Баюшки-баю, завтра суббота,
утром никто не пойдет на работу,
будут на смятых постелях лежать,
радио слушать да женушек жать.

Баюшки-баю, баю-баю,
встанут к обеду, хлебнут кофею,
кликнут жену, совершат променад,
купят на рынке зеленый гранат.

Встретят случайно соседа по даче,
цены ругнут да за жизнь посудачат:
Свежая сплетня: NN - голубой!-
и разойдутся, довольны собой.

К вечеру ветер подует с реки.
Женушка золото снимет с руки.
Вот уже рядом родимый редут.
Вынут ключи и в квартиру войдут.

Баюшки-баюшки-баюшки-бай!
Крутится в кухне кухонный комбайн.
Курица с рисом да чай с пирогами.
А после курицы, сонно моргая,

грязной салфеткою вытерев рот,
взрежут ножом экзотический плод,
и, поедая гранат неспеша,
скучно заметят, что жизнь - хороша.

Тем хороша, что бывает суббота,
можно совсем не ходить на работу,
кликнув жену, совершить променад,
радио слушать да кушать гранат.

Баюшки... Станет в окошке темно.
Нынче в программе смешное кино.
Глянуть кино да послушать Вестей...
Миловал Бог, обошлось без гостей.

Баюшки-баю, так вот и катится
жизнь, баю-бай, от субботы до пятницы.
Тихо снаружи и пусто внутри...
Вспомнишь во вторник: уже - тридцать три!
.....................................
Гвозди возьмешь и, придвинувши стул,
крепко себя приколотишь к кресту.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

- Как все меняется на свете.
Как повзрослели наши дети!
Еще вчера они, казалось,
пломбир подтаявший лизали,
сегодня - только посмотри:
как тот пломбир, холодноваты,
они - купцы и дипломаты,
они - партийные кумиры,
они - борцы за дело мира,
народные поводыри.

- Ну что ж, сбываются надежды.
А ваши, ваши-то - все те же:
вчера - шпана и голодранцы,
сегодня - тайные повстанцы,
враги кумиров и дворцов.
Они - левши и пересветы,
они - бродячие поэты,
сума - пуста, душа - до края,
их настигает и карает
слепая участь их отцов.

- И, собираясь, дети наши
пускают круговую чашу.
И, собираясь, дети ваши
пускают круговую чашу
и ранней блещут сединой...
- Как все меняется на свете!
Как постарели наши дети.
Как постарели ваши дети.
Как все меняется на свете.
А свет - он выдуман не мной.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как расточительно живем,
друг друга двигая плечами,
сгорая пестрыми свечами
на вечном поприще своем.
Когда мы, замкнуты в стенах,
глаза любимых ищем рядом,-
еще нам большего не надо,
еще на ох! не сменим ах!

Когда волнами ходит кровь
и мысль разламывает череп,-
еще нам белый свет не черен,
и сладок пир, и тесен кров.
Еще друзей терять не жаль
и обретать врагов не поздно.
По-прежнему сиренев воздух.
По-прежнему лилова даль.

Но отшумит листва любви,
зашелестят шаги по саду,
и двор с кладбищенской оградой
остынет инеем в крови.
И в небо зимнее споем
последний, лебединый выдох.
Но вместо Господи, не выдай!-
Как расточительно живем!

1983

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

От любви, мой друг, не скрыться, как ни бейся.
О несбывшемся напрасно не скули.
Посмотри, как возвращаются из рейса
усталые стальные корабли.

Опускают якоря, гремя цепями,
и на рейде зажигают фонари.
Машут женщины, как крыльями, платками,
и платки их отделяют от земли.

И летят они до нового прощанья,
до привычных, а не выстраданных слез,
и прощаясь, ничего не обещают,
и прощаясь, не прощаются всерьез.

И уходят корабли, гремя цепями,
унося с собой любовь и якоря.
Молча женщины качают головами,
смотрят вдаль и ничего не говорят.

И опять весна, похожая на осень,
стынет каплями крепленого вина.
И опять закат, назначенный на восемь,
опоздал на целый час. Ах, да: весна.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Позабуду старые печали,
новую придумаю печаль.
Я и полюбить тебя - не чаял.
Мне и разлюбить тебя - не жаль.

Так ли? Зубоскаля над собою,
я сижу на кухне, как сверчок,
просклоняв любовь, любви - с любовью
разминаю пальцами бычок.

Дремлет кот, уткнувшись носом в угол,
тикает будильник-стукачок...
До конца положенного круга
сколько нам отмерено, сверчок?

Забывая старые замашки,
соблюдаю сдержанность в письме.
За окошком - клочья промокашки -
из снежинок состоящий снег.

Состоящий сплошь из аллегорий,
лунный свет ложится на бугор...
Дважды два - четыре. Горе - горе.
Счастья - нет. И кончим разговор.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наши матери были грешны без греха
в том, что мы не витаем давно в облаках,
мы на грешную землю с восторгом глядим
и на ней, как один, и едим, и смердим.

Тихо топчем поля, по колена в пыли.
Молча смотрят на нас с высоты журавли.
Мы и рады бы к ним, к журавлям, в облака,
да ничуть на крыло не похожа рука.

Остается грозить надувным кулаком
тем, кто был виноват в злодеянье таком,
тем, кто нынче лежит у кирпичной стены
посредине страны.

Мертвый сраму не имет - аминь! Но зато
мы приходим домой, мы снимаем пальто...
Мы зазря нашим женам стареть не дадим!
Может, снова крылатых детишек родим.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

То ли смех, то ли плач, то ли птица поет,
то ли ветер свистит натужно,
то ли в луже вода замерзает в лед,
то ли лед растекается лужей,
то ль рассвет оживает, над миром дрожа,
то ль закат умирает, плача...

Что там целит в грудь - острие ножа
иль свинец горячий?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Куда ты бежишь, мой ишак?
За что тебя любит дорога?
- Бегу просто так, просто так,
и радости в этом не много.

О чем ты ревешь, дурачок?
Чего тебе мало иль много?
- Мне все нипочем, нипочем:
и ты, и судьба, и дорога.

        А солнце все жарче,
        а жизнь все короче,
        то дня не хватает, то ночи.
        А я посредине,
        Ходжа Насреддин я,
        и весел не очень.

Восточная сказка мудра,
полно мудрецов на Востоке:
пророк, сочинивший Коран,
Аллах, перепутавший сроки.

И, бедную скинув суму,
мы на небо глядя со страхом,
поклоны кладем - но кому:
то ль дьяволу, то ли Аллаху?

        А солнце все жарче,
        а жизнь все короче,
        то дня не хватает, то ночи.
        А я посредине,
        Ходжа Насреддин я,
        и грустен не очень.

Со сказкой расстаться не жаль,
но быль пострашнее пророчеств.
Торопится бедный Ходжа
в халате, изодранном в клочья.

Взывает к Аллаху мулла,
молитвою день обозначив.
Восточная сказка мудра.
Ходжа никогда не заплачет.

        А солнце все жарче,
        а жизнь все короче,
        то дня не хватает, то ночи.
        А я посредине,
        Ходжа Насреддин я,
        и молод не очень.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Машина стиральная Мана!
Давно я мечтал о такой.
Как дарвинова обезьяна,
стирал я доселе рукой.

Рукой, в оцинкованной ванной,
в чем стыдно признаться. Теперь
машина стиральная Мана -
мой нежный и ласковый зверь.

Она за меня постирает,
она ототрет добела,
машина стиральная Мана
мала - да зато удала.

Ты - словно родник сладострастья,
ты вся - совершенства предел.
Машина стиральная Мана!
Увидел - пришел - захотел!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Гитара, гитара, гитара...
                        (Ю. Лорес)

Старый друг мой, спаси!
        Мне никак не добраться до краешка,
до черты, где кончаются
        суетность и немота,
где просторно словам,
        где слагаются рифмы играючи,
где свобода стиха
        ограничена формой листа.

Я живу, как во сне.
        Ничего мне не надо. И в сущности,
даже ты не нужна,
        даже струн твоих теплая дровь.
Старый друг мой, прости!
        Нет верней и надежней попутчицы.
Я тебе изменил.
        Я уже на себя не похож.

Я тревожусь другим.
        Мои пальцы отвыкли от лада. И
поглупели стихи,
        охромели на обе ноги.
Старый друг мой, спаси!
        Протяни свою тару, как ладанку,
отогрей мою душу,
        о струны ее обожги.

Мне не пишется, друг.
        Не поется мне, друг, и не пишется.
Я все чаще не сплю
        но все реже терзаюсь стихом.
А к не пишется часто
        приходится рифмой: напиться бы,
и, представь, напиваюсь
        и сам себя мучу потом.

И теперь, понимая,
        что все эфемерно и временно,
я вцепляюсь в лады,
        опасаясь забыть навсегда
ощущение лада.
        И черт с ним, чтто время потеряно!
Выручай, старый друг!
        А не то, понимаешь, беда...

28. 10. 1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Возьмите меня в шоферы!
Я буду крутить баранку,
и будет мои дороги
снегами переметать.
А я затяну тихонько
забытую старую песню,
и станет теплей в кабине,
и легче станет дышать.

Я буду возить не воздух,
а разные важные грузы,
и будет диспетчер Валя
путевки мне отмечать.
И мы с ней однажды вспомним
забытое старое время.
Теперь нам значительно легче
друг друга во всем понять...

И мы побредем тихонько,
уставшие после смены.
Она мне о новой жизни
расскажет - не утаит.
В ответ я прочту, пожалуй,
про то, как мне не хватает
того, что давно забыто,
того, кто давно забыт.

Мы скоро станем седыми,
и что там искать причины:
пора подводить итоги
и теплый искать гараж.
Возьмите меня в шоферы,
собратья мои, мужчины!
Ждет меня мой диспетчер.
Мой лекарь. И мой мираж.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Равны слова по чистоте:
Я в вас влюблен, я влюблена в вас.
И наяву, и на холсте
до наших дней белеет парус.

Он - как из прошлого письмо,
как треугольничек убогий:
Ты далеко... ты здесь... ты мой,
желанный, близкий, одинокий.

Быть сочинителем, увы,
еще не значит быть поэтом.
Я вас люблю за то, что вы
мой парус наполняли светом,

за ваш негромкий разговор,
за старомодность вашей фразы.
Я никому до этих пор
не признавался так ни разу.

Мою восторженность простив,
белеет парус ваш, как прежде,
печальный, как земной мотив,
и одинокий, как надежда.

Мы все когда-нибудь уйдем,
нас кто-то близкий пожалеет.
Мы наши песни допоем,
а он останется, белея.

1985

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дребезжит трамвай по рельсам,
дуги точат провода.
В этом городе я песен
петь не буду никогда,

никогда не буду жить
в этом городе кромешном,
где во тьме полночно, грешно,
тускло блещут этажи.

        Разобью свою гитару,
        свои песни раздарю.
        Дребезжит трамвайчик старый,
        я с ним в рифму говорю.

Только с ним не сложишь песни:
то он по дрова, то в лес,
стих мужской рифмует с женским -
дилетантствует, подлец!

        Мне трамваи - не поэты,
        без трамваев обойдусь.
        Хороша моя планета,
        я пешком по ней пройдусь.

        Обойду ее, как водится,
        и вдоль, и поперек.
        Эх, святая Богородица
        да вольный ветерок!

...Это - к слову. Это - в шутку.
А о городе - всерьез.
Дребезжи, трамвайчик, шумно.
В этот город - старый, умный -
я б уехал. Кто б увез.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ах, mon ami, ах, cher maman!
Вся моя жизнь - такой роман,
Где рядом гуляют тюрьма и свобода,
Тугая мошна и дырявый карман.

Я жил на севере, жил на юге,
Балдел на водах, сидел на воде.
Мои покинутые супруги
Создали клуб рыдающих дев.

То я, как Карл, воровал кораллы,
То я, как Клара, их укрывал,
То я в роскошных живал кварталах,
То я последний сухарь жевал.

Я, как медуза, менял окраску,
То я бледнел, то - pardon! - краснел.
То покупал я чужую ласку,
То я собой украшал панель.

Я изменял именам, как дамам,
В чужие судьбы влезал, как в такси.
Я бы, наверно, погиб, когда бы
Не вы, mon deu. О, gran merci!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На востоке есть Китай,
А в Китае есть Шанхай.
А Шанхае - мой родня,
Он скучает без меня.

Я живу Москве чумной,
Революцией больной.
Денег нету, хлебса нету,
Жизни нету никакой.

Чтоб Китай билет купить,
Надо денег накопить.
Мой пойдет гулять туман,
Ножик спрячет на карман.

Ах, Шанхай, ты где же, где же?
Мой по улице пойдет.
Или он кого зарежет,
Или кто его убьет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Станет ли кроликом бывший удав,
Бывшая курица - птицей?
Станет тапером потомственный граф
Иль предпочтет застрелиться?
Бросят таперу ломаный грош,
Пальцы сорвутся с клавиш...
Хочешь-не хочешь, а запоешь,
Хочешь-не хочешь, сыграешь.

Мир безнадежно похож на мираж,
В нем так легко заблудиться.
Станет судьбой чья-то старая блажь,
Родина - заграницей.
Честь не спасти, да и жизнь не спасешь,
Нас выбирает случай.
Бросят таперу ломаный грош -
Он полечку отчебучит!

Жизнь развивается как-то не так
И не сулит веселья.
Будь то любовь или кабак -
Кончится все похмельем.
Сквозь паутину похмельной мути,
В салат уронив лицо, -
Ах, господа! Все мы - бывшие люди! -
Услышишь в конце концов...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ни блеска, ни лоска,
Ни сна, ни рассвета,
Ни выпить, ни сесть, ни присесть.
Пардонте, мерсите!,
Блондинки, брюнетки -
Да не на ком душу отвесть.
Швеи-мотористки,
Кокотки-модистки -
За что мне такая родня?!
Ах, оставьте, хотя бы на время
Оставьте меня!

Там, за ночными окнами,
Месяц, как нож, кривой.
Я вам не шут гороховый,
Я вам субъект живой!
Расправлю лицо, улыбку сотру,
Услышу, как листья шуршат на ветру,
Как фонари качаются...
Как что-то где-то случается
Ночною порой...
Увы - не со мной.

Ах, бросить бы карты
Рубашками книзу,
Козырную масть заказать,
И дать, кому надо,
И, выправив визу,
Куда - хоть куда - умотать.
Гори он хоть белым,
Гори он хоть красным,
Родимый российский притон!
Пусть и там я не буду обласкан -
Свободен зато.

Там, над чужими крышами,
Как чаша, луна полна.
Не до конца я выжатый,
Выпитый не до дна!
Расправлю лицо, морщины сотру,
Услышу, как листья шуршат на ветру,
Как фонари качаются...
Такое под ними случается
Ночною порой...
Увы - не со мной.
Не со мной.
Увы.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ах, нет, я не буду, не буду
Ловить отраженье в стекле!
Мое белокрылое чудо,
Мой ангел живет на земле.
Я крикну - он тотчас ответит,
Заплачу - и он прилетит.
И легкий, и быстрый, как ветер,
Уже он, должно быть, в пути.

Войдет он - объятья раскроет
И чувства не станет беречь.
И мы с ним поминки устроим
По дням ожидания встреч.
Часы полетят, словно санки
По белому склону зимой...
Ну что же ты медлишь, мой ангел,
Единственный ангел земной?

Ну что же ты медлишь, о Боже!
Ну что же не приходишь ко мне?
А может быть, нет тебя больше
На этой безумной земле?
Ты где-то кружишь надо мною...
Тебя - ни понять, ни обнять.
Должно быть, ночною порою
Опасно по небу летать...

Довольно. Не буду, не буду
О вечной любви на земле.
Склоняет к холодному блуду
Меня отраженье в стекле.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Куда ни глянь - и тут, и там
Хам водит дурака.
Страна - арена, балаган!
Хам водит дурака.
Дурак в дурацком колпаке,
А хам - без колпака.
Из года в год, рука к руке
Хам водит дурака.

Куда ни кинь - и тут, и там
Бал правят подлецы.
Туда пятак, сюда пятак -
Все те же подлецы.
Мздоимец по лицу - простак,
Да подлая душа.
Туда - пятак, сюда - пятак,
И вот уж ни гроша.

Куда свой взгляд ни положи -
Все требуют одно.
Ты в дверь им кукиш покажи -
Они спешат в окно.
Но стоит показать червей -
И вот уж ничего!
Все подлецы - одних кровей,
Не более того.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

За много веков до строительства БАМа,
До видеофильмов с Делоном Аленом
Господь наш из глины схимичил Адама
И первым алхимиком стал во Вселенной.
А из сэкономленного сырья
Томную Еву сваял.

Но, видимо, дрогнула где-то рука
Иль глина была нехорошей, -
Адам стал в Эдеме валять дурака,
И ангелам сделалось тошно.
То он райской птице крыло оборвет,
Хлебнув дармового нектара,
То с древа запретного плод украдет,
То Бога ругнет под гитару.
Господь поглядел, бородою тряхнул -
И вниз человеков спихнул.

С тех пор поменяли свой цвет небеса,
Века потонули в болоте.
Мы хлеб добываем свой в поте лица,
А хочется - чтобы не в поте.
И как-то один пожиратель молитв,
Нуждой, как подушкой, придушен,
Отчаявшись, Господа начал молить,
Хоть тот его мог и не слушать:
Господь, - говорил, - научи хитреца,
Как золото лить из свинца.

Господь посмеялся. Потом помолчал.
Раздумывал долго о чем-то.
И бороду дернул. И в Божьих очах
Запрыгал отчаянный чертик.
И он человеку сказал: Научу!
А после - похохочу.

Истории этой не будет конца,
Хоть новый уж век у порога.
Хитрец свое золото льет из свинца -
Свинца человечьих пороков.
Сто раз небеса поменяли свой цвет,
Пророков сменили пророки.
Чем больше чеканит алхимик монет,
Тем в людях прочнее пороки.
Господь посмеялся, а нам до конца
Носить в себе тяжесть свинца.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как желтое полотенце,
над мачтой повис закат.
С бродягой и иноверцем
встрече не каждый рад.
Бросайте браслеты в воду
и сами спешите туда ж,
когда наша шхуна сходу
возьмет вас на абордаж!

В наших дремучих душах
сочувствия не найдешь.
На море, а также на суше
нас выручает нож!
Золото и бриллианты
в наших трюмах целей.
Господа, мы не дуэлянты:
за борт - и веселей!

Черное наше знамя
мечется над волной.
Бог или дьявол с нами -
в сущности, все равно.
Господи, пронеси! -
одну мы молитву знаем.
Господи, нас спаси,
и мы тебя не оставим!

Все мы однажды смертны,
и некому нас оплакать.
Жжет наши лица ветер.
Ждет наши головы плаха.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А жил ли ты плохо, Серега?
Так плохо, что дальше нельзя.
Какой-то неладной дорогой
мы ходим, Серега, в князья.
И спел бы - да не с кем и петь-то:
ни кенара, ни соловья.
Какой-нибудь пеночки певчей -
и той не найти ни черта.

Я здесь не последний, Серега,
и рядом - друзья, не враги,
да жестикуляции много,
а дела не видно ни зги.
У той, что со мною на снимке,
все есть, даже брови дугой.
Но мы с ней не ходим в обнимку.
Я думаю все о другой.

Но это все - сено, Серега,
я как-нибудь это сжую.
Ушедшего жалко немного,
а в общем уже - все равно.
Ты мне расскажи про деревню,
про рыжее солнце в лесах.
А лучше ко мне - и дерябнем.
И на фиг нам письма писать!

Не впал я ни в грех, ни в усталость.
В похмелье бы только не впасть...
Ах, знать бы нам, сколько осталось
железных лаптей истрепать.
Дела - как весенние лужи,
и рать набегает на рать.
Боюсь только, не было б хуже,
а все остальное - начхать.

И если умру не от СПИДа
(уж спирт-то меня не возьмет!),
и если какой-нибудь смертный
мне голову не оторвет, -
надушен, напоен, наперчен,
однажды приеду к вам я
с какой-нибудь пеночкой певчей...
Да всех разобрали мужья.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне осень отпускает все грехи.
Я в шелесте листвы ловлю: Покайся! -
и ухожу, сбивая башмаки,
аллеею поэтов и скитальцев,
где, освещен унылою луной,
мир на щеки послушно мажет сажу,
и кружит в небе ворон надо мной,
и крыльями над головою машет.

Роняет лес все, что ему ронять
предписано природой и поэтом.
И хочется печаль распространять
и петь уже не голосом - фальцетом.
Но ветер, как синоптик, переврет
пророчество, что прозвучало в пенье.
А листья совершают перелет
изгоями без права погребенья.

Дрожат стволы, оставшись без рубах,
и в самый раз - достать вина и плакать.
И если музыка, так только Бах,
стихи - так непременно Пастернака.
Покайся! - шепчут листья без надежд,
а я бреду, не внявши их советам,
туда, где воздух холоден и свеж,
аллеею скитальцев и поэтов.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Все хорошо, товарищ мой,
летим - не падаем.
Из декабря летим домой,
и это радует.
Остался город за спиной
на снежном краешке.
Все хорошо, товарищ мой,
летишь - не каешься.

Остался город за спиной
с домами белыми.
Средь многих окон есть одно -
осиротелое.
Средь многих лиц - одно лицо
с глазами мокрыми...
Все хорошо: в конце концов,
взлетели вовремя.

Дрожит - не падает звезда
над тундрой снежною.
Нас ждут другие города
и губы нежные.
Все хорошо, товарищ мой,
так было издавна.
Из декабря летим домой...
А может, из дому?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Под окошком ходит кот.
Он такой серьезный с виду.
Он не даст себя в обиду,
а скорей - наоборот.
Ходит кот, глаза блестят,
и бормочет что попало:
все про то, что мало, мало,
мало мяса на костях.

        А хозяин держит речь
        пред хозяйкою дебелой:
        как бы так поправить дело,
        чтоб хозяйство уберечь?

Ну, а кот - домашний скот.
Значит, он - хозяйство тоже.
Мог бы стать еще дороже,
да чего-то все орет.
И хозяин, взяв кота,
рядом ласково посадит,
потихонечку погладит
от макушки до хвоста.

        И опять гуляет кот,
        и опять теряет тело.
        А хозяин правит дело,
        чтоб сберечь домашний скот.

Ходит кот который год.
Не понять, чего он просит:
ведь никто его не бросил
и никто его не бьет.
Если мог бы говорить,
если мог точить бы лясы,
он сказал бы вам, что мясо
надо поровну делить.

        А хозяин крестит рот,
        все умножив и упрочив...
        Кот недаром когти точит,
        да напрасно долго ждет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.