Покуда Пегас мой в стойле
И на устах печать,
Ваша любовь не стоит
Того, чтоб ее замечать.
Ваша любовь – обуза,
Плот на моей мели,
Покуда в отлучке Муза
И Лира моя в пыли.

Я верен своей привычке
Орфеем спускаться в Ад,
А вы подносите спички
К окуркам моих утрат,
А вы взрываете полночь
Избытком душевных сил,
Пока я пытаюсь вспомнить
О том, что давно забыл.

Покуда я пленник будней
И шьюсь среди голытьбы,
Ваша любовь не будет
Частью моей судьбы.
Я не то чтобы стоик –
Мне стоит только начать...
Но ваша любовь не стоит
Того, чтоб ее замечать.

Пока на Парнасе свалка,
Все тщетно – пиши-не пиши...
Мне нужна, скорее, весталка,
А не жрица моей души.
По пятницам я – затворник
В разладе с собой самим.
Вы приходите во вторник,
Во вторник поговорим...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У меня за пазухой тепло -
обогрей озябшие ладошки.
Зимний ветер дует из окошка
и свистит в разбитое стекло.
Нам с подъездом вновь не повезло,
но с любовью повезло немножко.

Встань поближе и прижмись ко мне сильней.
Холода - они страшны лишь для тех, кто в одиночку
вдоль по улице бредет, ощущая сквозь сорочку,
что зима все злей и холодней.

Стоя на заплеванном полу
темного чужого коридора,
мы с тобой вполголоса, как воры,
в пыльным неухоженном углу,
дружно стосковавшись по теплу,
тянем нить смешного разговора.

Кто услышит нас, решит - дураки.
Разве можно просто так, ни о чем, в бетонной клети...
Нет бы в кухне, у плиты, на скрипучем табурете
медленно позевывать с тоски...

Нужен нам скрипучий табурет,
как собаке - боцманская трубка.
На тебе - искусственная шубка,
а на мне - немыслимый берет.
Но зато есть пачка сигарет -
первая совместная покупка.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ребята, я пишу вам с леспромхоза.
У нас на леспромхозе благодать.
Ни драма, ни поэзия, ни проза
Про нашу жизнь не в силах написать.
Мы валим лес налево и направо.
Но денег нет, ах, черт меня возьми!
Зато, как все, и мы имеем право
Голосовать и жаловаться в СМИ.

Нас продают уже 4 года
То москвичам, то местным первачам.
Такая запредельная свобода
И в страшном сне не снилась Ильичам.
Купите нас хоть вы, товарищ Сталин,
Внеся порядок в этот раскардаш:
За годы перестройки мы устали
От этих многочисленных продаж.

Мы на мели – в фуфайках и спецовках.
И люди в форме – тоже на мели...
Милиция на лесозаготовках!
Такое, блин, не снилось и Дали.
Вы морщились в гробу, товарищ Сталин:
Мол, как же вы живете, мужики?
Их промысел, конечно, нелегален,
Но есть хотят не только лесники.

Вчера мы хоронили двух марксистов.
Мы их не укрывали кумачом.
Один из них был левым трактористом,
Другой опился левым первачом.
И перед тем, как навсегда скончаться,
Он нас собрал у ветхого стола.
Велел с утра с дефолтом разобраться
И тихо вскрикнул: Путин – голова!.

Живите тыщу лет, товарищ Путин!
И пусть мы вымрем, как враждебный класс,
Мы верим, что когда-нибудь наступит
Век процветанья. Жалко, что без нас...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну вот и кончен этот день, и слава Богу,
да будет ночь в моей занюханной судьбе.
А то, что кто-то там поет: Пора в дорогу..., -
так это ж Ланцберг - он немного не в себе.

Я занят сном, меня не троньте, Бога ради,
я злой спросонья, я спросонья сам не свой.
А то, что кто-то там с замком никак не сладит, -
так это ж Ланцберг - он воюет с головой.

Мне так легко, мне так спокойно, елы-палы,
брести во сне по бесконечному мосту.
А то, что кто-то там с моста плюет на шпалы, -
так это ж Ланцберг проводил свою мечту.

Ему-то что, его судьба не укатала,
и если сердце ему скажет: От винта,
он заберет с собой конверт и три квартала
и плюнет с трапа точно так же, как с моста.

Проходит ночь и, к сожаленью, скоро утро,
и осень плачет за стеною серых штор.
А то, что кто-то там нарочно все напутал, -
так это ж Ланцберг - он ужасный фантазер.

Он помассирует уставшие ладони
и запоет, и мне почудится со сна:
весна смеется, и блажен Святой Антоний,
и чуть звенит бакштаг, как первая струна.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Посвещается В. Шемшученко

             Am               Dm
Кольцевая дорога никуда не ведет:
                E7                    Am    FE7
Ни туда, ни обратно, ни назад, ни вперед.
                 Am       A7              Dm  
И по ней не добраться ни к венцу, ни к Отцу –
                  Am    B      E7        Am
Можно только скитаться без конца по кольцу.

Кольцевая дорога – закольцованный мир...
Здесь Москва-недотрога и тельцовый кумир,
Здесь английского слога невысокий полет...
Кольцевая дорога никуда не ведет.

Hm...
Окольцованной птицей я лечу над страной,
Где однажды родится новоявленный Ной.
Все на свете от Бога. Кроме думских острот.
Кольцевая дорога никуда не ведет.

Cm...
От Кольца до Садовой я пройду босиком
В рубашонке холщовой с посошком и мешком,
Чтобы истиной строгой огорошить народ:
Кольцевая дорога никуда не ведет!...

Dm...
Но в холщовой рубахе не дойти до Кремля:
Современные ляхи остановят меня
И посадят в кутузку, и заклеят мне рот:
Чтоб не шарился русский у Кремлевских ворот.

Am...
Без ответов вопросы... И, смягчая мой плен,
Угостит папиросой меня старый чечен.
Скажет: В поисках Бога ты попал в переплет.
Кольцевая дорога никуда не ведет...

Кольцевая дорога никуда не ведет:
Ни туда, ни обратно, ни назад, ни вперед.
И по ней не добраться ни к венцу, ни к Отцу –
Можно только скитаться без конца по кольцу.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из цикла Неизвестный Окуджава

           Am          Dm            AmE7Am
Мы славно живем, мы забыли о битой посуде,
      C              G            C
И в комнате нашей отныне покой и уют...
      F               Gm          A7     Dm
А в доме напротив живут очень странные люди:
  Am                   Dm       E7      Am
Они нас не любят и в гости к себе не зовут.

Они, на работу спеша, никогда не смеются
И прячут озябшие руки в карманах пальто.
И в сторону смотрят, чтоб с нашим окном разминуться:
Они нас не любят, и сами не знают – за что...

На общих пирах мы поврозь на одной фотопленке,
И в общих делах по уборке родного двора
Мы вечно метем тротуар друг от друга в сторонке
И листья ссыпаем по разные точки костра.

Мы любим весь двор, да и двор нас по-своему любит:
Юнцы не грубят и кивают в ответ старики...
Но в доме напротив живут очень странные люди:
Они нас ужасно не любят, всему вопреки.

И долгой зимой, и коротким засушливым летом
Нам грустно, что все не кончается наша вражда.
Но люди из дома напротив не знают об этом
И нас не полюбят, наверно, уже никогда.

Они наблюдают за нами с позиции судий
И думают, глядя, как мы создаем свой уют,
Что в доме напротив живут очень странные люди:
Они нас не любят и в гости к себе не зовут...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Марина идет по дороге,
От жизни грешной отрешась.
Уныло летит ей под ноги
Чужая татарская грязь.
Чужая скрипит колымага
И мат из чужого окна...
Елабуга – это не Прага,
Елабуга – это дыра...

Марина не видит, не слышит,
Не любит, не верит, не ждет.
Дыхание жизни все тише,
И смерть – у соседних ворот.
Все вытерпит только бумага,
Пока не дойдет до костра...
Елабуга – это не Прага,
Елабуга – это дыра...

Не то, чтоб по жизни непруха,
А просто усталость и страх.
От мужа ни слуха ни духа,
И дочь у чертей на рогах...
И день непогодой распорот,
И ночью ни света, ни звезд...
Елабуга – это не город,
Елабуга – это погост...

В Елабуге нету маститей.
Но кто ж у Поэта в долгу?
Простите... Простите... Простите...
Я больше уже не могу
Ни сдержанной быть, ни беспечной,
Ни верящей в силу добра...
Елабуга – это не вечно...
Елабуга – лишь до утра...

А утром – другая Россия,
С которой мой сын не знаком.
Там солнце и Рейнер Мария
В обнимку с седым ямщиком.
Там сушки румяны и ломки.
Там песни и звон хрусталя...

Елабуга. Август. Потемки.
Марина. Бумага. Петля.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Однажды, рано или поздно,
в пути зализывая раны,
из городов тропою звездной
уходят в Лету великаны.
Как постаревшие спортсмены,
не одолевшие маршрута,
они идут, а им на смену
толпою валят лилипуты,
спеша ушатами воды
смыть великанские следы.

И начинается потеха.
И равнодушными ночами
куски неискреннего смеха
летят в прохожих кирпичами.
И лилипуты лилипуток,
как заведенные, под вечер
во мраке телефонных будок
уныло тискают за плечи.
А по утрам в кругу друзей
гордятся доблестью своей.

Но безмятежные минуты
редки в краю семейных кланов.
И выбирают лилипуты
себе народных великанов.
За хилый рост, за плоскость шуток,
за зажигательные речи,
за их готовность лилипуток
уныло тискать каждый вечер,
за великанское чутье
на лилипутское мое.

Так и кончается эпоха
великих дел и дерзких планов.
И лилипутам очень плохо
на свете жить без великанов.
Они еще смелы, как будто,
и бьют в большие барабаны,
но по ночам у лилипутов
в мечтах совсем другие планы.
Когда ж вернутся великаны?
Когда ж вернутся великаны?..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

          Am
Вниз по Вологде реке
я плыву на катерке.
       Dm          Am
Ни долгов, ни сожалений –
      H7        E7
абсолютно налегке.
        Am
Катит Вологда-река
мимо церкви и ларька,
      Dm          Am
и Михалыч с саквояжем,
        H7       E7 Am  
как дурак, у Поплавка
      A7          Dm
Недвижим который год.
      H7          E7
Но никто не поднесет...

Вниз по Вологде реке
при попутном ветерке,
с поэтической элитой
третий час накоротке.
Костя смотрит свысока,
как несет меня река,
и в его глазах гранитных
ощущается тоска.

Чтобы плыть к началу дня,
он готов отдать коня.

Вниз по Вологде реке
с папироскою в руке,
вдоль шаламовского дома
на Софийском бугорке
я плыву издалека,
непосаженный пока.
Выйти что ли у Варлама,
шандарахнуть чефирка?

Ну, а речка Колыма
прибежит к тебе сама.

Вниз по Вологде реке
в полосатом пиджаке
я плыву в литературу
на последнем катерке.
Впереди бежит строка
из тетрадного листка.
И для памятника места
мне не выбрано пока...

Катерок спешит домой.
Я пока еще живой...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Светлячки от нас с тобою скрылись на луне.
Я хочу сосной родиться на твоей горе.
Лунный свет плывет на запад в гулко тишине,
на восток стремятся тени лилий во дворе.

Звонко лает пес на гостя. Персики в цвету.
Старый лис крадется тихо к заячьей норе.
Этой ночью я старинный свиток не прочту.
Я хочу сосной родиться на твоей горе.

Ночь проходит. На пионе - капелькой роса.
Я хочу сосной родиться на твоей горе.
Скоро этот лес разбудят птичьи голоса.
Как весеннее прекрасно море на заре!

А пока луна играет маковками гор
и мешает спать под утро местной детворе.
Птицы нынче не закрыли двери на запор.
Я хочу сосной родиться на твоей горе.

Тихо тает надо мною Млечная река.
Я хочу сосной родиться на твоей горе.
Как похожи на дракона эти облака:
он как будто искупался в лунном серебре.

Лунный свет плывет на запад. И четвертый час
на восток стремятся тени лилий во дворе.
Я прождал тебя напрасно и на этот раз.
Я хочу сосной родиться на твоей горе

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Em                                  Am
Город неряшливый плиткой домов облицован...
H7                          Em        CH7
Улица Яшина, пятиэтажка Рубцова.
Em                            Am
Куцее дерево в улицу вписано резко.
C                Am               H7  Em
Чудится Дербина за кружевной занавеской.

            Am    H7         Em
Страшно и холодно. Вымерший дом.
         Am   H7           DmE7
Зимняя Вологда, морг за углом.
          Am   H7        C
Холод безбашенно поедом ест.
       Am   H7           Em
Улица Яшина, третий подъезд.

Жители хмурятся, видя мой облик усталый.
Выйду на улицу и заблужусь в трех кварталах -
Не преднамеренно, а из страха, похоже...
Чудится Дербина в каждой случайной прохожей.

Страшно и холодно. Месяц февраль...
Зимняя Вологда, снежная даль -
Белая-белая, как простыня.
Что я здесь делаю вот уж два дня?

Город неряшливый плиткой домов облицован...
Улица Яшина, пятиэтажка Рубцова.
Куцее дерево в улицу вписано резко.
Чудится Дербина за кружевной занавеской.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

      C             G          Dm             Am
До чего же мне надоело с мужиками ходить на речку,
        C               G          Dm                Am  
С мужиками ходить на речку, превращать выходные в пьянку.
       F             C       Dm       E7    F
Смастерю-ка я из полена деревянного человечка,
     Dm         Am           E7               AmG
Назову его Буратино, в антикварном куплю шарманку,

Натяну на старую шляпу два пера голубиного кроя,
Дедов плащ отыщу в чулане и отцовские скороходы,
Натяну дырявые джинсы, дверь входную на ключ закрою
И пойду по дворам весенним за гроши продавать свободу.

CGDmAm  CGDmAm  FCDmE7Am FCDmE7Am  G

Будет плакать моя шарманка, навевая грустные думы,
Будет цокать мой человечек деревянными башмаками.
А из окон пятиэтажек сердобольные толстосумы
Будут двор устилать весенний неразменными медяками.

До чего же мне надоело покупать в магазине гречку,
Ненавидеть свою работу и в музеях смотреть картины...
Смастерю-ка я из полена деревянного человечка,
Научу его бить поклоны, назову его Буратино.

Мы пойдем по степным дорогам мимо пашен и мимо речек,
Мы разучим такие песни, от которых вы не уснете.
Будет плакать моя шарманка, будет кланяться человечек,
Будет мелочь звенеть в карманах и лягушки квакать в болоте.

Только где мне найти полено, чтобы было смирней овечки,
Чтоб не плакало и не стонало под разбитым моим рубанком?
Нынче кланяться не желают деревянные человечки,
Да и в бутике антикварном невозможно купить шарманку...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом укрытые...
Нехотя вспомнишь ты время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые...
   Ох, эти лица, давно позабытые –
   Светлые души и двери открытые,
   Лампочки, тапочки, девочки-лапочки,
   Мама на лыжах в сиреневой шапочке.
Мама на лыжах, а папа – в отсыпочке
После ночной. Все мы ходим на цыпочках.
А за окошком – бульдозером срытые
Нивы печальные, снегом укрытые.

Нивы печальные, думы осенние,
Танцы в ДК и кино в воскресение,
В макулатуре – журналы с картинками,
А после школы – конверты с пластинками.
   А после школы – уроки и опыты,
   Час на битлов и пацанские хлопоты:
   Стенка на стенку, проулок на улицу...
   Тот не мужик, кто зассал и тушуется.
Тот не мужик, кто читает Некрасова
В час, когда двор в настроенье атасовом,
В час, когда выбрались лыжники сытые
В нивы печальные, снегом укрытые.

А после драки – награда за мужество:
Пива глоток и бычок от содружества...
Нехотя вспомнишь, что мама волнуется,
Бросишь: Пока! – и вразвалку по улице.
   Бросишь бычок за углом возле булочной,
   Снегом забулькаешь запах окурочный,
   Юркнешь за дверь в аккурат на поверочку –
   Папа попросит дневник на проверочку,
Всыплет ремня, даст советы дурацкие.
А под столешницей – Лем и Стругацкие,
А под подушкой – бабина с Подлодкою
И фотография с голой молодкою.

А за окошком – бульдозером срытые
Нивы печальные, снегом укрытые...
Все это было в моем поколении,
В веке другом и в другом измерении.
   Но чуть закрою глаза – предо мною
   Утро туманное, утро седое,
   Книжек страницы, пластинки побитые,
   Танцы и лица давно позабытые...
Ох, эти лица, давно позабытые –
Светлые души и двери открытые,
Лампочки, тапочки, девочки-лапочки,
Мама на лыжах в сиреневой шапочке.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

По дороге разбитой и древней,
поклонясь деревенской царевне,
я уеду из этой деревни
и в нее никогда не вернусь.
Возвращаться - плохая примета,
с детских лет мне запомнилось это.
И лежит во все стороны света
под ногами родимая Русь.

Вместе с маминой речью напевной
не взлетит голос батюшки гневный.
Я уеду из этой деревни
налегке, с чемоданом в руке.
Одинокий и грустный, как прежде.
В чемоданчике - смена одежды.
А в душе - ни любви, ни надежды -
только мысли в тяжелой башке.

Я уеду из этой деревни.
Будет льдом покрываться река,
будут ночью поскрипывать двери,
будет грязь на дворе глубока.
От сиротской тоски многодневной
по дороге разбитой и древней
я уеду из этой деревни
на века, на века, на века...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

(парафраз на стихи А. Межирова)

Песни, что мною посланы, не возвращаются из полета.
Рыбы моих намерений не попадаются на блесну.
Я сплю, положив под голову Ивачевские болота,
А ноги мои упираются в Ягорбу и Шексну.

Время летит стремительно и разворачивается рисково,
Но от его полетов и разворотов давно вдали,
Я сплю, положив под голову улицу Годовикова,
И стелятся чистой простынью Фанера и Криули.

Вдали от Земли
Плывут корабли
Космических капитанов
И строится мост
Из веры и звезд,
Минуя мой тихий погост...

Спорит Соборная горка по вечерам с высотой альпийской,
И отзвуки этих споров клубятся над мутной рекой.
Я сплю на складном диванчике на улице Олимпийской
И нервно во сне ворочаюсь на улице Любецкой.

И снятся мне зов галактики и кустики звездных терний.
Но я не спешу проснуться и, корабли отправляя вдаль,
Я сплю, положив под голову мэрию и Вечерний,
А ноги мои упираются в Азотку и Северсталь.

Сквозь грусть и печаль
Уносятся вдаль
Составы и самолеты,
Дожди, облака,
Минуты, века...
И мне бы в полет. А пока

Песни, что мною посланы, не возвращаются из полета.
Рыбы моих намерений не попадаются на блесну.
Я сплю, положив под голову Ивачевские болота,
А ноги мои упираются в Ягорбу и Шексну.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Осень. Усталость. Свинцовая высь.
Долгая старость. Короткая жизнь.
Речи при встрече минуют уста:
Все части речи сменили места.
Родственник смерти - дворник с метлой
Крутится-вертится по мостовой.
Ветер целуется с тоненьким льдом.
Вот эта улица, вот этот дом.

Мелкое счастье в тепле батарей.
Осень. Ненастье у наших дверей.
Все отсырело, поблекло вокруг:
Старость - не радость, мой друг...

Осень. Неспешность дождей и минут.
Глупая внешность. Привычный маршрут:
Лавочка в сквере, ларек за углом,
Встречные звери виляют хвостом,
Мелкое детство бесится всласть -
Крутится-вертится, хочет упасть.
Мама волнуется. Визг и содом.
Вот эта улица, вот этот дом.

Сплетница Софа. Железный гараж.
Словно Голгофа - четвертый этаж.
Колики в сердце. Дрожание рук.
Старость - не радость, мой друг...

Осень. Унылость продрогших аллей.
Голая стылость больших тополей.
Зонтик под мышкой. Металл по стеклу.
Умные книжки пылятся в углу.
Время мухлюет и ходит не в масть,
Кавалер-барышню хочет украсть.
Карты тусуются. В прикуп - облом...
Вот эта улица, вот этот дом.

Прошлое живо, но прошлое - дым...
Кавалер-барышня ходит с другим.
Крутится-вертится шар голубой.
Долго ль еще под тобой?..

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

(диптих)

1.
Муж в кладбищенской земле,
сын - в Крестах или далече,
Пушкин выехал на речку,
а вернется ли - Бог весть.
Томик Блока на столе.
Входят гости: Добрый вечер!
Не разжечь ли в доме печку,
да стихов ли не прочесть?

Заходите, я вам рада,
с вами лучше, чем одной.
Нынче небо Петрограда
отливает белизной.
Белый саван над Сенатом.
Красок нынче нет иных.
И патологоанатом
пятый год без выходных.

Терпким запахом потерь
пропитался дом и вскоре
прозвучит на Черной Речке
выстрел. Пушкин упадет.
Кто-то снова стукнул в дверь.
Кто там? Гости или горе?
Не зажечь ли в доме печку
и не сжечь ли в ней блокнот?

На дворе - ХХ век,
а за дверью горбит спину
дьявол или человек -
все едино, все едино.
Раз назвал Иуду братом -
открывай и получай...
Пьет патологоанатом
за столом грузинский чай.

Тихо капает вода,
или это бьется сердце.
С фотографии старинной
смотрят Блок и Иванов.
А ко мне опять беда:
Пушкин с пулей иноверца.
Муж с неподанной повинной.
Сын в браслетах кандалов.

Заходите. Я вам рада.
С вами лучше, чем одной.
Вы ко мне сюда из ада,
или это вы за мной?
Белый саван над Сенатом...
Не порвать, не распороть...
Ждет патологоанатом
поэтическую плоть.

2.
Анна Андреевна входит в свою осень.
Анне Андреевне снится всю ночь Осип.
Хилые плечики, с горбинкой нос, уши:
Я после смерти стихи написал. Слушай.

Анна Андреевна тянет к нему руки.
Да уголовники бьют по рукам, суки.
Анна Андреевна хочет спросить: Где ты?
Но на общение Бог наложил вето.

Анна Андреевна курит табак флотский.
К Анне Андреевне ходит один Бродский.
Хилые плечики, прыгает, как мячик.
Анна Андреевна щурит глаза: Мальчик...

Анну Андреевну что-то грызет, гложет:
Вот и еще один сел не за что, Боже...
Впрочем, об этом не стоит грустить, Анна.
Он еще будет бургундское пить в Каннах.

Анна Андреевна входит в свою осень.
Анне Андреевне снится опять Осип.
Анна Андреевна тянет к нему руки,
да за стеною соседи шумят...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Все возвратилось на круги своя:
Черные ночи и белые вьюги.
Деньги и карты, вино и подруги,
Песни, стихи и живые друзья
Перевелись в нашей славной округе.
Все возвратилось на круги своя.

Ныне и присно, во веки веков –
Хмурые рощи и мерзлые реки.
И на развалинах библиотеки –
Мятые строки черновиков.
Время, забывшее о человеке
Ныне и присно, во веки веков.

Все суета бесполезных сует,
Все суета и томление духа.
Шмель бытовухи и книжности муха –
Невыносимо фальшивый дуэт.
Впрочем, Андрюха, и наша непруха –
Лишь суета бесполезных сует.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не хватает любви...
Бабы есть,
А любви не хватает...
От чужого тепла
Рыхлый снег бытовых передряг
Пусть не сразу,
Не весь,
Пусть частями,
Но все-таки тает,
Только вот без любви
До конца не растает никак.

Не хватает огня...
Видно кончился
Газ в зажигалке...
И пустой коробок
С этикеткой
Великий Ростов
Наблюдает за тем,
Как смешны,
Бесполезны и жалки
Все попытки мои
Прикурить
От сожженных мостов.

Ох уж эти мосты!...
Роковое клише неудачи,
Популярное там,
Где никто
Не сжигает мосты...
Не хватает любви –
Вот такое условье задачи.
И решить ее мне
Не помогут
Ни время,
Ни ты...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Посвящается В. Никольской

Стихотворение треснуло, как лобовое стекло,
и развалилось медленно и абсолютно неслышно.
Опять ничего не вышло. А ведь могло, могло
получиться легко и ясно, но... ничего не вышло.

Время вернулось в комнату: к тику прижался так:
им на секундной стрелке как голубкам на крыше...
Медленно пробираюсь сквозь разбитый филфак:
рифмы, наметки образов, осколки четверостиший.

Зэком сажусь на корточки в чистом от слов углу
и думаю о поэзии, о ее божественном смысле:
странное наказание - босиком по стеклу,
особенно если это мои же разбитые мысли....

Странное наказание... За какие грехи?
Все, что за мною водится, не выходит за рамки
заповедей и кодексов... Вдребезги бить стихи -
это не из Божественной, а из другой программки...

Кошка играет с рифмами, придуманного мыша
таская по всей квартире: стол, шифоньер, гардина...
Если не ошибаюсь, это пара к слову душа.
Впрочем, какая разница... Теперь-то не все едино?

Что там у нас на улице? Кажется, рассвело.
Чувствую подсознательно, что день этот будет лишним.
Опять ничего не вышло. А ведь могло, могло
выйти легко и ясно, но... ничего не вышло...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Посвящается А. Пошехонову

Никого, ничего, только ветер и пыль,
только громко скрипит деревянный костыль,
только пот по щекам, только дрожь по рукам
и неровной волной седина по вискам.
Никого, ничего, только призрачный путь
по дороге, где не с кем друзей помянуть.
Потому что друзья растворились вдали
и ушли по пыли далеко от Земли.

Я бы тоже ушел, да не вышел мой срок
досчитать до конца километры дорог.
Очарованный странник, дошедший до звезд,
все никак не найдет себе тихий погост.
Ни креста, ни листа, что накроет уста -
лишь гнилые пролеты большого моста.
Мне еще предстоит разминуться с трудом
на мосту не с Хароном, а с Вечным Жидом.

Мы друг другу в глаза поглядим в сотый раз,
совершим на мосту мусульманский намаз,
потому что давно в этих пыльных краях
Иегова с Исусом зовутся Аллах.
И опять разойдемся по нашим путям,
не давая покоя усталым костям -
два печальных изгоя заоблачных сфер:
очарованный странник и жид Агасфер.

И опять никого - только серая пыль,
только громко скрипит деревянный костыль,
только пот на щеках, только ветер в руках
и ехидный божественный смех в облаках.
Я теряюсь навечно в дорожной пыли -
очарованный странник российской земли.
И скрипит мой костыль, и крепчает печаль.
И не так уж она очарована - даль...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Глядят из глубины веков и из черновиков
на то, как я спешу, грешу и пачкаю тетради
Макар Попов, Лука Попов и Африкан Попов,
и Широглазовы - Иван, Маркел, Трофим, Геннадий.
Мне 36. Я мастодонт, легенда, корифей,
но мимо станции Зима я проезжаю, плача:
Здесь был расстрелян прадед мой - Таюрский Тимофей,
и все регалии мои тут ничего не значат.

Изрезан дальний горизонт отрогами Саян,
спешит сибирская Ока в мою ворваться фразу.
А где-то там, в лесном краю, лежит село Уян,
где каждый третий до сих пор, представьте, Широглазов!
Я не был там, я не был там, представьте, никогда.
Представьте, не был никогда, да и уже не буду.
Я разменял свои года без всякого труда,
и сдал на склад свои года, как винную посуду.

Могилы предков заросли высокою травой,
мне с Вологодчины до них никак не дотянуться.
Не ждет меня моя родня - я для нее чужой.
Ну, как я мог с роднею так в пространстве разминуться?
О, Боже мой, я за собой не сжег своих мостов.
Не покидайте же меня, прошу вас, Бога ради,
Макар Попов, Лука Попов и Африкан Попов,
и Широглазовы - Иван, Маркел, Трофим, Геннадий!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Посвящается С. Рыжову

Доремифасольно,
Сольно,
Горлу больно,
Но пою...
Смирно! Вольно!
Смирно! Вольно! –
Добровольно,
Мать твою...

Зал
В глаза:
Упал – отжался!.
Закачался –
В шапку медь...
А ведь я не нанимался
До икоты смертной петь...

До минор
(Фурор! И браво!) –
Как приправа
К ре-соль-ля...
Стайка мальчиков
Кровавых
Подлетает издаля.

Растерялся,
Задержался,
Бац! –
И пальцы меж ладов!
А ведь я не нанимался
Видеть этих пацанов...

Был наем:
Даем халтуру,
Попоем,
Бухнем
И – ша!
Так чего же я –
Как Гуру
После дозы гашиша?

Эти бардовские пассы,
Волоски из бороды –
Мимо кассы,
Мимо яссы
Шахомировской* орды.

Эти рваные рубашки,
Этот нож
Для толстых кож –
За бумажки,
За рюмашки,
За ну, ты, мужик, даешь!...

... За кулисы –
Как в берлогу –
Под хлопки
И матерки...
Не подох –
И слава Богу!
Наливайте,
Мужики!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вы спали на моем плече,
Придя к консенсусу в вопросе –
Уйти со мной из ресторана,
Или помедлить, уходя,
Когда в уездный город Ч.
Вошла задумчивая осень
В обличье редкого тумана
И моросящего дождя.

Фонарный круг лежал мячом
В штрафной сентябрьской площадке,
И ночь, как боковой судья,
Провозглашала угловой...
А вы... Вы были не при чем,
Поскольку в вашей разнарядке
Ни дождь не значился, ни я,
Ни все, что связано со мной...

Вы просто спали на плече
Моем или чужом – неважно,
Чтобы проснуться ровно в восемь,
Одеться и уйти домой,
Когда в уездный город Ч. –
Вальяжный и многоэтажный –
Вошла задумчивая осень,
Уже чреватая зимой...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Скоро выпадет снег. Пусть не завтра, но выпадет точно,
потому что с утра под ногами хрустит тротуар,
и морозный рассвет возвратился из ссылки бессрочной,
и у дворника N изо рта поднимается пар.

Скоро выпадет снег - белой кистью по желтой палитре,
долгожданным письмом, прилетевшим в варяги из грек.
Потому-то с утра дворник N представляется: Дмитрий.
Ни хочу быть инкогнито в день, когда выпадет снег....

Скоро станет светло, как в столице во время салюта,
и огни фонарей примут декоративный окрас.
Я шагну из подъезда, опоздав на четыре минуты
на сошествие снега, вплывая из вечно в сейчас...

И квадратик двора обозначится четко и резко -
обработанный файл в фотошопе грядущей зимы.
И сорвется душа с неготовой сорваться нарезки,
правя трезвое я в беспричинное пьяное мы.

И лопатный Димон проведет этот день без лопаты,
и подруга его будет долго летать на метле,
потому что зима - это то, чем мы с детства богаты,
что порой нас ведет куролесить по прочей земле.

Барселона, проснись! Рассыпайся пивнушками, Бремен!
Пой, австрийский оркестрик, про слезный аборт корабля!
Скоро выпадет снег и опустится русское время
на октябрьский мир колокольным напевом Кремля...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.