Мы сами готовим своё погруженье.
Примите таблетки, чтоб снять напряженье.
Петрович, скорей собирай домино! –
Атлантида уходит на дно!
Европа в восторге. Визжат папарацци.
На жёлтых страницах танцуют абзацы.
Вы – наши соседи, но вам всё равно! –
Атлантида уходит на дно!

Мы жили для вас так чудно, непонятно.
Плывут по Атлантике белые пятна –
И всё незаметнее наше пятно –
Атлантида уходит на дно!

Да, были жестоки вожди Атлантиды! -
Но были меж нас и свои Эврипиды!
Мы книжки писали, снимали кино,
А нынче уходим на дно!

Прощайте, Париж, Амстердам и Киото! –
Что делать, что делать, коль жить неохота!
Поручик Голицын, несите вино! –
Атлантида уходит на дно!

Товарищи, смирно! Равненье на знамя!
Ведь с нами Чайковский и Лермонтов с нами!
Ах, Фёдор Михалыч! Помрём заодно! –
Атлантида уходит на дно!

Уходим под воду. Там жёны-сирены
Родят нам потомство – как боги, из пены,
Посадим сады, разобьём огород,
Построим консервный завод!

И будут шарахаться ваши подлодки
В глуби океана от запаха водки!
И будут пугать иноземных людей
Беззубые лики вождей!..

Когда-нить, плывя в стае крейсеров-монстров,
Упрётся ваш флагман в неведомый остров,
И контр-адмирал вскрикнет, побагровев:
Атлантида выходит наверх!..
Атлантида вернулась наверх!..
Наверх...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Провинциальные поэты
с чертами крупными бомжей –
Давно испиты и испеты, -
Давно истоптаны штиблеты –
Однако, всё ещё согреты
Заветной песенкой своей.
Из паутины рвётся сердце
На волю вольную – в запой.
И что там Вертер или Герцен
Пред их трагической судьбой?

Цветёт надменная столица.
Жирует жалкое жлобство.
А в сердце бьётся божья птица –
Ни улететь, ни приземлиться
Не помогает волшебство.
А может, бес  их всех попутал?
Русалка в топи завлекла? -
И не звезда на небе мутном,
А склянка тёмного стекла.

Ах, что же с нами происходит
В плену родного уголка?
Что за тоска с ума нас сводит –
Провинциальная тоска.
Мотивы зависти и мести
Сопровождают скорбный путь.
А надо бы собраться вместе –
Хотя бы руку протянуть.

Но одиноки наши звуки –
Должна вся жизнь пройти сперва,
Чтоб выкрикнуть из смертной скуки
Свои банальные слова:
Покуда не накрыла вьюга,
не взвыла смертная гроза,
ищите ощупью друг друга –
глаза в глаза, глаза в глаза...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мрачное облачко в небе белело –
Невзрачное, словно тоской заболело.
Ах, словно бы в небе плывут облака –
Во мне по ночам проплывает тоска.

Мрачное облачко невдалеке.
Невзрачное облачко тонет в реке.
Ах, словно ночная, вся в звёздах река,
В душе моей чёрная льётся тоска.

Серая птица с подбитым крылом
В окошко стучится навзрыд, напролом.
Как серая пташка, покинув карниз,
Душа моя камушком падает вниз –
И в это мгновение в сердце поёт
И это паденье, и этот полёт.

Мрачное облачко невдалеке.
Невзрачное облачко тонет в реке...
Я тихою жизнью на свете живу –
Как белое облачко в небе, плыву.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А кругом только степь...
и по этой степи
бродит тихая смерть,
словно пёс по цепи –
то налево пойдёт,
то направо пойдёт,
то к губам припадёт,
то уткнётся в живот.

   А кругом только степь...

И завертится снег,
с ног метелью собьёт –
одинокая смерть
свою песню споёт.
И зашепчешь ей вслед
Ледяным языком,
Словно тысячу лет
Ты служил ямщиком...

   А кругом только степь...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Жила-была девочка Маша.
Ходила она в пятый класс.
Любил её Губочкин Паша –
Он был самый умный из нас.

Писал ей стихи на заборе,
Звонил ей домой по ночам –
Стоял босиком в коридоре
И в трубку влюблённо молчал.

Но выросла девочка Маша,
Уехала в дальнюю даль
В то время как Губочкин Паша
Поймал золотую медаль

И тоже из города скрылся –
Марию он стал забывать
И вскоре удачно женился
И стал себе жить-поживать.

А Маша об этом не знала,
Жила себе жизнью земной
И вскоре сама вышла замуж
И стала послушной женой.

А годы проходят, хоть тресни! –
Уходят, лови, не лови!
Осталась одна только песня
О первой несчастной любви!..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ох, жизнь настала непростая!
Ох, чтоб не плакать, не грустить! –
Ох, заведу себе кота я!
Ох, стану вискасом кормить!..

Ох, денег нет на этот вискас!
Ох, денег нету ни копья!.. –
Эх, кушай мойву, моя киска!
Ох, вот те хвост и чешуя!..

Ох, надоела эта мойва!
Ох, надоела чешуя!
Ой, где ты вьёшься, моя мойра?
Ой, где летишь, звезда моя!..

Смерть, не пугай меня, не струшу!
Жизнь, перестань бранить-корить.
Эх, я бы отдал богу душу! –
Да кто ж кота пойдёт кормить?..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я для тебя на всё готов –
Купать тебя в морях цветов,
Смотреть часами сериалы
И блох гонять с твоих котов.

Я для тебя перегрызу
Километровую гюрзу,
Поймаю с неба астероид,
Зажав в глазу свою слезу.

Ты прикажи, ты дай мне знать –
Я стану петь или плясать!
Могу сварить тебе картошки
Иль под лопаткой почесать!

Я всё сумею, всё смогу,
Сломаю шею на бегу –
А хочешь, стану президентом
Хоть на Слоновом берегу?

Я ждя тебя что хошь найду –
Алмазы, золото, руду!
А если ты уйдёшь к другому...-
С тобою вместе я уйду!..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На ней был купальник телесного цвета,
И издали людям казалось – нагая...
Мужчины сгорали от сладкого света,
При каждом движении изнемогая.

А женщины делали вид, что слепые,
И томно вздыхали и строили мины,
Но исподволь взглядом пантерьим следили
За тем, куда смотрят упрямо мужчины.

Её ненавидели и ревновали
За смуглые плечи, за губы, за праздность, -
Но гладило солнце и волны ласкали
Её беззастенчивую сладострастность.

И только единственный розовый мальчик,
Как будто амурчик, грозящий из лука,
Всё тыкал в ту сторону крохотный пальчик:
Какая волшебно красивая кукла!..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Скажи мне, куда мне деваться? –
Забит барахлом шифоньер!
Твой муж уж у входа – пора собираться
И не до хороших манер!

Крадусь, как зверёк осторожный...
Ах, только б торшер не разбить!
Рогатый твой муж – человек ненадёжный –
При случае может убить!

Он скачет могучей гориллой,
Грозит мне японской борьбой.
Порхает в окно купидон мой бескрылый
И тащит меня за собой!

Прощай же, моя дорогая! –
Другой моё пиво допьёт...
Второй твой этаж – высота небольшая –
Я падал и с больших высот!

На шее всё те же колготки...
В душе – предвкушенье побед!
Покуда в окошках сияют красотки,
Лечу мотыльком я на свет...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из Москвы увозят снег
Помирать во чисто поле,
И весна плывёт в запое,
Как пропащий человек.

Прогнивает мой забор.
Тает зимнее наследство.
Старики впадают в детство;
Дети курят Беломор.

Косный климат нам грозит
Крупною головомойкой.
Буревестник над помойкой
Ищет золото в грязи.

Снег увозит грузовик –
Как на кладбище, за город,
И рыдает во весь голос
Из кабины грузовик.

Невесёлый наш апрель
Нас встречает чёрным снегом,
Хмурым небом, птичьим смехом,
Нищетой сырых полей.

Все снежинки отцвели.
Все снегурки посгорали.
Старики поумирали.
Дети по миру пошли.

Из Москвы увозят снег.
Мир помазан серой краской.
Умирает передпасхой
Очень добрый человек.

Всё вокруг плывёт, плывёт.
Вся Москва течёт и тает.
Кто-то тихо умирает,
Кто-то песенки поёт.

Жизнь плывёт, как лёд в реке.
Смерть кочует с нею вместе, -
Как нелепый капельмейстер
С голой веткою в руке...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не всякий прав, но всякий говорит
на языке Шекспира и Гомера,
и на отрезке данного размера
он сам себе и Байрон и Тацит.

Не всякий раб, но всякому – узда.
Открытие – лишь взятка постоянству.
Дарует свет не всякая звезда,
Но всякая принадлежит пространству.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Апрельский полдень. Солнце. Жажда.
Прижат к стене особняка,
Стою особняком от граждан
подвыпивших. Наверняка

они желают ярких зрелищ.
О, их глазная желтизна
таит такие акварели -
что там Гоген, Ван Гог. Весна

стреляет пробками бутылок
пивных, и жадный губошлёп
сосёт пивцо; ему в затылок
леща ладонью кореш шлёт.

О, кореша! О, забулдыги!
О, пиво в цвет больной мочи!
В какие жалкие вериги
мы рядимся. Молчи, молчи,

моя сомнительная правда
над свидригайловской страной
смеяться. – Не судите. Храбро
вставайте в очередь за мной.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В России жить – что пить густой рассол.
Полынь и перец, вечер, пыль и слёзы.
Уж здесь не часто накрывают стол,
и не цветут классические розы.

Уж не слышны слова чужих побед,
и жизнь летит обрывком скушной прозы,
где очень редко – мясо на обед
и очень часто – снег, дожди и грозы.

О, век безумный! – что ты нам принёс?
О, мир безумный! – красные закаты!
Сдаём в утиль дырявый паровоз,
грустят без дела бравые солдаты.

Куда ещё нас, Родина, пошлёшь? –
на юг сухой или на север дальный?
Кого оставишь, а кого сожрёшь,
Мой милый зверь, угрюмый и печальный?

Обрадуешься ль песням соловья,
румянцем расцветая земляничным?
иль Фениксом воспрянешь заграничным,
самоубийца, Родина моя?..

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из чёрных окон опустевших дач
на нас глядит глухая неизвестность.
здесь слышен далеко собачий плач,
и в незнакомце чудится палач,
терроризирующий эту местность.

Здесь гулко отзываются шаги,
впрессовывая правду одиночеств,
обутую в чужие сапоги,
размашистым движением ноги
в суровый быт преданий и пророчеств.

Здесь музыка... - и музыка глуха
к природе человеческого уха.
Труба, как плагиатор петуха,
храпит в свои скрипучие меха,
а замолчит – почин поддержит муха.

Здесь многое не то, не там, не так,
и хочется взорвать и переставить,
а результат – всё тот же кавардак
из рыхлых спин и страховых бумаг,
и невозможно ничего исправить.

Из грязи заскорузлою рукой
рождённый ползать призван здесь на царство.
Мудрец вооружается киркой
и долбит ствол родного государства,
и детский смех сменяет вдовий вой –
кому за здравие, кому за упокой.

Словесники здесь тонут в словесах,
а путаник, запутавшись, обрящет
иную правду – но на небесах,
остановив движенье на часах
и бросив тело в долгий ящик.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ночь – это часто уступка безумию.
Спящая плоть имитирует мумию.
Дух, разрывая позорную унию,
ищет своё постоянство
в пасмурной, непросыхающей млечности.
(Самое светлое – мысли о Вечности).
Мёрзнут протянутые конечности.
Время сползает в пространство.

Сны, как преддверье бессмертия, розовы.
Машут крылом херувимы морозовы
павлики. Всем индульгенции розданы.
Кошки целуются с мышками.
Спят кагэбэшники, спят цэрэушники.
Воры в законе и просто мокрушники
льют крокодиловы слёзы. Двурушники
машут пустыми сберкнижками.

Но – от пигмея и питекантропа
до Риббентроппа и Толика Карпова –
всем нам как будто ворона накаркала
скромный удел дилетантов,
и, постигая условия желчные,
мы пробегаем от женщины к женщине,
пробуя силы в постыдном блаженстве и
мелком размене талантов.

Идолы требуют жертв и лояльности.
Нам остаётся лишь вера в банальности.
Ищут астрологи нормы астральности.
Астры в руках прощелыги
пахнут базарными сальными шутками.
Чувства опошлены вдрызг проститутками.
Бродит философ в полях с незабудками,
Вышвырнув толстые книги.

Всякой болезни – свои лепрозории.
Вслед за амёбой ползут инфузории.
Тень Вавилона лежит на Истории.
К старости башни – руины.
Нити, ведущие к смыслу, запутаны.
Цезари часто становятся Брутами.
Ах, как насмешливо хлещут шпицрутены
Тех, кто согнул свои спины!

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В тишине послеобеденной,
в созерцаньи миротворческом
отдыхал жучок несъеденный,
рядом съеденный топорщился.

И петух глазами жадными
наблюдал их сочетание
и крылами шоколадными
хлопал в знак непонимания...

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Порхают птички в небе чистом
И опадают на траву.
Я проживу капиталистом
И коммунистом проживу.

Моргают рыбки в речке грязной,
у них мечта – про чистый пруд.
А вот умру я безобразно,
И в ящичек меня запрут.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Фрезеровщик, как скрипач –
Виртуозен.
Словно рдеющий кумач
на морозе –
так огонь в глазах его
озорует.
Фрезеровщик, он, того –
фрезерует.

1989

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На выставке художника Петрова
присутствует зелёная корова,
и прыгают оранжевые кони,
как мухи, по протянутой ладони.

И радостно художнику Петрову
смотреть на изумрудную корову.
Задумчива, дородна и нежна,
Петрову очень нравится она.

А зрители приходят и уходят,
и глаз с неё восторженных не сводят:
всем ясно, что зелёная корова
похожа на любовницу Петрова.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Асфальт. Канава. Чернота.
Плюс белый снег – белей, чем зубы.
Опасна ваша высота,
металлургические трубы!

Ваш пар, ваш выдох из глубин,
ваш выстрел в девственное небо
по-своему необходим
любителям ржаного хлеба,

любителям иных высот,
чем ваша – от хвоста до края.
Пыхтите же, не умирая,
ослепшей завистью пустот!

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                         Бобо мертва. Но шапки не долой.
                                 (И. Бродский)

            - 1 -

Мефодий мертв. Его измята плоть.
Морщины белый лоб избороздили.
Им свысока любуется Господь,
в чистилище топчан освободили

и ждут, пока невинная душа
в ворота рая тихо поскребётся.
А мы стоим, не плача, не дыша,
здесь, на земле – и лист не шелохнётся.

Мефодий, встань! царапай, подлый грим,
коси траву, целуй красивых пассий!
Мефодий! ты при жизни был другим –
плясал гопак, катался на Пегасе.

Мефодий, слышь! Не выпито вино!
Овечий сыр частично съели мыши.
Опущен занавес. Окончено кино.
Хорош кривляться – нас никто не слышит!..

Но он лежит. Его орлиный нос
сечёт наш мир на две неравных части,
и на губах застыл немой вопрос,
как отпечаток сладкой тихой страсти.

Ты в жизни был большой оригинал,
объект любви и пламенных пародий,
и лишь теперь величие узнал –
печальный миф по имени Мефодий.

            - 2 -

Ни Пётр, ни Афанасий, ни Кирилл
не слышали торжественных мелодий,
Пока ты пелену не приоткрыл,
Единственный, таинственный Мефодий.

Твои слова читались между строк.
Ты был один из нас, но с нами не был.
Ты был один на свете – Царь и Бог,
и называл на ты ночное небо.

Ты не любил ни женщин ни мужчин,
предпочитая Вечность и Разлуку,
и уходил без видимых причин,
когда общенье навевало скуку.

А в прочем ты был пламенный игрок
и жизнь провёл в хожденьи по спирали –
и вдоль, и поперёк, а всё ж не мог
из басни никогда извлечь морали.

Вдыхая пыль неведомых светил,
ты сделал мир объектом для пародий,
и сам Иосиф часто говорил:
Мефодий, ты был прав! Умри, Мефодий!

Тебя не слышат Павел и Адам,
и юных поэтесс резные ушки.
Ты там уже! – а что осталось нам? –
Покоится твой череп на подушке...

            - 3 -

Мефодий жив. Его глаза светлы.
Высокий лоб торжествен, тих и гладок.
Он сглаживает острые углы
Посредством мягких кучерявых прядок.

Мефодий пьёт хорошее вино,
танцует танго, ходит в оперетту
и смотрит в приоткрытое окно
чуть свысока на сонную планету.

Мефодий пьян. Его орлиный нос,
объект любви и пламенных пародий,
закинут гордо вверх, и под откос
летит и удаляется Мефодий.

Он ступит – распускаются цветы.
Он спляшет – весь бомонд в тоске и шоке.
Он слышит голоса из темноты,
встречает свет на утреннем востоке.

Мефодий жив! Приятна эта весть
и птицам, и траве, и нам с Володей,
и даже чёрт откладывает месть,
когда ты врёшь по-божески, Мефодий!

Ушей твоих да не коснётся грязь!
Наш горький хлеб запьём китайским чаем!
Мефодий жив! – и нам приятна связь
с его улыбкой, тенью и молчаньем!

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда ты входишь в этот дом,
внимая голосам
чужих людей, живущих в нём,
играющим часам,

кровавым пляскам комаров,
кастрюлям на огне,
и дешевизне громких слов,
и яблоням в окне;

Когда ты входишь в этот сад,
склоняющийся над,
вникая в музыку цикад
и в ранний листопад,

и в этот сумеречный грим
акации в саду,
ты этот мир как древний Рим
приветствуешь в бреду

и пьёшь, как старое вино,
и дождь, и сад, и гром,
и в растворённое окно
порхаешь мотыльком.

Молчат часы. Ползёт паук,
и тень его светла.
и дольше века длится... - звук
разбитого стекла...

Когда ты входишь в этот дом,
внимая голосам
чужих людей, живущих в нём,
играющим часам,

кровавым пляскам комаров,
кастрюлям на огне,
и дешевизне громких слов,
и яблоням в окне;

Когда ты входишь в этот сад,
склоняющийся над,
вникая в музыку цикад
и в ранний листопад,

и в этот сумеречный грим
акации в саду,
ты этот мир как древний Рим
приветствуешь в бреду

и пьёшь, как старое вино,
и дождь, и сад, и гром,
и в растворённое окно
порхаешь мотыльком.

Молчат часы. Ползёт паук,
и тень его светла.
и дольше века длится... - звук
разбитого стекла...

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Верность этой земле – для меня не пустые слова.
Я приплыл бы сюда без руля, без ветрил и без карты.
Чётко врезалась в память опавшая эта листва,
горечь этой полыни, берёз чёрно-белые кадры.

Этот северный сон никогда не закончится. Быт
здесь наглядней и проще, чем в центрах помпезного рая.
Здесь недавно угас домострой, да и палеолит
был не так уж давно, а тем паче – изгнанье Мамая.

В голосах моих предков слышны и болезнь, и печаль,
ожиданье последнего вздоха, последнего чуда.
Здесь немало нарублено дров сгоряча. Сгоряча
и стаканы летят, и хорошая бьётся посуда.

По сравненью с варягами мы – как огонь пред водой,
но огонь остывает, и горько томиться похмелью.
Наши рыхлые пашни питались кровавой войной,
отмывались слезами, баюкались долгой метелью.

А на белом снегу так отчётливы наши следы!
Наши тени скользят вдоль заборов – их не перегнать нам.
За заборами гаснут вишнёвые наши сады,
и глаза привыкают к зияющим дырам и пятнам.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Проститутка доллары считала.
Проститутка Тютчева читала.
Улыбалась ласково и жутко
крашеная дура – проститутка.

Буквы прыгали, глаза слипались,
снились сны, видения сменялись –
о другой любви, о нежной встрече...
Но неумолим осенний вечер –

Проститутка водку разливала,
проститутка гостя целовала,
и напрасно пел о жизни лучшей
оскорблённый гений – Фёдор Тютчев.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.