Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой.
За далекою Нарвской заставой
Парень идет молодой.

Далека ты, путь-дорога...
Выйди ж, милая, встречай!
Мы простимся с тобой у порога,
Ты мне счастья пожелай.

Жаркою страстью пылаю,
Сердцу тревожно в груди.
Кто ты? Тебя я не знаю,
Но наша любовь впереди.

Приходи же, друг мой милый,
Поцелуй меня в уста.
И клянусь, я тебя до могилы
Не забуду никогда!

Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой.
За далекою Нарвской заставой
Парень идет молодой.

Пускай погибну безвозвратно
Навек, друзья, навек, друзья
Но все ж покамест аккуратно
Пить буду я, пить буду я

Я пью и с радости и с скуки
Забыв весь мир, забыв весь свет
Беру бокал я смело в руки
Пью - горя нет, пью - горя нет

Когда я пьян, а пьян всегда я,
Ничто меня не устрашит
И никакая серенада
Мое блаженство не смутит

Сейчас я только полупьяный
Я часто вспоминаю Вас
И по щеке моей румяной
Слеза скатилась с пьяных глаз

Без пиджака, в одной рубахе
Шинель продета в рукава
Фуражка теплая на вате
Чтоб не болела голова

Я б возвращался на рассвете
Всегда б был весел, водку пил
И на цыганском факультете
Образованье получил

Белеет парус одинокий
В житейском море, господа,
Привет, немытая Россия!
Гори, гори, моя звезда!

Три сестры, три создания нежных
В путь далекий собрались однажды, -
Отыскать средь просторов безбрежных
Тот родник, что спасает от жажды.
У порога простившись, расстались
И отправились в дальние дали.
Имя первой - Любовь, а вторая - Мечта,
А Надеждой последнюю звали.

А Любовь покоряла пространства,
Все стремилась к изменчивой цели,
Но не вынесла непостоянства
И ее уберечь не сумели.
И осталось сестер только двое, -
По дороге бредут, как и прежде.
И когда вновь и вновь умирает любовь
Остаются мечта и надежда.

А Мечта, не снижая полета,
До заветной до цели достала.
И, достав, воплотилась во что-то,
Но мечтой уже быть перестала.
И осталась Надежда последней
По дороге бредет, как и прежде.
Пусть умрут вновь и вновь и мечта и любовь
Пусть меня не оставит надежда.

А сегодня окончены сроки,
Всем обещано дивное лето.
Отчего же мы так одиноки?
Отчего нас разносит по свету?
Только в самых далеких пределах
Одного я прошу, как и прежде:
Что бы жить и дышать и любить и мечтать
Пусть меня не оставит надежда.

Заполнен зал, в котором было пусто,
На сцене - свет, а в зале меркнет свет.
Сейчас вас будут развлекать искусством,
Сегодня просто плановый концерт.

На два часа вы станете добрее,
"Быть иль не быть" решите в пользу "быть",
Чтоб ни о чем потом не сожалея,
Уйти домой и все к чертям забыть.

На празднике на вашем,
Который вы встречали,
Весь город был украшен
Волшебными свечами.
И свечи так горели,
Так искренне, так ярко,
А к вечеру сгорели
Без дыма, без остатка...

Не дай вам Бог хоть раз зайти на сцену
С той стороны, где дверь "служебный вход",
Где все имеет подлинную цену,
Где все не так, где все наоборот.

Как вы любили кости мыть артистам,
За водку и за низкую мораль,
"И в личной жизни, мол, у них не чисто,
И часто, мол, спиваются, а жаль"...

Как вам не стыдно! Уберите лапы!
Не смейте лгать и верить тем, кто лгал,
А тихо встаньте и снимите шляпы
Пред тем, кто вас сегодня развлекал.

На празднике на вашем,
Который вы встречали,
Весь город был украшен
Волшебными свечами.
И свечи так горели,
Так искренне, так ярко,
А к вечеру сгорели
Без дыма, без остатка...

Зуд телефонов, связки ключей;
Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.
Желчь поражений, похмелье побед,
Но чем ты заплатишь за воду ничьей?
Я хотел бы опираться о платан,
Я так хотел бы опираться о платан,
А так мне кажется, что все это зря.

Свои законы у деревьев и трав;
Один из нас весел, другой из нас прав.
Прекрасное братство, о достойный монах,
С коростылем, зашитым в штанах.

С мешком кефира до Великой Стены;
Идешь за ним, но ты не видишь спины,
Встретишь его - не заметишь лица;
Забудь начало - лишишься конца.

Торжественны клятвы до лучших времен;
Я пью за верность всем богам без имен.
Я пью за вас, моя любовь, мои друзья;
Завидую вашему знанию, что я - это я.
Но будет время, и я обопрусь о платан;
Будет время - я обопрусь о платан,
А так, пока что мне кажется, что все это зря.

Пусть ветер крепчает, а нам трын-трава
Что зной, что январская вьюга.
По миру гуляет большая братва,
Постреливая друг в друга.

И все до балды, теснее ряды.
Считай, что еще мгновенье, -
И численность нашей российской братвы
Сравнится с мужским населеньем.

Кто козыри купит - победа в руках,
А кто не купил – пусть пасует.
Большая братва заседает в верхах,
Помельче братва голосует.

Братва кирпичом подстригает ботву
И чести своей не роняет,
Братва в милицейской форме братву
От той же братвы охраняет.

Вот третий звонок, свет в зале погас,
Я снова стою в кулисах.
Мне так не хватает штанов "Адидас"
И стрижки "В гостях у Лиса".

Но чую, что день приблизится мой,
Поднимем повыше планку,
Я выйду к народу и всею страной
Мы хором грянем "Таганку":

Таганка, все ночи полные огня.
Таганка, за что сгубила ты меня?
Таганка, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах...

У Ломбарда по утрам людно,
У прилавка толчея, давка.
Это те, кому совсем трудно,
На последний кон ставят ставки.

А я себе не вру - дохлый номер,
И надежды - чепуха, гнать их.
Я вчера, - еще б чуть-чуть, - помер,
Да похмелили кореша, мать их.

Ох, кривая ты моя тропка,
Я и Бога и себя трушу.
Я к окошечку встаю робко,
Я прошу принять в заклад душу.

Объявляют, слышу, мне цену,
И тишина такая, - мух слышно.
Я гляжу в квиток, словно в стену:
Что ж так дешево у вас вышло?

Что ль из бревен у нее нервы?
Иль глаза у ней свело с жиру?
Раз не может разглядеть стерва
Золотой моей души жилу.

Только слышу: "Гражданин - тише!
Так шумите, аж с лица спали,
Прейскурант теперь такой вышел,
Значит души дешеветь стали".

Я зажму в кулак пятак медный,
Выйду в мир, который мне тесен.
Я же вовсе не такой бедный,
Я ж бываю иногда весел.

И по ветру запущу ценник,
Не вернусь я за душой, бросьте!
Раз цена ей - пятачок денег,
Так нахрена ж она нужна вовсе?

И все путем. Вот только червь гложет, -
В душу плюнули, - нет сил драться...
А я же тоже человек, Боже,
Да за что ж они нас так, братцы...

Все кончилось так: он долго смотрел в окно,
Потом подошел к стене и надел пальто.
И вышел туда, где снег и ночь,
И сел в трамвай - уехать прочь,
Туда, где есть
Десять прекрасных дам.
Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь,
Сказала: "Еще когда-нибудь зайдите на наш огонь".
А гости сидели за столом
И чинно сосали чай с дерьмом,
И пили за здоровье прекрасных дам.
И он вышел прочь - куда, он не знал и сам.
Набрав семь цифр, он мерз, подпевая гудкам.
Но трубок никто не поднимал,
Он был один, и мир был мал,
Но все же скрыл
Десять прекрасных дам.
А дома его ждал застоявшийся дым,
И десять листов, верных его стихам.
И верь не верь, но десять прекраснейших дам
Ждали звонка в свою дверь, его звонка;
Десять прекрасных дам.
Я кончил писать, и тоже встал у окна,
Туда, где видна стена и еще раз стена.
И долго стоял, и синий дым
Ел мне глаза, но я был с ним
И пил до дна здоровье десяти прекрасных,
Десяти прекрасных дам.

Тем, кто держит камни для долгого дня,
Братьям винограда и сестрам огня,
О том, что есть во мне, 
но радостно не только для меня.
Я вижу признаки великой весны,
Серебряное пламя в ночном небе,
У нас есть все, что есть.
Пришла пора, откроем ли мы дверь? 

Вот едут партизаны полной луны,
Мое место здесь.
Вот едут партизаны полной луны.
Пускай... 

У них есть знания на том берегу,
Белые олени на черном снегу.
Я знаю все, что есть, любовь моя,
но разве я могу? ( Я-а не могу...)
Так кто у нас начальник и где его плеть?
Страх - его праздник и вина - его сеть.
Мы будем только петь, любовь моя,
мы не откроем дверь. 

Вот едут партизаны полной луны,
Мое место здесь.
Вот едут партизаны полной луны.
Пускай их едут.

Сегодня я включен в сеть
Сегодня день, когда мне хочется петь
А если скажут, что теперь поют иначе -
Я в курсе, но куда меня деть?
И это похоже на прогулки во сне
Или на летнюю тоску по весне.
А я всю жизнь спокойно шел в упряжке
Но отныне и навеки я вне

Ведь стрелка часов остра
А петь по нотам - только портить кровь
И это не то, что прописала сестра; 
Это - хилый закос под любовь.

За мной следит мое "Я",
А также вся его братва и семья -
Я так старательно пытался быть счастливым,
Что едва не пропал зря

И мне до лампы, чем кончится бой.
Мне скучно жить под пулеметной звездой.
Стоять под грузом - вредно для здоровья. 
Я, пожалуй, пойду с тобой

Ну что вам сказать? Спасибо, что смогли написать.
Приятно, что нас до сих пор считают своими.
Молюсь, чтоб у вас всегда было что есть и с кем спать,
И мне весело то, что вы помните мое имя.

А здесь как всегда: в хрустальном захолустье светло -
Здесь нет ничего, чтобы могло измениться.
И время течет, но, по-моему, то туда, то сюда,
И в зеркальной его глубине отражается кто-то, кого я знаю.
И я смотрю, как в вашем сегодня бешено летят поезда.
Не поймите меня не так - я рад их движенью;
Но когда сегодня становится прошлым - у нас восходит звезда,
И каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью.

Вот, наверно, и все. Спасибо вам за ваше письмо.
Спасибо за беспокойство и попытку спасти нас.
Но в наших краях все медленней почтовая связь,
Не знаю сможет ли ваше следущее найти нас. 
А теперь я вернусь к созерцанью того, как у вас там летят поезда.
Не поймите меня не так - я рад их движенью;
Но когда сегодня становится прошлым - у нас восходит звезда,
И каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью.
Каждую ночь я прощаюсь с твоей тенью. 

Когда в лихие года пахнет народной бедой,
тогда в полуночный час, тихий, неброский,
из леса выходит старик, а глядишь - он совсем не старик,
а напротив, совсем молодой красавец Дубровский

Проснись, моя Кострома, не спи, Саратов и Тверь,
не век же нам мыкать беду и плакать о хлебе,
Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх,
летает над грешной землей, и пишет на небе - 

"Не плачь, Маша, я здесь; 
не плачь - солнце взойдет;
не прячь от Бога глаза, 
а то как он найдет нас?
Небесный храм Иерусалим 
горит сквозь холод и лед
и вот он стоит вокруг нас, 
и ждет нас, и ждет нас...."

Он бросил свой щит и свой меч, швырнул в канаву наган,
он понял, что некому мстить, и радостно дышит,
в тяжелый для Родины час над нами летит его ероплан
красивый, как иконостас, и пишет, и пишет - 

"Не плачь, Маша, я здесь; 
не плачь - солнце взойдет;
не прячь от Бога глаза, 
а то как он найдет нас?
Небесный храм Иерусалим 
горит сквозь холод и лед
и вот он стоит вокруг нас, 
и ждет нас, и ждет нас...."

Я знаю места,
Где в тени золотой
Бредут янычары посмертной тропой;
Где дом покорен,
Где соленый забор,
Где проповедь вишням
Читает прибор. 

Я знаю места,
Где цветет концентрат -
Последний изгнанник,
Не ждущий заплат;
Где роза в слезах,
А калган - в серебре;
Где пляшут налджорпы
На заднем дворе... 

Ежели в доме расцвел камыш -
Значит, в доме разлом;
А ежели череп прогрызла мышь -
Время забыть о былом.
Может быть, в наших сердцах пляшут зайчики,
Может быть - воют волки;
А, может быть, ангел дождя трубит
Время снимать потолки.

Снежная гладь и тишь
И будто открылось небо
И будто бы ты глядишь
И ангелы все в сияньи
И с ними в одном строю
Рядом с тобой одна та,
Которую я люблю

Я говорю: Послушай,
Что б ты хотел, ответь
Тело мое и душу,
Жизнь мою и смерть,
Все, что еще не спето,
Место в твоем раю,
Только отдай мне ту,
Которую я люблю.

В сердце немного света,
Лампочка в тридцать ватт.
Перегорит и это -
Снова спускаться в ад.
А мы все пляшем не глядя
На ледяном краю
И держит меня одна - та,
Которую я люблю.

Что впереди не знаю,
Но знаю судьбу свою:
Вот она ждет, одна, та
Которую я люблю.

Куда ты, тройка, мчишься, куда ты держишь путь?
Ямщик опять нажрался водки, или просто лег вздремнуть,
Колеса сдадены в музей, музей весь вынесли вон,
В каждом доме раздается то ли песня, то ли стон,
Как предсказано святыми все висит на волоске,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске...

На поле древней битвы нет ни копий ни костей,
Они пошли на сувениры для туристов и гостей,
Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ,
Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас.
Один Илья пугает девок, скача в одном носке,
И я гляжу на это дело в древнерусской тоске...

У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать,
Она в конторе с пол-седьмого, ней брифинг ровно в пять,
А все бояре на "Тойотах" издают "PlayBoy" и "Vogue",
Продав леса и нефть на запад, СС20 - на восток.
Князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске...

У стен монастыря опять большой переполох,
По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог.
Монахи с матом машут кольями, бегут его спасти,
А бог глядит, что дело плохо, и кричит "пусти, пусти",
Настоятель в женском платье так и скачет на песке,
Я гляжу на это дело в древнерусской тоске...

А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,
Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса,
А у хранителей святыни палец пляшет на курке,
Знак червонца проступает вместо лика на доске,
Харе кришна ходят строем по Арбату и Тверской,
Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской...