То ли были и впрямь влюблены,
То ли это судьбы наказанье -
отсвет дымчатой той пелены,
на мгновенье застлавший глаза мне.

По каким бы волнам ни несло,
нам простится минутная слабость:
мимолетность касаний и слов -
а какая щемящая сладость!

Нас с тобой обручило метро.
В ночь осеннюю, в непогодь, в лужи,
как пузырики в чашке ситро,
из метро мы взлетели наружу.

Лунный свет на лице - как пыльца:
сдуть не сдуешь, а запах-то летний!
Полумрак. И чужого лица
слабый свет, от которого слепнешь.

Я слова подберу, как ключи,
и шепчу, словно в дудочку дуну:
До свиданья, звереныш мой юный,
мне тебя не дано приручить.

Наш с тобой оборвется полет.
Городским переполнен народцем,
от Калужской автобус пойдет -
мне в нем место едва ли найдется...

ноябрь 1979

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И когда уже пора
забывать про ослепленность,
начинается игра
по названию влюбленность.

Эту вечную игру
я веду со школьной парты
и, наверное, умру
я в разгар одной из партий.

Чем грозит ее проем -
то ли адом, то ли раем,
то ли выиграем вдвоем,
то ли оба проиграем?

Будь что будет! Сколько их
я в двустишья переплавил -
этих самых дорогих
игр, ведущихся без правил.

Тех, в которых грех - не грех.
Напролет какие ночи
я играл! И в той игре
шельмовал не так, чтоб очень...

И когда настанет срок
увядать - какая жалость! -
я признаюсь: я - игрок,
и удачливый, пожалуй.

1979

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Отменим Вселенский Собор,
оставим банальные фразы,
поедем в Серебряный бор,
в котором я не был ни разу.

Его распахнем, как окно,
тот бор, февралем просквоженный,
захваченный городом, но
пока еще им пощаженный.

Среди его дачных хором
мелькнем, словно божьи коровки,
и зимним его серебром
окрасится век наш короткий.

А после - иные леса
иным нас даруют покоем.
...И были-то четверть часа,
а вот ведь блаженство какое!

февраль 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Праздничными флагами отплескала Родина,
прочертила по небу колесница Фебова,
залитые скатерти в прачечные отданы,
праздники окончились. Праздников - как не было...

Календарик по ветру пустит листик красненький,
зачернеет буднями, до забот охочими.
Провожаю в школу я сына-первоклассника, -
до свиданья, маленький! Праздники окончились.

В нас искрится прошлое, как алмазик гранями,
настигает старость нас, как добычу гончая.
Полыхнули праздником чьи-то губы ранние...
Сколько было после их! Праздники окончились.

Жизнь, как нитка, нижется, в полотнище вяжется,
а потом окажется, что висит на кончике.
Ежедневно празднуем эту жизнь. А кажется -
праздников - как не было, праздники - окончились.

Как просвирой белою, причащусь стихами я,
заживу, как можется, запою, что хочется.
Лишь когда последнее отлетит дыхание -
вот тогда действительно праздники окончатся...

май 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не тает ночь и не проходит.
Не ровня голосам иным,
мой голос, словно пароходик,
плывет над шариком земным.

Со всех сторон приходят вести:
едва по-русски лопоча,
битлы опять собрались вместе
и разучили Трубача.

Ах, слава - каверзная штука!
Суля почти что миллиард,
Поль Мориа зовет худруком
в оркестр Поля Мориа.

Меня ему не отдавайте!
Дотоле буду я в строю,
пока под музыку Вивальди
пишу я музыку свою.

Парижи, Лондоны и Ниццы
втянули в свой водоворот.
Недели нет, чтоб за границу
меня не посылал народ.

Там жизнь, конечно же, иная...
Но, перед Родиной в долгу,
я все Голутвин вспоминаю,
роняя вздохи на бегу.

Немногословен я. Но это
я вам открою не тая:
на трех китах стоит планета -
Берковский, Сухарев и я.

Но как бы мы ни плыли рьяно,
среди житейских волокит
плывет Никитина Татьяна,
и это - самый главный кит!

Планета спит. Затихли схватки.
Одесса спит, и спит Баку.
Сплю я, посвистывая сладко
секретной дырочкой в боку.

Ночной посапывает город.
А в нем, смущая мой покой,
строчит пародии Егоров -
надрывный, жалостный такой...

апрель 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

             Е. Забаре

Барабанит молоток,
топора удары гулки.
Строят детский городок
в Плетешковском переулке.

Как в чащобе белый гриб,
он растет, глаза дурманя,
посреди бетонных глыб,
именуемых домами.

Лип вдыхая аромат,
став почти на жизнь моложе,
мы на эти терема
смотрим и уйти не можем.

И, как ранняя звезда
сквозь ажурность летних веток,
в нас восходят города,
так похожие на этот.

Там хохочет домовой,
Бармалей трясет серьгою
и свистит над головой
ступа с Бабою-Ягою.

Там живет Иван-дурак,
там свисают с веток булки,
там совсем все так же, как
в Плетешковском переулке.

Городов таких не счесть,
как не счесть ячеек в сотах,
потому что в каждом есть
белокаменное что-то.

Все мы за одним столом
в этих градах стародавних...
Только жаль - добро над злом
торжествует не всегда в них.

В наши зрелые года
в их слабеющее пламя
мы уходим навсегда,
а за нами, а за нами -

Барабанит молоток,
топора удары гулки...
Строят детский городок
в Плетешковском переулке.

июль 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Над нами кроны золоченые,
А им - ни ада и ни рая.
Вам сорок два-то бездна черная,
которой ни конца ни края.

Ветра над кленами, над соснами
поют свой реквием осенний -
за упокой души Высоцкого,
блаженной памяти Дассена.

Припев: Они поют, они поют,
        пути не знавшие окольного,
        и голоса их беспокойные
        мне жить спокойно не дают.

Последним взглядом гладя лица их,
их две столицы провожали,
и даже конная милиция,
и даже пешие ажаны.

Они любовью не пресытились,
они от жизни не устали,
и ввысь ушли, и в прах рассыпались,
и только голоса остались.

Припев.

А мы живем и будни празднуем,
и твердь под нами не раздастся.
Они такие были разные,
и им по-разному воздастся.

Плывут над нашей жизнью плотскою,
плывут над Волгой и над Сеной
хрипящий баритон Высоцкого,
щемящий баритон Дассена.

Припев.

Этой жизни пройдя полкруга,
в ожидающем нас несведущи,
пишем песни на смерть друг друга
и - не знаем, кто будет следующим.

сентябрь 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Улегся шторм - и вновь на море тишь да гладь.
Вернулось все на круги вечные свои.
У Санчо Панса Жигули. Мой Росинант давно издох.
И Дульсинея рядом спит.
Романов рыцарских забыт дурман.
На антресолях в глубине ржавеет щит.
А за окном кровит закат,
и тает мельниц ветряных
на горизонте силуэт...

А ну их к черту, этих мельниц миражи!
Кругом реальных чудо-юд хоть пруд пруди.
Им - как дробинка для слона мое погнутое копье
и мой видавший виды меч.
Я щит достану, сдуну пыль с него -
пусть сын на нем летит зимой с горы крутой.
А чудо-юдам научусь
тепло заглядывать в глаза
и первым руку подавать.

Грохочет век остепененных санчо панс,
век дон-кихотов, обзаведшихся семьей...
А может, именно сейчас пришла пора взнуздать коней
и латы мятые надеть?
А может, именно сейчас пора
забыть про грошевой уют и теплых жен
и встать глазами на зарю,
и бить мечами в бурдюки,
и каторжан освобождать?

...Домой приду, когда уже темным-темно,
и Дульсинею поцелую в спящий лоб.
Открою книгу и себя - еще в доспехах и седле -
увижу в сумраке гравюр.
Над недочитанным листом усну,
и мне приснится поутру прекрасный сон:
что я на кляче огневой
лечу себе наперерез,
держа копье наперевес...

декабрь 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я спел вам несколько мелодий,
Сережа, Настенька, Володя,
концерт окончился - и вроде
все было, как и быть должно:
   Плыла мелодия по залу,
   и мне казалось, мне казалось,
   что ваших губ она касалась,
   как стародавнее вино.

Вино красно и сладко очень,
но вкус вина - увы! - непрочен,
он улетучится... А впрочем,
я вам совсем не то сказал.
   Мы разойдемся - вот в чем дело! -
   в свои края, в свои пределы.
   Как без души пустеет тело,
   так опустеет этот зал.

Судеб покатятся колечки...
Но все конечно, все конечно,
и вы забудете, конечно,
и этот звук, и этот стих.
   Ну что ж - забудьте! Но однажды
   напойте раз, напойте дважды,
   неважно - где, и как - неважно:
   напойте их, напойте их!

Быть на свету и быть из света -
удел шута, удел поэта,
и светопреставленье это
не мною изобретено.
   Его свеченье не напрасно,
   оно незыблемо и страстно,
   а значит - будет все прекрасно,
   все будет, как и быть должно!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

    Gm   Eb          Gm
Я вас люблю, мои дожди,
Eb     D7        Gm
мои тяжелые, осенние,
              A7                D7
Чуть-чуть смешно, чуть-чуть рассеянно
   Eb     D7         Gm
Я вас люблю, мои дожди.

F7                    B       G7 Cm
А листья ластятся к стволам,
                      Gm
А тротуары, словно зеркало,
       Cm D7      Eb     G7
И я плыву по зеркалам,
     Cm   D7         Gm
В которых отражаться некому,

Где, как сутулые моржи,
Машины фыркают моторами
И льются рельсы монотонные,
Как серебристые ужи,

Где оборванцы фонари
Бредут шеренгою заляпанной,
И осень огненный парик
Сдирает ливневыми лапами...

Спасибо вам, мои дожди,
Спасибо вам, мои осенние,
За все, что вы во мне посеяли,
Спасибо вам, мои дожди.

1966

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ото всех обид, ото всех скорбей,
от всего, что в нас пенилось и пело,
улетает день - серый воробей,
уплывает год - словно лебедь белый.

Я кричу вослед: До свиданья, друг!
Ты от нас теперь далеко-далеко.
Ни мольбою глаз, ни скрещеньем рук
не унять уже твоего полета.

Ты едва-едва различим в окне.
Твой последний взмах - и пропал во мгле ты,
как любой из тех, кто дарован мне
от начальных лет до печальной Леты...

Нам испить еще из подземных вод,
но, пока судьба нам сулит удачу,
новый год начнем, а минувший год
воспоем в стихе и в душе оплачем.

Отрешась на миг от земных оков,
тишины хрусталь разнесем в осколки.
В новогодний день наш удел таков -
на Земле сверкать, как шарам на елке.

Ото всех обид, ото всех скорбей,
от всего, что в нас пенилось и пело,
улетает день - серый воробей,
уплывает год - словно лебедь белый.

ноябрь 1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот бедолага - век без денег он,
Хоть пашет до седьмого пота.
А я работаю бездельником,
И это хлебная работа.

Спускаясь по житейской лесенке, -
Куда б ни занесло - везде я
Мурлычу от безделья песенки,
Стишки слагаю от безделья.

Так и бездельничаю с детства я:
То капнет слово, то зависнет.
Попробуй так же побездействовать,
Мой пашущий с утра завистник.

Завидовать любому впорушку -
Но что ж не всяк со мной разделит
Удел: помахивая перышком,
Жить на доходы от безделья?

(...Пора б уж, не стыдясь по-девичьи,
Шарахнуть кулаком народу:
Вон сколько их на Новодевичьем,
Бездельников такого рода!)

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда, свои снега в гулянье прокутив,
январь обронит дождь, как сущую безделицу,
мне харьковская ночь насвищет тот мотив,
что душу бередит и надвое не делится.

На вымокшей Сумской, не ведая родства,
вне суетной молвы, вне пошлого и ложного
два ангела земных, два зимних божества
сольются впереди в единство невозможное.

Наутро я в себе замечу их следы,
ступлю на них - и вот, казня меня и милуя,
две радости мои и две мои беды
сплетутся за спиной в единство шестикрылое.

И вертикальный вихрь шуршащих этих крыл
со мною взмоет ввысь упруго и напористо
над россыпями лиц, которые открыл,
над ледяным дождем, который ночью лил,
и бросит на вокзал перед отходом поезда.

Вокзальные часы ударят десять раз,
ударят, как звонарь на колокольной звоннице,
и увлажнит глаза прощальный шелест фраз,
и лязгнут буфера, и поезд с места тронется.

Все канет в темноту - и ты, и он, и вы,
и тающий перрон, и с ним такая жаркая,
клокочущая (ах!), недолгая (увы!),
хмельная благодать полуночного Харькова.

январь 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

За окошком ветер завывает тоненько,
Ночь простынку снега стелет на карниз...
Что же мне с ним делать, с этим ртутным столбиком,
Как его заставить опуститься вниз?

Не слышны проказы и затихли шалости,
Хвороба-хвороба к нам пришла домой.
Спи, мой человечек, не грусти, пожалуйста,
Мы ее прогоним, человечек мой.

Новый год махнет тебе зеленой лапою
И подарит лучший из своих даров.
Новый год нашепчет что-то маме с папою,
И через минуту будушь ты здоров.

Спят в реке рыбешки, спят медведи в ельнике,
Вся земля от снега белизны белей.
Засыпай скорее, дуралей мой беленький,
Дуралей мой маленький, не болей.

январь 1975

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На полянке - детский сад.
Чьи-то внучки, чьи-то дочки,
и панамки их торчат,
словно белые грибочки.

Ах, какая благодать!
Небеса в лазурь оделись,
до реки рукой подать...
До войны - одна неделя.

Вой сирены. Ленинград.
Орудийные раскаты.
Уплывает детский сад
от блокады, от блокады.

А у мам тоска-тоской
по Илюшке и по Нанке,
по единственной такой
уплывающей панамке.

Кораблю наперерез
огневым исчадьем ада
мессершмитта черный крест
воспарил над детским садом.

На войне - как на войне:
попаданье без ошибки.
...А панамки на волне,
словно белые кувшинки.

Боже правый - неужель
это снова повторится?!
Боже правый - им уже
было б каждому за тридцать!

Тот же луг... и та река...
детский щебет на полянке...
И несутся облака,
словно белые панамки.

апрель 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В ту ночь плыла луна над спящим городом,
Та ночь была черна - чернее ворона,
И к черным небесам тянулись этажи.
А он ко мне вошел в пробитой кожанке,
А он мне прошептал: Как мало прожил я!
Как мало прожил я, как много я прожил!

Припев: Идя в огонь и дым
        В военные кануны,
        Кто умер молодым -
        Остался юным.

Перед лицом всех бед мы были стойкими.
Тебе семнадцать лет. Нам было столько же
В кровавом и родном далёко-далеко.
Нам было нелегко. Но было здорово.
И мы за вашу жизнь платили дорого,
Но шли через Сиваш, но брали Перекоп.

Припев.

Не дай вам Бог пройти, что нами пройдено.
Но в час, когда на бой позвала Родина,
Мы встали, как один, мы встали, как один.
И пали мы в бою. Но мы не павшие -
Ведь мы глядим на мир глазами вашими,
И наша правота горит у вас в груди.

Припев.

10 апреля 1975

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

    Am        Н     F   E7    Am
Не торопи. Всему свой срок. Не торопи меня ни в чем.
     A7                       Dm
Всему свой счет. Как ни крути - из девяти не выбить сто.
    E7                     A7
Спешите жить, - сказал мудрец. Я этой мудрости учен.
   Dm         Am      E7        Am
Я верил ей. Я так спешил. А толку что? А толку что?...

    A7            D7
Не торопи. И так полжизни поскакали на рысях.
    H7               Em
Загнать коня - мы эту блажь оставим божьему гонцу.
    С             Am    H7
Куда спешить, когда дожди уже осенне моросят,
     Em       F#        H7      E7
и август тает на глазах, и лето близится к концу!

        Передо мной мерцал в ночи лица любимого овал.
        К нему влеком, я от него спешил неведомо куда
        и, торопясь, в чужих домах послушных женщин раздевал
        и, торопясь, хватал такси, глотал вино, листал года.

        Но это лето подкралось, лучами южными маня -
        я им пресытиться не смог, я в нем купался, как в раю,
        и моря Черного качель качала медленно меня,
        прохладной струйкою цедя в меня медлительность свою.

Не торопи. Опять прибой соленой пылью окропил.
Когда еще вдохнем всей грудью этот бриз береговой...
Шалунья смерть срывает нас, как ветер крыши со стропил,-
поди узнай, когда дохнет она над нашей головой.

Нам восемь дней еще кутить под этим звездным шалашом,
нам восемь дней еще коптить свои ленивые тела,
и в серебристую волну бросаться ночью голышом,
цедить вино, сходить с ума - и все дела, и все дела!

        Не торопи. Всему свой срок. Не торопи меня ни в чем.
        Всему свой счет. Как ни крути - из девяти не выбить сто.
        Спешите жить, - сказал мудрец. Я этой мудрости учен.
        Я верил ей. Я так спешил. А толку что? А толку что?...

июль 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Медсестрам

Снова ныряя в изогнутый радугой
мир этот, сладостный и непоседливый,
я расстаюсь с вами надолго-надолго,
ангелы белые и милосердные.

Припев: Сколько нас было, которые выбыли!..
        Белые ангелы, шеи точеные,
        пусть облетают вас - где бы вы ни были -
        горя и подлости ангелы черные.

Раны зализаны. Дыры залатаны.
Ангелы белые, сестры вечерние, -
месяц витали над нашей палатою
крыл ваших шелест и перьев свечение.

Припев.

Ляжет на окна морозное кружевце.
В посвисте ветра - повадка дикарская.
Кружит планета, и кружатся, кружатся
белые ангелы снега декабрьского...

Припев.

декабрь 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

   D           F#
  Мы купались неглиже -
G                A
  я и девочка-богиня,
D                    F#
  светлячок, психологиня,
          G   A7  D
  всё познавшая уже.
F#                  Hm
  Мы купались неглиже -
H7               Em
  эта маленькая фея,
       A       D
  я и Саша Ерофеев, -
         G       C
  два такие корифея -
D/A      A7       D
  как Левин и Пиаже.

Мы купались неглиже.
Падал звёздочкой окурок,
две бутылочки Кокура
стыли в нашем багаже.
Мы купались неглиже.
И, просвечивая еле,
в темноте едва белели
два пятна на каждом теле,
именуемые ж.

Мы купались неглиже.
Было море под луною
словно стеклышко цветное
на вселенском витраже.
И, как будто в мираже,
плыл над нами полог млечный.
были мы шумны, беспечны,
чуть пьяны, а значит - вечны,
и купались неглиже.

Годы скачут, как драже
по дубовому паркету -
их из Божьего пакета
сколько выпало уже!
На последнем вираже
станем толсты и учёны -
помянём тогда о чём мы?
Да о том, как в море Черном
мы купались неглиже!

июль 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эта вечная задачка
без решения... Итак,
звали девочку Чудачка,
звали мальчика Чудак.
И неважно, сколько прожил
он на свете и она -
не был их никто моложе
ни в какие времена.

Даже если вы не знали,
то теперь поймет любой:
как бы мальчика ни звали,
звали девочку Любовь.
Из порочнейшего круга
в этом будничном лото
что их бросило друг к другу -
то не ведает никто.

Может, радость, может, скука,
может, годы на плечах.
Звали девочку Разлука,
звали мальчика Печаль.
Что им мир, дурной и злобный,
коль, от счастья одурев,
в нем они мерцали, словно
две свечи на алтаре.

Краток век любовной блажи.
Зыбким светом одаря,
их судьба зажгла. Судьба же
их и сбросит с алтаря.
Далеко метнет, далече,
словно камешки праща.
...Звали мальчика До встречи!,
звали девочку Прощай...

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мои друзья в приемные часы
являются ко мне без проволочки,
неся авоськи, банки и кулечки,
и помыслы друзей моих чисты.

Мы говорим о книгах и вещах,
смеемся и смеясь друг друга дразним...
И все-таки печальный это праздник -
друзей своих в больнице навещать.

Блаженны дни переизбытка сил!
Они чем бесшабашней, тем полезней.
Нам ни потерь, ни боли, ни болезней
Господь в то время не преподносил.

И мы, кружась в воронке бытия,
даря друг друга дружеским участьем,
любили баловать по женской части
и баловать по части пития.

...Стучит, стучит воспоминаний град,
но он меня почти не задевает:
мои друзья меня не забывают,
и это мне дороже во сто крат.

Даруй им, Боже, жить, и жить, и жить,
со мной дружить, не уставать с дороги,
даруй им, Боже, долгого здоровья -
все остальное около лежит.

Идут снега. Идут за днями дни.
И, стоя у окна, как у бойницы,
я на друзей, идущих из больницы,
смотрю, пока не скроются они.

ноябрь 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

К нему - в последний раз согреться ли,
К нему - проститься ли, покаяться -
Тек ручеек интеллигенции,
Вконец не высохший пока еще.

Тысячеглаво коронованный
Над ним парящею гитарою,
Вдоль берегов Арбата нового
К нему, певцу Арбата старого.

Даря мерзавцам индульгенции,
Кончался век непроницаемый,
А ручеек интеллигенции
Все тек. И не было конца ему!

18.6.1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                   А.Ковалеву

Дни - словно брызги за кормой,
на гребне долго удержусь ли?
Мой знахарь, друг мой, лекарь мой,
когда опять твое дежурство?

Завесим вьюжное окно
и, к памяти придя с повинной,
жизнь полистаем, как блокнот,
исписанный наполовину.

В нем горечь выцветших страниц,
в нем между вымаранных строчек
наброски наших юных лиц
и лица сыновей и дочек.

Лучистые, как образа,
наполненные светом вещим,
в нем - материнские глаза
нас любящих и ждущих женщин.

О них вспомянем. А потом
о наших недругах прожженных,
о нашей юности, о том,
о чем не говорят при женах.

И, распалив в себе костер
воспоминаний этих пестрых,
мы спустимся к дежурным сестрам
и выйдем утром от сестер.

декабрь 1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Переезжаем. В масштабе века - пустяк, конечно.
Шмотье и книги пакуем, грузим, перегружаем.
Какая мука. какая горечь, какая нежность -
Переезжаем, переезжаем, переезжаем.

Со мной, дружище, об этой боли не дискутируй.
Перед порогом стою как инок, перед мощами.
Не из квартиры одной в другую, не из квартиры.
Из дольки жизни в другую дольку перемещаюсь.

Я знаю этот подъезд на ощупь, на вкус, на запах.
Я прислоняюсь щекой к перилам - в том нету фальши.
Один приятель на юг уехал, другой - на запад.
А я напротив переезжаю, но это дальше.

Переезжаю - как это слово и жжет, и жалит.
Переезжают король и кучер, вор и епископ.
Душа ведь тоже. покинув тело, переезжает,
И только Богу потом известна ее прописка.

С балкона брошу, как в пруд монету, свой взгляд последний.
На зимний дворик, где наши липы и наши клены.
Переезжаю, и, не мигая, глядит во след мне
Живой подъезд мой, где ходит лифт мой одушевленный.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как-то раз в меня залезла
окаянная болезнь.
Мне, друзья, от той болезни
прямо хоть на стенку лезь.
Это просто вспомнить жутко,
как матерому - флажки.
Словом, язва... то ль желудка,
то ли ливерной кишки.

Жизнь мне сделалась не в радость,
жалила больней осы.
Я глотал такую гадость -
хуже чайной колбасы.
Было все темно и голо,
я над пропастью висел,
но шепнул мне божий голос:
Сядь на голод! Я и сел.

Первый день - могу ручаться -
сразу стал длинней на треть.
На жующих домочадцев
я старался не смотреть.
День второй пропел будильник.
Час за часом пролистав,
я смотрел на холодильник,
как монашка на Христа.

А на третий, поздно ночью,
только-только я уснул,
мне бифштекс приснился сочный.
Я его схватил, куснул -
и проснулся. Вижу: полночь,
а жена лежит без сил
и кричит мне: Ах ты, сволочь, -
ты ж бедро мне прокусил!

Март уже капелью капал,
дело близилось к весне.
Я сосал ночами лапу,
жутко чмокая во сне.
А однажды утром рано,
вспоминая общепит,
я отгрыз у фортепьяно
две педали и пюпитр.

Стал изящный, словно пони,
ровный, плоский как стена.
На какой уж день - не помню -
от меня ушла жена.
Покосившись на поджарый,
на запавший мой живот,
уколола, как кинжалом:
Я детей возьму, пожалуй,
как бы ты их... не того...

Тут я понял: дело глухо,
и не в шутку занемог...
А наутро даже муху
я с груди согнать не мог.
Эту чертовую муху
кулаком едва достав,
я ударил прямо в ухо
и сломал себе сустав.

А она скакнула грозно,
словно рыцарь на коне...
Кто-нибудь, пока не поздно, -
загляните же ко мне! -
все, с кем были мы знакомы,
все, с кем вовсе не знаком...
До утра я буду дома,
утром сдует сквозняком.

1981

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.