улица, фонарь, аптека, люмпен. Скульптура посреди овальной клумбы: скуластый гегемон с веслом и горном. Дома: публичный, далее - игорный, жилой, казенный и т. д. В отеле мест нет и не надейтесь. Сделав дело, угрюмый мавр уходит прочь отседа. Портье ведет крамольную беседу о вечности с доверчивой собакой. Все тот же люмпен в брюках цвета хаки, размякший после водки под пельмени, особенно охоч до Мельпомены: Искусство - ик! - принадлежит народу. Собака неопознанной породы кусает искусителя за мякоть. Портье визжит: Вяжи ее! , однако напрасно. Ночь. Дома. Семейный город. Дежурный мент от счастья на заборе обводит мелом букву Й. На башне бьет четверть. Впрочем, это все неважно. Мой люмпен спьяну пялится в пространство под юбку Мельпомене. Муза в трансе, жена крушит фаянс о череп мужа. Опять же ночь. Фонтан. Лунатик. Лужа. На клумбе - гегемон затеял драку с собакой. Но еще одна собака тем временем пометила подножье и высохший венок. Веслом по роже внезапно получает страж порядка, случившийся поблизости. Украдкой глядят в окно заезжие ацтеки. Как говорится, ночь. Фонарь. Аптека.
VII.
Дорогая, я видел дурацкий сон: Какаду в бескозырке a la Nelson улыбался с Авроры в мое окно, тыкал пальцем на глобус: Земля, земля! , а тем временем крейсер спешил на дно приспустив черный флаг и вовсю паля с носового по птицам, что в небе над облаками, похожими на солдат, уходящих поротно в походный рай, где и сны столь похожи на облака, что уже отличить невозможно край одеяла от лужицы молока.
В этих снах привкус крови еще красней, видит Бог, много гуще и солоней чем в реальности. Ибо, прикрыв глаза, мы желаем и видим острей вдвойне. Дорогая, еще, я забыл сказать: нас убило совсем не на той войне как хотелось бы. Впрочем - живем. И хоть с каждым днем невесомее наша плоть, нашпигован свинцом, каменеет дух. Я воздвиг себе памятник... Эка спесь: графоман или гений - одно из двух, но для Вас я умру навсегда и весь.
Слишком часто я вижу такие сны, дорогая, и слишком они грустны не от дури, но просто: проснуться мне желтым утром - архангел дудит в дуду и поодаль качается на волне бескозырка утопшего Какаду.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Замок Дукс В Богемии, в декабрьской глуши врачуя немощь хлористою ртутью, служи библиотекарем, пиши шальные мемуары, что, по сути,
лишь слепок с подозрительной души, попытка расквитаться, дань минуте игры в любовь. Суммируй барыши: бежал распятья, вышел на распутье.
Медвежий угол, люэс да сума. Пусть старость - та же стылая тюрьма; заточенным, не заточённым словом
узор интриги вольно гравируй! На бис ведет прощальную игру театр теней Джакомо Казановы.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Сумасшедший, как есть - сумасшедший... Дмитрий Гагуа
Сумасшедший, как есть - сумасшедший, по пустыне кружит знойный ветер с двуцветной каймой; то бормочет, то на ухо шепчет воспалённые тёмные речи, возмущая покой, брызжет светом и рыжей слюной.
Ветер вьётся стремительной тенью, к небесам в дикой пляске столпом возметая песок, и пристрастно, с великим презреньем, разоряет дотла погребенья зверолобых богов, и торопит людей на восток.
Но, дыханье узнав человечье, эти мёртвые боги - осколки несбывшихся снов -, из могил восставая по плечи, вопиют на гранитном наречьи, призывают из бездны зыбей повелителя слов.
Повелитель, услышь, повелитель! Отомсти, уничтожь, заведи, погуби между скал! Никого. Только сокол в зените затмевает крылами Египет, да поодаль трусит, припадая на лапу, шакал.
Расплескав камышовое море, ветер гонит к горе, где огнём расцвела купина, заслоняет от глада и мора, проторяет пути на просторе, и под вечер с высот выкликает во мрак имена.
А потом, в тихом, призрачном свете той луны, что лепёшкой плывёт - столь пресна и черства -, видишь: спят утомлённые дети, и над ними склоняется ветер, в белизну и лазурь проливая, как слёзы, слова.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Подпоручик Арлекин, сдвиньте-ка набок треуголку... Дмитрий Гагуа
Подпоручик Арлекин, сдвиньте-ка набок треуголку, вставьте розовый бутон в петлицу зимнего пальто и не забудьте свой штандарт из лоскутков цветного шелка, не то потомки не поймут, ей Богу, не поймут потом. Гремит турецкий барабан. Голову выше, подпоручик! Но, черт возьми, каков аллюр у деревянного коня! Вы принимаете парад. Ура, виват, салют из пушек, и со второго этажа на Вас в окно глядит она.
Подпоручик Арлекин, это не сон, даю Вам слово. Не оглядывайтесь вверх, она и так глядит в окно. Жаль только город, как на грех, даже не знает, что завоеван ради нее, одной нее и только ради нее одной. Сверкает оперный театр провинциальной позолотой, тапер играет из Бизе, в партере шепчутся: Дурак..., а Вам все слышится Ура!, Вам все равно, Вы гость залетный, завоеватель без побед. Что наша жизнь? Мура.
Арлекин мой, Арлекин, не возвращайтесь в этот город. Здесь давно уже не ждут, а если ждут - увы, не Вас, а если Вас - не Вас сейчас, а Вас тогда; того, который был юн и весел, а с утра был даже чуть зеленоглаз. Так не оглядывайтесь вверх. Напоминать, должно быть, поздно о том, что было да прошло, прошло тому назад шесть лет; Вы нынче маршал и Ваш конь не деревянный, а из бронзы. Лишь громыхают бубенцы на маршальском жезле.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Оранжевый мистраль, вечернее бистро, в толстых стеклах витрин отражается свет. Сумасшедший Винсент бредит арльской листвой. Над городом парят азарт, абсурд, абсент... Полынная печаль прованских берегов: квартирка в два окна, опустевший причал, и из рамок картин пыльный взгляд стариков, словно нить в никуда, от начала начал.
Оранжевый мистраль, июльская мигрень, в толстых стеклах витрин отражается боль. Оседает жара белизной на дворе. Квартирка в два окна - мольберт, кровать и стол, и эта светотень - безумная, как цвет полуденных небес над горячим жнивьем. Как же ты постарел, мой мальчик, мой Винсент... Точно так же, как все. Как и все, так и он.
Оранжевый мистраль, подсолнухи и холст, в толстых стеклах витрин отражается Бог. И последний мазок, словно первый вопрос: который нынче век, скажи, Винсент ван Гог! А солнце, как вчера, сведет тебя с ума, и не оплачен счет кровью вызревших лоз, и в букетах цветов затаилась зима, и разбавлен абсент теплой горечью слез. Оранжевый мистраль, чудной автопортрет. В толстых стеклах витрин отражается свет, в толстых стеклах витрин отражается боль, в толстых стеклах витрин отражается Бог, в толстых стеклах витрин отражается...
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Целый день дожди, дожди, дожди, дожди... Дмитрий Гагуа
Целый день дожди, дожди, дожди, дожди, На столбах лохмотья содранных афиш, А над нами вместо неба этажи, Этажи да скаты черепичных крыш, И, скрипя, ползет фургончик вдоль реки, И храпит кассир в брезентовом плаще, И болтается распятый Арлекин На веревочках, привязанных к душе.
А в домах дымят дешевым табаком, Хлещут кофе и мусолят пасьянс, Дворник нехотя гнусавит под окном Свой единственный до одури романс, И опять дожди, и снова, и еще, Жизнь почти что и не жизнь, а так, сквозняк, Неба нету, вместо неба - черт-те что, Серо-буро-никакая размазня.
Но над входом в разноцветный балаган Чистит перышки простуженный щегол, Ну, давай же, площадной комедиант, То, что неба нету, это ничего! Нарисуем, наиграем, напоем, Напридумаем на гривенник чудес, Что-то выйдет - будет видно, а потом, А потом начнем сначала всё, как есть!
Значит, можно, значит, снова у весны Детский привкус волшебства и скарлатин, Леденцовые дома, цветные сны, Солнце в небе и воскресший Арлекин, Значит, это не последняя глава, Жизнь искрится, продолжается, звенит! Ах, оставьте ваши умные слова! Далеко еще до будущих финит.
Представление закончено, финал, Целый день дожди, дожди, дожди, дожди, На столе бутылка кислого вина, И, вообще, как говорится, тошно жить, И скрипя, ползет фургончик вдоль реки, Представление закончено, прощай! И болтается распятый Арлекин, И на кой ему та самая душа?
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Новый Кандид Дмитрий Гагуа
I.
... из возможных миров. То есть, лучшее - это мираж, сон, утопия, проба пера, блажь непризнанной музы. Свет рубиновых звезд, проникает сквозь пыльный метраж в совмещенный санузел, где уже доказали не раз теорему Ферма, но отсутствуют перлы, а годы и груды раскопок констатируют лишь постоянство состава дерьма да тщету гороскопа.
За окном - понедельник, и тот еще - в крапинку - флаг. Слышишь, Муза, скажи мне о том... Но не скажет, не слышит. От параш до Парижа почти континент. Это факт, общепризнанный свыше.
Поневоле поверишь и сам, что из множества мест, по отдельности взятых, слагается мир. И коль terra здесь incognita, ** может быть, все в совокупности есть комментарий к Вольтеру?
Небо. Звезды. И где-то внизу, в пресловутой тиши, на краю унитаза - античная поза атлета. Встань. Нажми на рычаг. И прислушайся. И запиши: Это есть наш последний...
II.
О, этот лучший из миров, где совесть вместо контролера, где зарифмован в пару строф маршрут трамвайной одиссеи! Живем, волнуемся, спешим сквозь свой насквозь промерзший город, солидны, словно малыши на новогодней карусели.
В вагоне шумно и тепло, он весь пропах табачным дымом. Сквозь запотевшее стекло мне улыбаются Сирены, из-под карниза Дома мод Атланты гордо смотрят мимо. Трамвай въезжает в Новый год, где чистый спирт и чай с вареньем.
Обжитый временем вагон чуть дребезжит на повороте. Невольно думаешь о том, что замыкается кривая, и в Новый год твой старый мир - Циклоп с метелкой в подворотне, троянская война квартир и одиссея на трамвае.
* (фран.) - Всё к лучшему в этом лучшем из возможных миров.
Вольтер, Кандид
** Terra incognita (лат.) - земля неизвестная
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Мой ласковый и нежный зверь... Дмитрий Гагуа
Мой ласковый и нежный зверь Явился ангелом небесным, Сравненье, чудо неуместны, Какою меркою ни мерь, Когда желания воскресли, Разлука входит в нашу дверь.
Молчит веселая свирель, Не состоялась в этот вечер Двух душ застенчивая встреча, Ушел в звенящую метель Любви непризнанной предтеча, Мой ласковый и нежный зверь.
И где-то прячется теперь, Судьбой напуганный жестоко, Как я, печальный, одинокий, Мой ласковый и нежный зверь, Смывают след его потоки Холодных пасмурных потерь.
Мой ласковый и нежный зверь - Благословенная добыча, Прощенье падшего величья, И я шепчу ему: Поверь, Не отвергай святой обычай, Мой ласковый и нежный зверь.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
Гагуа Дмитрий Текст песни: Ах, вина из Бордо к вечернему столу... Дмитрий Гагуа
Ах, вина из Бордо к вечернему столу, и каждый третий франт затянут в белый фрак, блондинка за углом, мулатка на углу, чей длинный, как багет, зеленый Кадиллак. Увы, сей стольный град двуличен, как трюмо - то всполохи реклам, то золото витрин. Эгей, посторонись, не вляпайся в дерьмо, сложи свой шапокляк, восторженный кретин!
Ах, вина из Бордо да ренуаров зад мулатки на углу, брюнетки под окном. Гляди в отверстый рот на стоптанный асфальт, а то - наоборот, почти как астроном. Увы, сей парадиз двуспален как кровать. Что пение пружин, матрасов дивный крен, коль некого любить, и незачем вставать, и некуда спешить? Куда ж ты, старый хрен!
Ах, вина из Бордо, фиалок пармских куст, анапестом всю ночь щебечет этуаль; об опыте страстей, о подлинности чувств свидетельствует глаз лазурная эмаль. Но город сей, увы, двусмыслен, как любовь, чей контур заменил тончайший полутон. И утром у дверей она без лишних слов подставит горстью вверх точеную ладонь.
Ах, вина из Бордо, портвейн по три рубля... Ля-ля ля-ля ля-ля. Ля-ля ля-ля ля-ля.
Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.
