Здравствуй, Мань! С приветом Вася!
Ты там шибко не ругайся,
Что я снова, грешным делом, из отседова пишу!
Вот подстригли и помыли,
Укололи, похмелили.
Поделиться, между прочим, настроением спешу.

Третий месяц, как уж здесь я,
А уже прибавил в весе -
Сорок восемь, хоть в ботинках, мне снимать их было лень.
Раньше, помнишь, как бывало? -
Аж с весов меня сдувало!
Ел ведь, Маша, че попало да и то не каждый день!

Кстати, я на днях случаем
Санитарку облил чаем,
Но попался я с чефиром - в изоляторе лежу.
Когда выпустят - не знаю.
Впрочем, че я забегаю,
Я сперва тебе подробно, по порядку расскажу.

Встретил Саньку, что без глаза,
Он, как я, слегка под газом,
То да се, разговорились, мы же школьные друзья.
Ну и в Круглый забежали,
Там портвейн как раз давали -
Этикетка вся в медалях - отказаться нам нельзя!

Под мостом культурно пили.
Вдруг - свисток! Нас окружили,
Повязали, погрузили в Луноход, ядрена мать!
Привезли нас в вытрезвитель,
Там уже битком набито,
Ну а кто бузил не в меру,
Те стреноженные спят.

Представляешь, невезуха!
Ну, зачем нам отрезвуха?
Я старлею двинул в ухо, думал с Санькой убежим...
Да куда там... Как насели!
Только косточки хрустели!
Оглянуться не успели - на клееночках лежим!

А чтоб лучше засыпали,
Из кроваток не упали -
Нас вожжами привязали, занемела аж рука.
Утром эти падлы-суки
Отдают пиджак и брюки,
А в карманах, Маня, тю-тю - нет уже четвертака!

Мент кричит: Пошевелитесь!
Одевайтесь. Распишитесь.
Из коробки мелочь высыпал - все точно, без булды!
И сверлит ментовским взглядом:
Мне, - мол, - вашего не надо!
Сам, как боров, щеки сзади даже издали видны!

Мне мелькает, Санька, мысль:
Мол, не ссы! Опохмелимся!
Тут заходит сам начальник, чтоб уловы подсчитать.
Всех повыгнал, вставил клизмы,
А меня за героизм
Вот отправил на Кирпичный в спецприемник отдыхать.

Здеся в нашем отделеньи
Все почти без измененья.
Пей и кушай все бесплатно, и антабус - высший сорт!
Чистота вокруг сверкает,
Громко радио играет,
Пальмы-моря не хватает, ну а так - сплошной курорт!

Да, тебе привет от Вали!
Помнишь, пили с ней в подвале?
Я ее в больничке встретил - на РВ сдавали мы.
У нее нашли чего-то,
У врача открылась рвота,
Может, много в жизни видел - без сознанья увезли!

Ой, да че про эту шлюху...
Про меня, Марусь, послушай:
Утвердеться тоже надо, на талоны не прожить!
Витамины ем от пуза -
Рядом поле кукурузы.
Говорят, что помогает тем, кто водку бросил пить!

Ну а ты то, как там, Маня?
Ты смотри, не изменяй мне!
Щас весна, вокруг соблазны, мужикам того и дай!
На базаре ль, в магазине
Будут клеиться грузины -
Говори - что ты замужня и подальше посылай!

Как там Петька, наш негодник,
Третий раз уж второгодник?
Мы с тобою маху дали, что не сдали в институт.
Он бы не был шарлатаном
И не лазил по карманам.
Ох, достукатся, оболтус! - в педприемник заметут.

Ой, забыл я похвалиться:
Можешь, Маша, мной гордиться -
Перестали черти сниться, а то было, нету сил...
Правда, снился тут недавно
Их начальник самый главный
И хвалил, что пить я бросил, и в театр приглашал.

Я хотя не ихней плоти,
Чистокровный русский плотник,
Хоть в театре разу не был - все же я же не дурак!
Знай, мол, нашенску натуру!
На спектакль про Политуру
С ним пошел я, только пива мы с ним выпили в антракт.

Он в буфете разбашлялся.
Я, Марусь, не растерялся,
Будь что будет! Мы по триста засадили на скандал.
Черта я избил, ханыгу,
Не сбивал чтоб спонталыку
Работягу, по натуре, если пить он завязал.

Тут проснулся я, Маруся,
Весь от ярости трясуся,
Что же вижу? Мать честная! Наяву, средь бела дня
<нрзб> нам повсюду,
Мы ж побили всю посуду,
И евонный хвост облезлый за голяшкой у меня.

А вчера проснулся рано
Мокрый весь от тетурама,
Мне опять: А ну, Ванюша, раскрывай пошире рот!
Спецтаблетки, между нами,
Заставляют пить горстями,
По антабусу огромный щас в стране перерасход!

За всю жизнь на леченья
Я, без преувеличенья,
Не принял я столь таблеток и уколов, е-мое!
Лучше б в Африку иль в Гоби
Отправляли те снадобья,
А для нас они, ей-Богу, как для зайца эскимо!

Вон опять базлает няня:
Кто не выпил тетурама?
Толку что! Мы эту пакость под язык и в унитаз!
Завсегда обманем Зину,
Только вот от сульфазину
Зад болит невыносимо, искры сыплются из глаз!

Ну а так - жить можно, Маня!
Койка все же с простынями,
Баня теплая и светлый туалет, паркет, трюмо...
Вот помылся я под душем,
Мне б сейчас чего покушать...
Но талоны я в картишки засадил на день вперед.

Жрать охота, ажно пучит!
Телик нам на этот случай -
Там продуктов изобилье, что душа хотит - бери!
Мы ж в ответ - за всю заботу
Дружно ходим на работу.
Государство не в промоте, Маша, что ни говори!

Разгружаем мы вагоны
Или грузим ли поддоны -
Без романтики работка, не люблю, ядрена мать!
Но бугор наш - честных правил,
Понял и к печи приставил -
Вагонетки, как конфетки, взад-вперед меня катать.

Кирпичи пекчи не лучше,
Это, Маш, не хреном груши!
Но, родная, успокойся и не хмурь своих бровей!
Собери и сдай бутылки,
Сало мне пришли в посылке.
Не помру! Не беспокойся - я же нашенских кровей!

Вон, в войну, как не противно,
Ели гвозди и крапиву,
А не брал нас даже ящур, мы плевали на гастрит!
Здесь лечусь амбулаторно,
<нрзб> из уборной.
Мой желудок несравненный что-то очень барахлит!

В животе вот так и крутит!
Чифирок сейчас замутим.
Только чаем и спасаюсь. От поноса средство - во!
Запиши рецептик, Маня!
Полплиты на два стакана.
Без чифира алкоголик как боксер без синяков!

Ну, покедова, Маруся!
Скоро выпишусь, вернуся,
Только вот загвоздка вышла - на антабус сдал мочу,
Врач смотрел, зевал от скуки,
В результате выдал, сука! -
У меня как будто в почках по подову кирпичу!

А под этими камнями...
Маня, слышишь, между нами,
Рак по-мойму поселился, спать ночами не дает!
Я же чувствую кишками,
Как, собака, он клешнями
Сверлит дырку рядом с пупом мне вторую на живот.

Говорят: от той скотины
Помогает жир гусиный,
Если есть - в посылке вышли, аккуратно заверни.
Если нет - на всякий случай
Подойдет и жир барсучий,
В крайнем случае - говяжий. Хоть какой-нибудь пришли!

До свиданья, касатуня,
Ненаглядная Манюня!
Стосковался, спасу нету! Особливо поутру!
Обнимаю и ревную,
Тыщу раз тебя целую.
Главно дело - не б...й мне! Выйду - голову сорву!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой кораблик - судьба - под названием Жизнь
Сел на мели в надломах и трещинах.
Хочешь - пой, хочешь - пей, только крепче держись,
По барометру бури обещаны.

Песни будут потом, а пока недосуг,
Я в ином измерении гордости.
Где же бакенщик - друг? Мне туманом вокруг
Пелена из обмана и подлости.

Где ж мои берега? Я их должен найти,
И, как парус, душа располощется.
Неужели - хана? Сквозь туман не пройти,
А на твердую землю так хочется!

Серой чайкой вдали, не оставившей след,
Пролетают года по-над волнами.
Я, наверно, устал и немного ослеп.
Различаю в ночи только молнии.

Не пойми-разбери где друзья, где враги?
Часто те и другие ненадолго.
Постоянны одни, разве только, долги,
А вот их то как раз и не надо бы!

Простота чьих-то душ, как гречиха в полях,
Колосится открытая начисто,
И обидно когда, словно мины в домах,
В людях спрятаны ложь и предательство.

Только мать и могла вывесть формулу дня,
Пусть не ново, но это и бедово:
Если деньги ушли, а за ними друзья,
То, выходит, друзей просто не было.

Видно, Боги, шутя, в день рожденья меня
Не святой окропили водицею
И, как хлеб аржаной, всю судьбу для меня
Густо смазали крепкой горчицею.

Так бывает в груди солено, горячо,
Что ни женщин, ни водки не хочется!
А на верного друга тугое плечо
Опереться порою так хочется.

Что ж, я с мели сошел, позади страх и риск,
Можно шпарить в любом направлении,
Я стараюсь наверх, но меня сносит вниз,
А внизу - в низком все измерении!

Где ж мои берега? Я их должен найти
И, быть может, еще распогодится.
Но туман позади и туман впереди,
А на твердую землю так хочется!
А на твердую землю так хочется...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Отношения людей бывают разные:
Голубые, пожелтевшие, красные.
А бывают потускневшие, серые
И бывают как лучи солнца первые.
А бывают рассиропленные, пряные
И бывают как листики ранние.
А бывают непонятные, спорные
И бывают откровенные черные.

        Где же мой любимый цвет - цвет огня.
        Столько лет его ищу и все зря.
        Неужели так всю жизнь пройду?
        А я цвета своего не найду.

Мимо женщины идут распрекрасные
В платьях ярких, как пожар, а души разные.
Есть сиреневые, синие, алые,
Как глубокие моря и реки малые.
Где-то ж временем закрыт и мой родник,
Грудью бьется он об лед, гранит.
И, как я, не признает любовь-марево,
Ждет огромную любовь, как зарево.

        Столько сполохов вокруг от любви,
        Где ж ты огниво мое? Позови...
        Где ж ты зарево мое? Засветись...
        Где же ты, моя любовь, моя жизнь?

Все друзья мои давно, сверстники,
Спутниц жизни и любимых встретили.
Все по цвету и в цвет подобрано,
И живут себе на радости, по-доброму.
Только я всегда один, все - вдвоем.
Только я пою совсем ни о чем.
Только я вздыхаю ночью и днем...
Я ж мечтаю все о пламени своем.

        Мы в застенках своих бытия
        Осуждаем друг друга, а зря!
        Лучше каждый пусть спросит себя:
        А каков же по цвету сам я?

Я себя ищу в потоке разноцветия.
Я в расцвете, но каков же по цвету я?
Может быть, моя душа не зеленая,
А коричневая, ржавая, казенная...
Ведь в мозаике поступков столько разного,
Столько легкого, рассчитанного, праздного,
Столько желтого, лживого, опасного
И так мало откровенного красного.

        Где же мой любимый цвет - цвет огня.
        Столько лет его ищу и все зря.
        Неужели так всю жизнь пройду?
        А я цвета своего не найду.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Молоканку, малость под хмельком
Пришел тады, маманька попросила.
А ты, Клавдея, вместе с молоком
Сквозь сепаратор сердце пропустила.

И так гипнозом женским обожгла,
Что все во мне мужицкое заныло.
Ты б черта в рай свести тогда могла,
И для него б ужасно это было!

Ну то да се, я смел после вина,
Спустя чуток, в ботве мы оказались.
Ушла за лес тактичная луна,
Поскольку мы в светиле не нуждались.

А после, встав с сырого чернозема,
От репеев очистились мы оба,
И ты, крестясь, сказала мне: Кузьма!
Антихрист мой! Люблю тебя до гроба!

Я взял и столб ближайший своротил,
От слов твоих умножилися силы.
В порыве чуйств на грабли наступил,
Но искры с глаз приятны даже были!

То боль души, я плачу наповал,
Ведь у меня ж любовная отрыжка.
Будь я поэт - я б кровью написал
О нас с тобой увесистую книжку!

Хотя б про встречи те у лопухов,
Что были нам мягчей любой постели.
Хи-хи, ха-ха! И так до третьих петухов,
А спать притом - ни грамма не хотели.

Что лопухи! Мы раз силосный стог,
Шутя, любя, без трактора умяли!
Вот только жалко кирзовый сапог,
Что в яме там силосной потеряли.

Я свадьбу уже задумал - честью-честь,
Моя родня на все была согласна,
Хоть ты была такая как ты есть -
Косая и корявая ужасно.

Я рассуждал: хромая - что ж с того?
Во сне храпишь - смотри какое диво!
А в остальном - мы ж пара сапогов,
И нам, как есть, сойтись необходимо.

Чин чином мы готовились гулять,
В сельпо набрав, что было там получше,
И первачу нагнали ведер пять,
И браги чан, на всякий там на случай.

Гостей считать примались на пальцах,
И округлялась цифирка родни:
Пятьдесят один со мною это - нас,
Плюс сорок девять с ейной стороны.

Да все б ниче - тут Гришка рассказал
Как он имел тебя на косовице,
Потом дружку по бухарю отдал
За полмешка подмоченной пшеницы.

Я - в кулаки, он божится дитем!
Я до Петра: А ну, мол, подтверди-ка!
И он матерится, оченно при том,
Ну и дела, сбирали ползуниху!

Клавдея, ты ж устосала меня!
Как в клуб пойтить? На людях появиться?
До свадьбы ведь осталося три дня,
А мне б сейчас на месте провалиться.

Выходит что ж - зазря цвела картофь
И нам луна за скирдами светила?
Да это ж сплошь обман, а не любовь,
Коль у тебя с другими дело было!

Я понял все. Не стоишь ты меня.
Обидно лишь и жалко даже стало, -
Что завчера зарезал кабана,
А подождать - так сколько было б сала!

Да что - кабан, когда я сам - лопух,
В твоем лице не разглядевши черта,
Не верил сплетням грамотных старух, -
Что у тебя сто тридцать три аборта.

Как жить теперь? Под ложечкой сосет,
У глаза тик. Не вынесу измены!
Однако, знай: я отомщу за все
И на вожжах повешусь в ваших сенях!

Ужо ясно: за гробом не пойдешь,
не спросишь люд, игде моя могила...
А что с тебя, паскудина, возьмешь? -
Ведь ты ж до гроба только и любила!

Прости за почерк, криво я пишу,
И, может, что сказал не очень лестно.
Прости за все! На веки ухожу,
Сдержала б только старенькая лестня.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как в театре - наклейка ресниц,
Строим волосы, речи и глазки,
И как часто нам истинность лиц
Заменяют фальшивые маски.

Чуть чего - передернем лицо,
Ну а если к тому же хитер -
Сам себе я тогда сразу все:
Режиссер, драматург и актер.

И поди, угадай - чтобы враз,
Как билет лотерейный из круга
Без ошибки, рискнул бы на глаз
Выбрать сходу врага или друга.

У мужчин этих масок по сто,
А у женщин - по сто тринадцать,
Жизнь - спектакль, отнюдь, не простой...
Людям свойственно гримироваться.

Кто есть кто? Мне бы проще вполне
По китайскому сдать бы экзамен!
Круглосуточно, даже во сне,
Каждый в роли какой-нибудь занят.

Отличи подлеца от отца,
Разберись где жена, а где - кто жена,
Отыграем мы жизнь до конца,
Что поделаешь! Так уж положено...

Маски всюду с собою таскаем,
Как ключи от вонючих квартир,
Даже в ангелов мы же сыграем,
Посещая при людях сортир.

Паразиты поют нараспев
И в расчете скромны для острастки,
Ну а дети, слегка повзрослев,
Примеряют родителей маски.

Где ж конец театральных границ,
Где не похоть, а истинность ласки?
Это жутко - иметь вместо лиц
Восковые елейные маски.

Но, видать, до скончания дней
Предстоит нам еще ошибаться,
Принимая врагов за друзей,
А друзей видеть в роли свиней...
Людям свойственно гримироваться.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я уезжал, представьте, уезжал...
Меня совсем никто не провожал,
А если кто и был из провожал -
Так это - сам седеющий вокзал.

Мычали тепловозы, как быки,
Стучали по перрону каблуки -
И каблучки модерные девиц,
И каблуки вагонных проводниц.

А было очень жарко и тесно,
И грустно было и чуть-чуть смешно.
И пуст, казалось, вовсе был перрон,
Хотя пустым и вовсе не был он.

Все провожали и встречали,
Смеялись, плакали, кричали...
И я смеялся и кричал
Внутри, а внешне я молчал.

И мне хотелось жарких слов,
Объятий, поцелуев и цветов.
Увы! Я был никем непровожаем,
Хоть был всегда я всеми уважаем.

Но вдруг, желанные, сквозь шум и гам,
Перрону по ушам, вагонам по сердцам
Ударили слова Счастливого пути!
И стало легче чемодан нести.

Я взял слова, положил в кошелек.
В том кошельке я лучшее берег.
Мне показалось, это для меня
И для других, таких же, как и я.

Кому не жали на прощанье рук,
Кого не провожал ни брат, ни друг.
Я, диктором растроганный, сказал:
Спасибо, друг, седеющий вокзал!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот я и снова стою на пороге,
Вязаный коврик топчу,
В верную дверь из неверной дороги
Нервно, как дятел, стучу.

Старые шторы старинной работы,
Та же герань на окне,
И пожелтевшие старые фото
Так же висят на стене.

Здравствуй, Маманя!, и на пол вязания
Падает серый клубок.
Шею мою оросила слезами:
Господи! Ты ли, сынок?..

Я уже все проглядела окошко,
Все перемерила сны
И поседела, как видишь, немножко
С той позапрошлой весны.

В гордом смущении мне показала
Майку, что раньше носил.
И, улыбаясь, сквозь слезы сказала:
Видишь, храню ее, сын...

Все это время ее не стирала,
Запах все твой берегла.
Как затоскую, достану, бывало...
Смотришь, тоска отлегла.

Что ж ты не ешь? Иль сготовлено просто?
Вижу - устал ты, усни.
Стелется белая-белая простынь,
Светлыми будут и сны.

Будут мне сниться белые рощи,
Черные птицы лететь,
Будут всегда наши матери проще
И метче на жизнь смотреть.

Видно, такая у них уж судьбина,
Чтоб не случилось - всегда
Встретят, накормят, постелят для сына,
А сами не спят до утра.

Птиц убаюкал серебряный иней,
Белая песня берез.
Снится всегда нам пух тополиный
Старых оставленных гнезд.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Водка выпита вся и до дна,
Для тоски, вроде, нету причин.
Ты со мной, но ведь ты - одна,
Я с тобой, но и я - один.

Наши речи давно недлинны,
Наши губы, как лед, холодны,
Грусть осенняя в наших делах,
Души нам заменяют тела.

Мы воруем себя у ночей,
Вот опять загрустила свеча,
Будто чувствует - я ничей,
Будто знает что ты - ничья.

Я сейчас докурю, как всегда,
И со вздохом задую свечу.
И, целуя, скажу, про себя:
Понимаешь, я так не хочу...

Если речи уже недлинны,
И невмочь откровенная ночь,
Если губы, как лед, холодны -
Тут ни водкой, ни чем не помочь!

А ты подносишь мне водки стакан,
А она на губах так горчит...
И внутри - мне про самообман
Истерически кто-то кричит.

И я чувствую, день ото дня,
Что однажды и сам закричу:
Ты прости! Не грусти! Отпусти
Ты меня! Понимаешь, я так не хочу!

Если речи уже недлинны,
И невмочь откровенная ночь,
Если губы, как лед, холодны -
Тут ни водкой, ни чем не помочь!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот так всегда у русского Ивана:
Наутро пусть не будет ни гроша,
Но если он дорвался до стакана -
Поет и стонет русская душа!

А после боль в висках и в пояснице,
И странный сон про шляпки от гвоздей...
И в самый раз бы щас опохмелиться,
Но как назло ни денег, ни друзей.

Обидно, что ж, довольствуюся квасом
И, силясь вспомнить, кто меня побил,
Спросил жену неимоверным басом:
Во сколь пришел и сколько я пропил?

Откуда эти странные ботинки
И клок волос от девичей косы?
Где козырек от новой восьмиклинки
И, что ль, в ломбард заложил я трусы?

В мольбах жены ни юмора, ни смеха...
И, слава Богу - Он их не слыхал,
А то б давно трамвай по мне проехал
Или башку расплющил самосвал.

Ты, - говорит, - скотина, на соседей
Ружье искал, зубами им скрипел,
Потом при всех на детском лисапеде
Катался голый, Марсельезу пел.

Да как же так сумел я умудриться?
Жена, прости! Поверить не могу!
Но что ли впрямь на улице - плюс тридцать?
А я домой приперся весь в снегу...

Ну и дела... Шатаются три зуба,
Видать, боксеру душу излагал.
Теперь, гуляй себе в часы досуга -
За ухом нос и светится фингал.

Вот так всегда! Никак не удается
Установить пропорцию и - ша!
И потому сперва душа смеется (Ох, хохочет!),
А после стонет русская душа!

Я не Ермак, но мыслию объятый,
Сижу на тихом бреге Иртыша.
Зачем душа мне эта - непонятно,
Коль за душою нету ни шиша.

Зачем душа мне эта - непонятно,
Коль за душою нету ни гроша.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А на Тарской тишина у ворот.
Жизнь людей разгородила стена.
По ту сторону парнишка поет,
А по эту - плачут мать и жена.

А по толстой по ограде-стене
С автоматом ходит рыжий солдат.
И мурашечки бегут по спине...
Не спеша, солдатик ест виноград.

Люди смотрят, понимая его,
Что он только выполняет приказ.
И, конечно же, ему нелегко
Быть прострелянным десятками глаз.

Он, конечно же, с поста не уйдет,
Ему вверена граница-стена.
По ту сторону парнишка поет,
А по эту - плачут мать и жена.

Только песня не имела границ.
Парень с песней улетал в небеса,
Растревожив возле Тарской стены
Из платочков матерей паруса.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вроде я - не манси,
Есть глаза и мозги,
Но вдали и вблизи
Я не вижу ни зги.
Я бываю в гостях,
Но в табачном дыму
Часто вижу в глазах
У людей немоту.

Да и это не та
Суета-маета,
Но всегда неспроста
Слепота, немота.
Люди что-то кричат,
И в кредит, напрокат
Все ответа хотят,
Только я не Сократ!

Я и сам все в бегах
И с судьбой не в ладах,
Весь в долгах - как в шелках,
Что карась в неводах.
Изменила жена,
Между нами межа.
И живу, дребезжа,
Как стекло витража.

Я и сам все в бегах -
Без друзей, при друзьях,
Только спутник в бегах -
Мой же собственный страх.
Потому что, когда
Мы бежим в никуда -
От себя, как вода,
Не сбежать никогда!

Знать бы если о том
За какие гроши
Где нас пустит и кто
Для постоя души,
А под праздник втройне
Мысли вовсе грустны
И почти как в тюрьме
Снятся мрачные сны.

Не герой, не палач,
Не пустой как калач,
Но, хоть смейся, хоть плачь -
Я в кольце неудач.
Вот вчера поддавал,
Обмывали сервант,
А сервант <нрзб>
За бутылку сержант.

Пусть дурак он и плут,
Но удачи все там,
Где и пряник, и кнут,
Власть, деньга и наган.
Знаю я лишь одно:
От портних и до клизм -
Все в рассрочку дано -
Телевизор и жизнь!

Горсть последних монет
Швырну в морду друзьям.
Денег нет и привет,
Все они - по кустам.
Мне осталось к утру
Зарядить пистолет,
Но в аду и в раю
Справедливости нет.

Если это все так,
Значит, где-то есть цель.
Только все неспроста,
Где же выхода щель?
Да и эта не даст
Суета-маета,
Караул, слепота,
А вокруг - немота.

От часов до трусов
Все отдал бы тому,
Кто ответить мне смог:
Отчего? Почему
Не труслив как стукач,
Не жесток как палач,
Не пустой как калач,
Но в кольце неудач?

Почему я в кольце неудач?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я на свалке поломанных судеб,
Там где жизнь не бьет ключом,
Где обиды и радости копятся
На потом, на потом, на потом.

Хорошо бы сейчас на свободу
И, как тонущему, на миг
Полной грудью хватить кислороду...
Рано бредишь звонком, старик!
Все потом, все потом, все потом...

Посиди ты еще три года.
Поболтали и хватит на том.
На-ка, прыткий, покушай кильки,
А сардины под пиво - потом.
Все потом, все потом, все потом...

А потом - это может быть поздно,
И не нужно бывает - потом,
И притом на душе так нервозно,
И так холодно в ней притом.
Мне ж твердят: Все потом, все потом.

Ну и что ж, что жена изменила,
С офицером на воле сошлась.
Значит - стерва была, не любила,
Потому и не дождалась.
Все потом, все потом, все потом...

Не сдавайся хандре и унынью,
Потихоньку сиди и жди.
Скоро будет набор на химию,
У тебя ж вся жизнь впереди!
Все потом, все потом, все потом...

Жизнь пьянящая нынче ее там,
Вкус полыни потом обретет.
Ей за все отомстит и по счетам,
Отвернется и мимо пройдет.
Все потом, все потом, все потом...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Все страшное и грубое,
И липкое, и грязное,
Жестокое, тупое,
Неизменно-безобразное,
Орущее и ржущее,
Неверное, нечестное,
Постыдное и скользкое,
Утробное, телесное,
Облапанное, низкое,
Капризное, блудливое,
Повсюду - примитивное,
Угодливо-трусливое,
Завязшее, болотное,
Загнившее, застойное,
Предательски-опасное,
Тупое, недостойное,
Угоднически-хамское,
Гноящееся, черное,
Убогое и серое,
Но в серости - упорное,
Слежавшееся хлюпкое,
А твердое, лишь костное,
Глупейшее, засохшее,
Зевающее, злостное,
Берущее и жрущее,
Надменное, жестокое,
Расчитанно-змеиное,
Корявое и ложное,

Но жалобиться надо ли,
Что толку в нашем плаче,
Когда мы твердо знаем -
Все быть должно иначе!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

По большаку летят, летят машины.
Борта навзрыд, промерзшие, скрипят.
На колбасу, на кожу, на щетину
Из дальних сел для нас везут скотину
На смерть - на Мясокомбинат.

Который час в пути уже колонна,
В тепле уснули напрочь тормоза,
А у коров, ничем незащищенных,
Кровь стынет и от этих страшных гонок
Уже навыкате глаза.

А сквозь решетки тяжко и натужно,
Грызя надстройки жесткие бортов,
Мне в душу горько смотрит тихий ужас
Глазами смертными коров.

Такая боль, тоска и безнадежность...
Неужто все же чувствуют они,
Что ждет их там за горизонтом снежным
Из всех Святых святая неизбежность
Во имя жизни для других.

Ревут они голодные, продрогли!
Им в ноздри хлещет ветер и мороз,
И вдоль последней смертной их дороги
В молчаньи шапки сняли их подруги -
Семья участливых берез.

Всегда и всем сочувствуют березы,
Они ж растут из памяти веков.
Закон природы был всегда суров,
Придет пора и их прольются слезы
В весеннем звоне топоров.

Ну, а пока смотри на автостраду -
ЗИЛы несут на спинах и несут
Живую и родящую громаду,
По кузовам фасованное стадо -
На фарш, на зельц, на колбасу...

И завтра будут, будут в магазинах
Мозги и кровь, а вот - извольте вам
Напополам разрубленное вымя.
Когда-то также Данко сердце вынул
И бросил к нашим грязным сапогам.

По большаку летят, летят машины.
Борта навзрыд, промерзшие, скрипят.
На колбасу, на кожу, на щетину
Из деревень для нас везут скотину
На смерть - на Мясокомбинат.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

По небу плыли хмуро облака.
Я в путь последней друга провожал.
Само собою вырвалось: Пока!
В ответ венок бумажный зашуршал...

А ну, земляк, давай стакан на круг,
Хоть слово я давал себе - не пить.
Ушел еще один хороший друг,
Его не возвратить, не заменить.

И землекоп, старательно кряхтя,
Свой раскладной стаканчик предложил:
Да будет пухом мерзлая земля
Тому, кто в этой жизни не дожил...

За нашу жизнь - жизнь отдали отцы,
Их схоронили, умных, молодых,
А в жизни процветают подлецы,
И кровососы рядятся в святых.

Ну почему, морали вопреки,
Неколебима истина во зле?
Что лучшие на смерть обречены
А идиоты ходят по земле?

Мой компаньон, немного захмелев,
Ему чужое горе - в пять кубов -
Сказал, что все мы - гости на земле -
Живем во власти праведных Богов...

Прибрал Господь! - Я слышу там и здесь.
И зло берет за мертвых на живых!
Что, если Бог на свете все же есть,
То почему он так несправедлив?

На нас глядит Всевышний свысока
И выбирает лучшего раба,
На небеси там тоже, видно, план
И, как у нас, за качество борьба!

Вот почему, морали вопреки,
Неколебима истина во зле,
Что лучшие на смерть обречены
А идиоты ходят по земле.

И там в цене людская доброта,
И простота душевная в цене.
На простака же как на дурака
Потом глядят Всевышние Небес.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ох, замучил кашель по ночам,
И свистят у горле петухи,
Аж соседи в стеночку стучат,
Дескать, сейчас же, падла, прекрати!

Ты же этим буханьем, свинья,
Живо ребятенка искалечишь!
А ежели чахотка у тебя -
Почему, паскудина, не лечишь?!

И жена стращает все меня:
Дыму в хате вечно как в аду!
Выбирай: куренка или я?
А не то я к свекру уйду!

Издеватель, Гитлер и злодей -
У Матрены стало поговоркой.
Занавески, видите ли, ей
И одежу провонял махоркой.

Ну, вчера аванец я сполна
На махру сдержал, так что ж скулить!
А вдруг опять с германцами война?
Веник мне тогда курить?

Я, вообще-то, если б не курил
И не пил, заразу, Солнцедар,
Так давно б Фиат себе купил,
А Матрене - автосамовар.

Корефан недавно мне сказал:
У тебя ну нету силы воли...
Да я разов четырнадцать бросал,
Семь из них еще в начальной школе.

С ним пошел я на спор, только так,
Что не закурю уже ни разу.
Так выспорил, а после у Колька -
Пузырек и крышку к унитазу.

Мы тогда успели в Гастроном,
Этот случай надо же обмыть.
Ну а если выпил за углом -
Как тут можно чтоб не закурить?

И с тех пор гыкаю по ночам,
Прям, не кашель, а тигриный рык!
Разрывает душу по частям
Этот самый недушевный хрип.

Сердце что-то стало барахлить
И тошнит чегой-то по утру...
А, может, правда, меньше надо пить?
Может, правда, много я курю?..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

К девчушке три пьяные лба приставали.
Все делали вид - будто не замечали.
Прикидывал каждый: Пойду на рожон,
А вдруг между делом порежут ножом?!
И трое, увидев, что струсили люди,
Наглее хватали девчушку за груди,
В лицо перегаром хрипели: Куда ты!
Все будет О'кей, - ухмылялся кудлатый.
В обиде не будешь. Пятак на кармане.
Поедем, Дуреха, гульнем в ресторане!
И вдруг из толпы вышел этот прохожий,
Совсем на героя пацан непохожий.
Назвал их по имени: Хулиганье!
Отстаньте! Не троньте, ханыги, ее!
Врасплох, как испуг, он всегда непривычен -
Их щупальца враз отпустили добычу.
Она убежала, а трое ожили
И парня смертельным кольцом окружили.
Ты что ж, самый смелый?, - хихикал блондин, -
Пойдем побазарим один на один!
А парень был зелен и слаб, и смешон,
Но парень не струсил и с ними пошел.
Он думал за правду поцапаться с ним,
Он думал и вправду - один на один!
Но в волчьих законах он был неподкован.
И насмерть бандитами был измордован.
В холодных носилках холодное тело.
Глядела на тело толпа обалдело.
Шептали мужчины, что рядышком были:
Какая жестокость. Парнишку убили...
Примчались эксперты за вечной уликой,
Толпой расходилась она многоликой.
Как совесть кричащая чья-то в бреду -
Парнишкина кровь на холодном снегу...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как-то раз пьяный в две дуги,
Бражку пить я не стал.
Потянуло на подвиги -
Я от бабы сбежал.

Помню ямы и рытвины,
От жены уходил,
В кабаке под закрытие
Триста грамм засадил.

Настроенье прибавилось,
Вот и то, что искал.
Мне чувиха понравилась,
Ну и к ней я пристал.

Было зябко и холодно,
Мелкий дождь моросил.
Мы случайно с ней встретились
На стоянке такси.

Были шансы уменьшены
Познакомиться с ней,
Мне ж подобные женщины
Снились только во сне.

Ну а эта красавица
С сигареткой в зубах
Не могла не понравиться,
Помню, взял даже страх.

Оставалось представиться
Джентельменом лихим
И, стараясь понравиться,
Я читал ей стихи.

Но влюбленная логика
Подсказала наить:
Что без яркого подвига
Мне здесь неча ловить!

И, как Гамлет Шекспировский,
Как нежней я спросил:
Вам, простите, не в Кировский?
Я поймаю такси.

Как дите непорочное,
Улыбнулась она.
В это время полночное
Вышла, сука, луна.

И при свете мерцающем
Враз икать перестал.
Дорогие товарищи!
Я жену в ней узнал.

Провалиться осталося,
Хмель покинул меня...
Предо мной улыбалася
Дуська, баба моя!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Это тысячелетье назад
Животом усвоялася грамота,
Люди пили бурду, суррогат,
А на закусь ловили мамонта.

И потом, озверевши, зазря
Драли скальпы у собственных жен.
И дикарь пожирал дикаря,
Если тот ему был не нужон.

Там прикрытие ягодиц дам
Украшеньем считалося века,
А теперь тот же стыд, тот же срам
Показателем стал человека.

Первобытный и гадкий народ
Ел без меры и пил до без памяти
И на тысячелетье вперед
Истребил на планете мамонтов.

В наш двадцатый стремительный век
Не смешны первобытные трюки,
Так же жаден и груб человек,
Те ж в крови волосатые руки.

Та ж в глазах озверелая жуть,
Та же боль и тоска, все равно,
И все так же друг друга жрут,
Хоть и пьют уж другое вино.

Не страшны нам огонь и вода,
Вечен сифилис, раки и вкусы,
Но, как прежде, опасней всегда
От зеленого змия укусы.

Сколько тюрем, несчастий и бед
Украшают зеленого змия.
Смотришь - был завчера - человек,
А сегодня похож стал на Вия.

И сегодня, как в Каменный век,
Часто мы распеваем без звука,
И звереет потом человек...
Атавизм это - страшная штука!

Лишь собака теперь и не пьет,
Да и то, ибо днем она спит,
А в полночь и собака не прочь,
Только вот Гастроном еще закрыт.

Я боюсь, сотня лет не пройдет
И потомками будем мы прокляты,
Что за тысячу лет наперед
Всю планету усеяли пробками.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Был я как-то в воскресенье
Приглашен на день рожденья,
А, быть может, это среда или пятница была.
Дело в том, что в эти даты
Нам не выдали зарплаты,
Я остался без копейки, вот дела!

И случись же именины,
У кого-нибудь - у Нины,
Она знатною буфетчицей слыла.
И вообще ее в округе
Уважали все подруги
За хорошие, за всякие дела.

Но я был изобретатель,
Фантазер, почти Лафатер,
И пошел на энто дело без рубля.
Решено, коль это надо,
Значит, будет, как награда,
Тот товарищ, что в обличии меня.

Три часа, промежду прочим,
Я пролазил по Рабочим...
Ох, и улицы! Всего один фонарь.
Я же адрес знал неточно,
Познакомились заочно,
Да к тому ж меня смутил и Солнцедар.

Тот напиток препротивный
Я закусывал крапивой
Яркой, сочной - соответственный букет.
А на колбасы и на фрукты,
И на прочие продукты
Завсегда у алкашей иммунитет.

В общем, где-то возле Омска
По системе Шерлок Холмса
Разыскал я ту компанию. Салют!
Мне кричат: Давай штрафную!
Опоздал, мол, к сабантую!
И граненый фужерочек подают.

Все - косые, на пределе,
Все припили и приели,
И один уже сидел при синяке.
Я к нему подсесть изволил,
Все же там кость поболе
И обглоданные вроде бы не все.

Должен честно вам признаться:
Не люблю в гостях ломаться -
Хряпнул, крякнул и Памиром закусил.
Чуть попозже, как маэстро,
Врезал триста граммов Экстры,
Опосля осоловел и загрустил.

Похрустел я челюстями,
Стало скучно мне с гостями.
Вся компания - набор одних тузов.
Слева спал директор морга,
Справа чавкал шеф из торга,
А напротив завстоловой тосковал без огурцов.

Тут включили Радиолу,
Под мелодию я с полу
В аккурат себе наложил винегрет.
Вдруг, откуда не возьмися,
Возле Нинки появися
Этот лысый, мне ненавистный брюнет.

Сразу видно, что засранец!
Тары-бары и на танец,
И за талию, как рюмочку, берет.
Я мигаю ей с досады:
Мол, любимая, не надо...
Но любимая и глазом не ведет.

Я в антракте им навстречу
И кричу брюнету: Встречу,
Рассчитаюсь я с тобою, паразит!
А она мне: Удивляюсь!
Извините, вас не знаю!
Представляете? Такое говорит...

Дело прошлое. Я с нею
Был знаком уже с неделю
По протекции товарища с Чермет.
Так судьбе угодно было,
Враз меня заколотило,
Я схватил и разорвал на ней жилет.

Тут ко мне сигают двое
И с ухмылкою ковбоев
Предлагают подзаглохнуть молодцу.
Я спросил: Чего вам надо?
Оказалось, эти гады
Претендуют мне ударить по лицу.

Стало горько и досадно,
Я заплакал: Суки, ладно...
Для острастки плюнул в харю и Привет!
После, помню, бил посуду,
А брюнетика, паскуду,
Самолично прочно запер в туалет.

Поднялася тута драка,
Избиение, клоака,
Как на поле Куликовом лилась кровь.
Я кусал, щипал ногтями
И месил их всех локтями,
А Нинульке откусил до уха бровь.

Если б мне кого в подмогу -
Поубил бы всех, ей-Богу!
Ну а так я только выбился из сил.
Правда, в кухне у порога
Я поймал чью-то ногу
И с ботинком, между прочим, в мясорубке пропустил.

И по ходу, для страховки,
Спрятал наглухо в духовке
Телефон, чтоб он куда не позвонил.
Раз ведь в год ружье стреляет,
Хрен его, заразу, знает -
Сколько там чего еще я натворил.

В общем, был я измордован,
Но проснулся все же дома.
Ох, и грустно вспоминать ажиотаж!
Шел-то я на именины,
А попал ведь на крестины,
Перепутал общежитье и этаж!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Позади ресторанная дверь,
Впереди пустота одиночества,
Безысходность. Куда же теперь?
А ведь хочется, хочется, хочется!

И бесцельно щипая кусты,
По аллее плывет в невесомости
Символ похоти и красоты
Вне морали, вне денег, вне совести...

Обнаженностью женственных плеч,
Взглядом синим, немного космическим,
Враз сумела добычу привлечь.
Он уже на крючке косметическом.

Попросила: Позволь закурить!
Он ушам не поверил вначале.
Я с тобою желаю побыть, -
Для него те слова означали!

Ради Бога! Возьмите хоть все! -
Подал Приму: Простите за силос!
Ведь такие ему лишь во сне
По утрам обнаженные снились!

Под хмельком парень был и вполне,
В джинсах цвета невообразимого,
Как в гипнозе, за ней полетел
Поскорей за барьер допустимого.

Он в плену ее глаз колдовских
Лебезил, оказалося проще все.
Согласилася ночь быть для них
Покрывалом в березовой рощице.

Красота и сама простота.
Не могла все никак насладиться.
Как в засушливый год резеда
Жаждет ночи прохладной напиться.

На дежурство тут вышла луна,
Испокон у ней график лирический,
И серебряно звонит она:
Есть еще один венерический!

Они выпили ночь всю до дна.
Неизвестность терзает теперь.
Позади эта ночь и луна,
Впереди - диспансерная дверь!

Нас магнитом влечет красота,
Перед нею бываем бессильны мы.
Осторожно, а вдруг это та,
Яд у ней на красивых губах...
Змеи тоже бывают красивыми...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне - тридцать три уже,
Я в крупном тираже,
А сам себе даю намного меньше.
Девчонка говорит:
Какой же ты старик,
Ты лишь созрел для самых юных женщин!

Мне только тридцать три,
На возраст не смотри!
И ты со мною запросто осталась,
Но что не говори
И как там не мудри -
Все чаще на лице моем усталость.

Мне тридцать три... Привет!
Здесь остановки нет,
И, как пластинка, в эти обороты
Кручусь до хрипоты,
Мой автостоп был ты,
Но ты ушла, включив бесповоротно.

Мне тридцать три теперь.
На счетчике потерь,
Уж не хватает цифр и от обиды
Во сне я говорю,
Зубами скрежещу,
Чтоб наяву себя потом не выдать.

Мне тридцать три с куста,
Я в возрасте Христа,
Ему куда ни шло - висел за дело -
Так легче раза в три,
А я распят внутри
И в шрамах у меня душа и тело.

Мне тридцать три, ну что ж...
Седею ни за грош,
Душа пуста - входите, ради Бога!
Вы обживетесь тут
За несколько минут,
Вот только обувь скиньте у порога!

Мне тридцать три - ура!
На пенсию пора,
А встретимся - спина моя дымится.
Признаться - подустал,
Не тот уже запал,
Но порох есть еще в пороховницах!

1975

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Расскажу вам, поверьте, не трюк -
Как с получки купил я утюг,
А чтоб стрелки лучшее держались у брюк -
Я Алжирского взял восемь штук!

Кореша попришли поздравлять,
А и то, надо правду сказать:
Это все ж не топор -
Дефицитный прибор,
Сели мы утюжок обмывать.

Возмущаться, сосед, не моги,
Что немного гремят сапоги,
В общежитии у нас
Завсегда этот джаз,
День не каждый берем утюги.

Ну распили мы эту бузу,
А у нас ни в едином глазу!
А картошка стоит,
Ароматом дымит,
Прям, шибает мужскую слезу.

Я по жребию жму в Гастроном,
И стремглав возвращаюсь с вином,
Не остыло пока
На столе и в висках,
Глядь, а двое уже под столом.

Рубинштейн пили все ж впятером,
Хоть скидалися только с Петром.
Васька что-то сказал,
А Колек не понял,
Он ему пояснил утюгом!

Тут, ей-Бог, пошатнулся порог,
Все заспорили, падая с ног.
Кулаком, графином,
Табуретом, ведром -
Мотивировал каждый - чем мог!

Как с балкона упал шифоньер -
Расстреляйте - не помню теперь!
Помню только финал:
Милиционер прибежал
И тотчас на себе вынес дверь!

А как пол проломили уже -
То на нижнем дрались этаже,
А оттуда - клубком,
(Мы науку - потом!)
На просторы больших рубежей!

Как у бани трубу, что дымить,
Умудрилися мы да уронить?
То не в сказке сказать,
Да не пером описать,
Разве что кочегара спросить.

Так на славу утюг я обмыл,
До копейки получку пропил.
Двое в гипсе три дня,
Бюллетень у меня,
В вытрезвитель Витек угодил.

На помойке погнутый утюг,
Мне до стрелок теперь - недосуг.
Неприятность вокруг
И повесток в Нарсуд
Персонально вручили пять штук...
Погуляли...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сквозняки на душе, холода.
Речкой вымерзла наша любовь,
Но под толщей холодного синего льда
Жизнь пульсирует все же и вновь,

Расстояния все сократив,
И в былое всего унося,
Память сердца занозой засела в груди,
Не дает мне покоя и сна.

Что ей хрупкие талые льды
И условностей пестрая нить,
Ведь она все изгибы, изломы судьбы
Отпечатками сердца хранит.

А по ним так легко опознать
И представить на память суду.
Где же алиби взять и что можно сказать
В оправданье себе самому?

Можно в горы и к морю махнуть,
От врагов и долгов убежать,
Только память свою мне нельзя обмануть,
Ей, как солнцу, нельзя возражать.

Очень трудно бывает, когда
Сам не знаешь - куда б себя деть.
Вот опять на душе сквозняки, холода,
Лучше в прошлое мне не смотреть.

Но от тени своей не уйти
Никуда, ни за что, никогда!
Где б я ни был, со мной неразлучна в пути
Память сердца, как хлеб и вода.

Не виню, не браню никого,
Что по тонкому, хрупкому льду,
Словно зек по тайге, от себя самого
Убегаю все глубже в тайгу.

Остается в надежде весна,
Как реформа душевной зимы.
А пока на душе только вьюга одна,
Холода на душе, сквозняки.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.