Я помню там в каком-то там былом
Былого не было, все было лишь сегодня -
Сегодня улица и дерево и дом
И девочка, да девочка (увы
Осьмнадцать было ей, что собственно не тоже,
Что восемнадцать, а на век моложе)
Однажды не сносила головы.

Мою ли голову несла тогда судьба,
Ее ли голову, но тайное пристрастье
К истокам первородного греха
Мы называли счастьем, да счастьем,
Хоть счастье, как мы помнили, борьба.
Все было чисто, искренне и мило -
Я брился полотенцем и без мыла,
Спал до полудни, ел что Бог пошлет.

Бог посылал в лице, ну скажем, тещи
Не искушенья, не святые мощи,
А всякое клубничное с малиной
И прочее для дочери любимой,
Что в эти годы только и идет
В прок и не в прок (о дань ученья ради),
И что нам только почта не несла.

Плодов заморских нежные тела
Когда десятком, а когда по паре,
А чаще же в едином экземпляре
Поскольку знать не ведала она,
Ну скажем, теща, что ее ребенок
Едва, едва из  бантов и пеленок
И Боже мой любовница, жена,
Наложница возлюбленная. Право
Любовь в те годы детская забава.

Я помню там в каком-то там былом
Былого не было все было лишь сегодня -
Сегодня улица и дерево, и дом.
Ах дерево, да дерево не сводня,
А дерево - словно свеча Господня
Нас каждой полночью венчало в доме том:
Во тьме святилась женщина нагая,
И дерево, к ней ветви простирая,
Одаривала ломким серебром.
И помню я, как юная Даная
Смеялась эти сливки отвергая,
Укрывшись моим стареньким плащом.
Я помню там в каком-то там былом.

В ином оно мне явится иным -
Отвесно уходящая как дым
В безветрие без страстности высокой
Оно летит, летит у самых окон,
Но не серебряным, а пепельно-седым.
Мне кажется все тот же летний тополь,
Но не серебряным, а пепельно-седым.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Две девочки с похожею судьбою –
Одна дитя, другая божество.
Когда б меня, мой друг, хотя бы двое,
Но, брат, меня ни одного.
Случилось вдруг печальное такое.

Две женщины, как сложенные крылья,
Который год, но более того –
Когда б меня, мой друг, хотя б один я,
Но, брат, меня ни одного.
Случилось вдруг печальное такое.

Глаза сомкну –  забудутся – забыться...
Забудусь вдруг, а в веки до утра –
Стучат Открой! –  Открою: на ресницах –
На левых милосердная сестрица,
На правых милосердная сестра.
Случилось вдруг печальное такое.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тот Римлянин, тот Скиф, тот Иудей -
Тот эллинства, тот варварства дичится.
Ах вечный искус кровию гордиться -
Былым отцов, величием корней.
Мое рожденье кануло в веках,
Я тем кичусь, что нечем мне кичиться.
Все семь пророков - семь моих кровей
Галдят во мне на разных языках:
Сормат, и Скиф, и Эллин, и Варяг,
Дикой Татарин, Грек из Таганрога,
И Русский смерд, и я восьмой - Геннадий -
Котел кровей на медленном огне.
Вот сколько их замешено во мне.
Сормат, и Скиф, и Эллин, и Варяг,
Я ваш ковчег, собратья по планете.
Меж медленных огней тысячелетий
Кровь, выкипая, тянется как стяг.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда еще был я зелен и мал,
Лей ливень всю ночь напролет,
Любую проделку я шуткой считал,
А дождь себе льет да льет.              | 2 раза

Я вырос не Бог весть какого ума,
Лей ливень всю ночь напролет,
На ключ от бродяг запирают дома,
А дождь себе льет да льет.              | 2 раза

Потом я, как все, обзавелся женой,
Лей ливень всю ночь напролет,
Ей было не сытно, не сухо со мной,
А дождь себе льет да льет.              | 2 раза

Пусть годы меня уложили в постель,
Лей ливень всю ночь напролет,
Из старого дурня не выбьете хмель,
А дождь себе льет да льет.              | 2 раза

Пусть мир существует Бог весть как давно,
Чтоб дождь его мог поливать,
Не всё ли равно - представленье дано
И завтра начнется опять.                | 5 раз

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                ...Очнувшись, я сказал: проклятые трамваи!
                                                (Геннадий)

...Ночи беззвездной литая десница гулкою чашей лежит на глазницах.
Спичку зажгу - все легче, все лучше! - опознавательный факел заблудших...

Черное небо все глуше, все ниже. Агнец в подпалинах рыжих
дрожит меж ладонью и сердцем, как дека дутара, то к сердцу саднящему,
словно саднящая рана, прильнет исступленно, то дрогнет и ринется прочь.
И кличет, и кличет надменную мглу: где моя мама? Кто моя мама?
Ушла на закат отара. Ночь.

Ночь гулкою чашей накрыла глазницы. Коня моего умыкнула степная весна -
на травах настоянных пьяных кровей - кобылица! Не тронь меня, агнец...
Хватит с меня чабана... Не тронь меня, агнец тихий! Не тронь.
Ушла на закат отара. Лежу в чебреце, как обломок кентавра. Сбросил меня конь.

В общем, простое дело. Сбросил, как голову - тело. Бремя ему голова моя, тяжкое бремя.

Этой отаре заблудшей я - пастырь слепой. Ах, забери меня, клан мой -
трамвайное племя! Я здесь из города. Я здесь изгой.
Горе! Не то что на влажной лошажьей спине - на скаку,
на бегу - я на степи этой буйной сидеть не могу!
Горе... Колеса - достойные лавров! - и многие лета колесовали кентавров
на лошадей и поэтов. Так и живем. Уже вечность живем одне,
в смутном родстве и смутной вине.

Друг мой, собрат, если станет коню невтерпеж, конь твой уйдет -
ты другого коня не найдешь. Друг мой, собрат, если канет отара к закату -
стадо посеешь - такую же ночку пожнешь. Ночку  - ни зги! - встретишь навзничь,
как город в развалинах. Все возвратимо - по кругу, по ободу - все!
И у судьбы колесо. И у истории колесо. Лишь у свободы четыре точеных ноги.
А у любви - и того-то - лишь крылья в подпалинах.

Не тронь меня, агнец тихий, не тронь.
Агнец светлый, слетай - там, за бездною ночи, огонь!
Там очерчен магический круг на холмах -
Там лепечет костер о семи языках.
Там чабан, словно посох чабаний, носат,
Из трубки сипатой сосет самосад.
Там подпасок в ладони зажал уголек -
Чтобы я свое сердце саднящее пеплом прижег.
Скажи им: я слышу - трава врастает мне в спину.
Скажи им: я знаю - нет ног у меня.
Скажи, пусть вернут мне мою драгоценную половину.
Коня мне - пугливого, словно крыло вдохновенья! -
Коня мне. Полтела отдам за коня!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Кто пил вино - тот знает это яд!
А кто не пил - тот ничего не знает...
В саду весеннем пил Осенний сад,
И над стаканом бабочка летает...
О, бабочка, свой тонкий хоботок
Не опускай в стакан с томительным нектаром.
Потом не сможешь целовать цветок,
Разя кошмарным, смрадным перегаром!

А дальше такие слова:
Ля-ля-ля-ля, ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля.

А дальше такие слова:
Ползи домой пока трамваи ходют,
Не заползай на те трамвайные путя...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сам ты куришь - сам и подыхай!
Дым вдохнул - у нас не выдыхай!
Или очистной реши вопрос
И засунь себе два фильтра в нос.
Если куришь ты наоборот
То засунь себе два фильтра в рот.
Не кури и пеплом не сори!
Чего, бомбино, соришь?

Если дама курит по чем зря -
То у дамы желтая ноздря,
На губах в три слоя никотин...
Мы такую даму не хотим!
Девочка, ведь ты ж еще мала,
А в носу - зеленая смола
Не кури и пеплом не сори!
Чего, бомбино, соришь?

Накурилась будущая мать -
Желтокожих начала рожать!
Накурился будущий отец -
Трали-вали-трали-ли конец!
Если б  накурился и сосед,
То детей бы не было совсем!
Не кури и пеплом не сори!
Чего, бомбино, соришь?
Чего, дубина, куришь?

Из цикла Огрызки

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дыханием тревожа озерцо:
Что - человек? - спросил я у природы.
Что - человек? - ответствовали воды,
И ряскою подернулось лицо.

Я в твердь небес до воспаленья век -
Как в зеркало, глядел, и в отраженье
Узнал я бога. В тягостном сомненье
Он вопрошал: Что значит - человек?

Что - человек? Я думой занемог...
Я познаю весь мир нетленный,
В нем сравнивая камень и цветок,
В нем сравнивая запад и восток,
Но разум мой, что ныне одинок,
С чем мне сравнить?
      Мой разум - мой клинок -
С кем мне скрестить?
      Что - червь я или бог?
Я знать хочу, что значу во вселенной.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я жил тысячелетия назад.
Я умер. Умер. И поверьте чуду -
Здесь был написан мой печальный взгляд
Сюда - в сей мир, где больше я не буду.

Ветра и орды шли через погост
И разносили пыль мою по свету.
И вот гляжу на опустевший холст,
Как некогда с холста глядел на Лету.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что за тьма была, - как ослепли все.
То-то времечко было жуткое.
Посадил я деревце на душе хрупкое,
Посадил я деревце на душе хрупкое.

То-то времечко: брат на брата все.
Предал брата брат - слез не выжало.
Посадил я деревце на душе - выжило,
Посадил я деревце на душе - выжило.

Как из дальних мест возвратился брат,
Возвратился сед: Ты, что ль, суд вершил?
Посадил я деревце на душе - то-то, поспешил,
Посадил я деревце на душе - то-то, поспешил.

Закричал: Друг! Ты ж от горя сед.
Иль изверился весь - до темечка?
Посадил я деревце на душе, хоть и времечко,
Посадил я деревце на душе, хоть и времечко.

Не изверился, - мне ответил друг, -
Озверел до дна. Ну-ка, дернем!
Не сажать бы деревце на душе - больно с корнем.
Не сажать бы деревце на душе - больно с корнем.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На обходе ему промолчали врачи: Обречен.
Он услышал молчанье, сказал: Что вы, братцы, ей-Богу.
Только пальцами дрогнул так, словно б он был обручен,
Словно вросшее в пальцы кольцо отдирал понемногу.

Ему будет сиделка до звезд мои сказки читать,
Утирая роток, - как куриное крылышко гложет.
И поскольку до ночи он к смерти привыкнуть не сможет,
То к шагреневой жизни решит он с утра привыкать.

В поселковой больнице с тоской на четыре окна,
Только тайный свидетель увидит с обложки журнала,
Как под сердце толкнет проржавевшую груду металла
Проскользнувшая мимо уснувшей сиделки война.

И когда понесут его утром на ту половину,
Что рукою подать, а оттуда - и взглядом не сметь,
Буду долго глядеть санитару в озябшую спину
Я, не видевший жизни, а нынче увидевший смерть.

Безмятежное тело таскало под сердцем беду.
Волочилась война по пятам, как настырная сводня.
Где убит ты, солдат? Ты, что умер на койке сегодня?
Ты, что умер сейчас - все смешалось в том дальнем году.

Где убит я, солдат? Я - что улицей долгой бегу?
Я - что книги купил, я - что хлеб покупаю на сдачу?
Я - что нынче курю, и кричу, и смеюсь и судачу, -
Мол, к шагреневой жизни привыкнуть никак не могу.

Я кольнувшее сердце холодной ладонью беру.
От чего так недолго живем, так отчаянно, мама?
Верно ль: что-то и мы прикрываем собой от металла?
А иначе - зачем же умрем мы? Зачем я умру?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Раскрой свое железное крыло
И помахай над сталью и бетоном -
Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,
В холодном эхе долгих анфилад
Родился твой неоперенный брат.
Овей его покатое чело
И осени перстами с перезвоном.

Се - брат твой, Гений!
Он, как теплый воск,
Из лона матери сошел на чрево мира.
Здесь будет он оттиснут, как просвира, -
Воспримет воск эпохи блеск и лоск,
И мудрость - цвета зрелого сапфира! -
Да, мудрость граждан - словно бы сапфир -
Он обоймет и будет мудр, как мир.

Так осеняй, пока не вышел срок -
Не отросло, в пушистых завитушках,
Перо. Он будет возлежать в подушках
Крылом в тюфяк, зубами в потолок.
Он будет хлюпать ночи напролет
Гундосыми слюнявыми слогами,
Он к лю и к ля диезы подберет
И вытрет стенку квелыми ногами.
Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,
И выйдет срок :
Он сопли подберет,
И пустит слюни, и в восторг придет,
Когда войдет - в заштопанном и сиром -
Любовь его и утку поднесет,
И удалится клокотать сортиром...

И - подавившись собственным клистиром -
Он - в простыне запутавшись - умрет,
Избранник века - полный идиот -
В гармонии с собой и с этим миром.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                - 1 -

Когда сворачивается пламя костра,
Чернее ночи уголья костра.
И в черной земле зияет дыра,
Чернее черной земли дыра.

Когда сворачивается пламя звезды,
Ночь на планете чернее беды.
И в черном небе зияет дыра,
Чернее черного неба дыра.

Когда сворачивается пламя души,
Свет возвращается, круг завершив.
И в черной душе зияет дыра.
Чернее черной души - дыра.

Но ранний твой свет протекает, врачуя и раня,
И длится во времени ярое раннее пламя,
И, словно домашние звери за теплою пищей, -
Чужие планеты идут на тепло пепелища.

Там пламя кричит, заключенное в углях остылых,
Но свет возвращается - свет продолжаться не в силах!
И, бросив орбиты, за светом на тайные меты
Идут, и приходят, и в бездну уходят планеты.

Любимая, дальше орбитой иди кочевою.
К другому колодцу ходи за водой ключевою.
Что свет катастрофы тому, кто единожды молод,
Тому, кто и сам нарождается, словно звезда?

Здесь гулкое горло зияет, как гибельный голод.
Здесь мерзлое пламя клубится, как гибельный холод.
Здесь даже вода запекается в жаркую жажду,
Спекается в черствую глыбу сухая вода.

                - 2 -

Вот ведь какая беда -
Я сворачиваюсь, как сворачивается звезда.

Будь то люденыш какой, иль сын собачий, иль конь,
Иль безделушка какая - красивая утварь, -
                                         я пальцы тянул к ним для
                                                           ласки,
А нынче - ладонь в ладонь - схлопываю пальцами внутрь.

Женщина тянет мне певчие губы свои.
Спой, - говорит мне. - Свой голос вдохни в мою стать.
Нет, - говорю ей отчаянно - не до любви.
Нет, - говорю ей. - Мне нечем тебя обнимать.

Розы ли мерзлые где-то дают на углу, -
Кто научился предсмертный их цвет продавать? -
Колкие стебли, как пальцы подростка, беру
И отпускаю: мне нечем тебя обнимать.
Конь на весь город один - не узнаю коня.
Конь от меня отвернется в обиде святой.
Конь, на весь город один, не узнает меня.
Дрогнет капризной губою: чужой...

...Внутрь завернуты пальцы,
А обе руки
В душу завернуты, как в одеяльце.
Отогреваю разбитые вдрызг кулаки...

                - 3 -

Не гляди в мою душу, сестра, -
Там сегодня не будет костра.

Не гляди в мою душу, жена, -
Потому что душа без дна.

Там на черной покатой стене
Черный всадник на черном коне.

Это я, сам один, сам с собой
Нынче вышел на бой...

Уроню в эту бездну перо -
И расколется в бездне ядро.

Год пройдет или столько-то лет -
Будет свет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Убежала бусина с нитки суровой,
Побежала бусина дальней дорогой.
Как же ты о бусине не спохватилась?                     |
Укатилась бусина... Укатилась...                        | 2 раза

        Завяжи на нитке узелок на память,
        Погляди с улыбкой - если грустно станет, -
        В этом месте ниточки всё и случилось.           |
        Укатилась бусина... Укатилась...                | 2 раза

Убежала бусина с нитки суровой,
Побежала бусина дальней дорогой.
Вся судьба на ниточке крепко держалась,                         |
Только эта бусина... Экая жалость...                    | 2 раза

        Завяжи на нитке узелок на память,
        Погляди с улыбкой - если грустно станет, -
        В этом месте ниточки всё и случилось.
        Укатилась бусина... Укатилась...                | 3 раза

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эти белые клавиши - белые дни.
Эти черные клавиши - черные дни.
И на белых прощальные пляшут огни.
И на черных прощальные пляшут огни.
Проплывает последний вагон : догони.
Проплывает последний вагон : догони, догони.

Будто пальцы по клавиатуре идут и стучат.
Будто сняли все струны - сустав за суставом стучат.
Будто сняли все рельсы - состав за составом стучат.
Я свихнусь наконец от квадратного мерного стука!
Уплывает вокзал. И стоит на перроне свеча.
Мной однажды в протяжную ночь зажжена,
Всё горит и горит. Эта жизнь - распроклятая штука!
Мой огарочек горький - судьба, сумасбродка, жена,
Все горит при дороге - стоит при дороге свеча.
Словно жертвенник жаркий - стоит при дороге свеча.
Мой священный огонь. Моя смертная мука...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                - 1 -

За Доном, за долгою степью сквозит синева,
Юлит электричка борзая в отвесных откосах,
С высоких откосов в окно залетает листва,
И желтые смерчи, вращаясь, идут по проходу...

Я долго гляжу, как в глазищах раскосых -
В пиалах овальных - хрустящая плещет беда
И темный зрачок проступает сквозь горькую воду.

Прижав локотки напряженно - как будто бежала, -
Сидела спокойно, но в ломаном лете бровей,
В том, как оглянулась, - почудилось : кони по шпалам!
Погоня по шпалам! Торопятся кони за ней!

                - 2 -

Должно быть, не так, но спросил я тогда :
Откуда ты, лярва? Ты ликом - звезда,
До боли бела, а очами - орда...
Видал я таких! Только чья ты беда?
Все длинные ноги и все поезда
Уносят от этих коней не всегда...
Чьи кони? - спросил я, - Сама ты откуда?
И девушка мне отвечала : ...Туда.
И сгорбилась, словно старуха : ...Туда.
И темной ладошкой махнула туда,
Где синюю степь заливала полуда.
Должно быть, не так, но сказала: ...Юнец,
Очами - отчаян, поломан - да выжил,
Что нянчишь гитару? Садись-ка поближе,
Сыграем про разные эти дела :
Как лисья была я.
Как рысь я была.
Все рыскала градом -
Как горло искала...
Шакала ласкала,
С шакалом спала.
Шалавой звалась
И шалавой жила,
И как унесла два излапанных липких крыла
И сердца огрызок в щемящую степь от вокзала!
...Ах, мать-перемать! - кабы голос -
Уж я бы сыграла!

                - 3 -

Вот так эта девушка, эта старуха сказала.
Быть может, не теми словами, да смысл был такой.
Сказала : Сыграй мне, пока я себе не сломала
Синюшную шею на синей свободе степной!

И в гулком вагоне, качаясь и плача, плясала -
Как об ногу - ногу присохшую грязь оббивала.
И листья звенели над ней, словно дикие осы,
И карие косы,
А может быть, карие космы,
А может быть, крылья плясали за хрупкой спиной...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На живой ноге в бутсе адидас
Инвалид по проходу шоркает.
А другая нога - что твой карандаш,
Одной пишет - другой зачеркивает.
Как колоду карт,
Развернет меха,
Заведет гармонь заунывный зык.
Не берет уже инвалид верха.
Не берет уже инвалид низы.
Не болит душа,
Не болит рука
Нажимать на грудь и на клавиши.
А болит нога,
И болит спина,
И хребет болит низко кланяться.
Ах мы выросли до высот стиха!
Дорасти бы нам до поэзии...
Не берет уже инвалид верха.
Не берет уже инвалид низы... И
Двери сходятся - как два лезвия.
Откусила дверь голубой сквозняк.
Гомон тамбурный: так и перетак.
И зачем в карман с дыркой лезу я?

Только что с меня возьмешь, с дурака?
Догоню в другом вагоне старика,
Суну мелочь в задрожавший кулак.
За поэзию... за все... и за так...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

...Ты качала, ты лелеяла, нянькала глупую душу мою,
Дворовая родня - обиталище тасок и сплетен.
Гей! урла дорогая! мне страшно, но я вас люблю,
Мне уже не отречься. Я ваш. Я клеймен. Я приметен
По тяжелому взгляду, железному скрипу строки -
Как ножом по ножу - и, на оба крыла искалечен,
В три стопы - как живу - так пишу, и сжимает виски
Жгут тоски по иному - по детству чужому... Я мечен.

Этим жестким жгутом, он мне борозды выел на лбу
И поставил навыкат глаза - на прямую наводку -
Чтоб глядел я видел: гляжу я и вижу в гробу
Этот двор, этот ор, этот быт, эту сточную глотку
Дворового сортира (в него выходило окно),
Склоки жадных старух, эту мерзость словесного блуда...
Я люблю вас и я ненавижу, мне право дано -
Я из наших, из тутошних, я из своих, я отсюда.

Испытателем жизни - вне строп, вне подвесок, вне лонж,
Меня бросили жить, и живу я, края озирая :
Из какого же края залетный восторженный бомж
Залетел я, и где же - ну где же! - края того края?
Камень краеуголен... Но взгляд мой, по шару скользя -
Как стекло по стеклу - возвращается к точке начала...
Ну нельзя было в этом дворе появляться, нельзя!
Не на свет и на звук, а на зык и на гук ты качала...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Был старик велик и сед – весь поросший мохом...
Ему было триста лет – целая эпоха.
Ясным утром, белым днем спрашивал дорогу:
– Пособи, сынок, огнем, потерял, ей-богу...
Оглядел я чистый дол – ясная картина:
ветер в поле бос и гол, ни креста, ни тына.
Ни тропинки, ни тропы... коршун в небе стынет.
Как не выправи стопы – нет тропы в помине...
Волчий зык да птичий крик – там овраг, там яма.
Говорю: Иди, старик, все дороги прямо.

И побрел старик слепой. Вижу – влево тянет,
захлестнет стопу стопой – Господа помянет...
Посох – что твоя слега – вязнет в диких травах.
А запнется, и нога – тело тянет вправо.
Восемь бед – один ответ – я его обидел...
Только впрямь дороги нет! Я сказал – что видел.
Нет тропы, дороги нет. Рыскает эпоха,
Будто чует чей-то след, только чует плохо.
Как не выправит стопы – то овраг, то яма.
А в нехоженой степи все дороги – прямо.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И поздно радоваться и,
Быть может, поздно плакать...
Лишь плакать хохоча и хохотать до слез.
Я слышу горб. Ко мне вопрос прирос.
Я бородой козлиною оброс.
Я в ноги врос. Я рос, я ос, я эс
Напоминаю абрисом своим.
Я горб даю погладить и полапать.
Я грозди ягод вскинул на рога.
Я позабыл, где храм и где трактир -
И что же есть комедия, Сатир,
И в чем же есть трагедия, Сатир.

Я спутник толстобрюхих алкашей,
Наперсник девок пьяных вдрабадан.
Я в грудь стучу, как лупят в барабан,
И рокочу всей шкурою козлиной,
И флейту жму, и выпускаю длинный
Визгливый звук, похожий на кукан.
И на кукане ходит хоровод
И пьет и льет мясистая порода.
И что же есть комедия, народ?
И в чем же есть трагедия народа?

...Смотри, смешно, мы все идем вперед,
Комедия, мы все идем по кругу,
И трезвый фан в кругу своих забот -
Что пьяный фавн, кружащийся по лугу...
...Смотри, смешно, сюда ведут дитя,
Комедия, веселенькая штука,
Я вновь ее увижу час спустя,
Она повиснет на руке у внука...

О, шире круг, поскольку дело швах!
В чем наша цель, не знает царь природы.
Меж тем - и ах! - проходят наши годы
В хмельных целенаправленных трудах.
И все страшней, все шире, все быстрей,
И дудка воет, как над мертвым сука :
Лишь мертвый выпадает из цепей,
А лица веселей и веселей. Но, Боже мой, какая мука...

Вот в трезвом опьянении ума
Бредет старик, заглядывая в лица,
По тощей ляжке хлопает сума,
Он позабыл, куда ему крутиться.
Он смотрит так, как будто виноват,
Он спрашивает, словно трет до дыр :
- Так в чем твоя комедия, Сатир?
- А в чем твоя трагедия, Сократ?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нас много. Но мы идем друг за другом.
Мы, как быки, увязанные плугом,
Проходим по эпохам и векам.
Но, Господи, кто там идет за плугом
И кто велит так напрягаться нам?

И если вдруг за плугом не идет
Господь суровый с длинным кнутовищем,
Какой же черт толкает нас вперед,
Чего хотим мы и чего мы ищем?

Мы тянем, тянем лямку сквозь века
И, девственное поле бороздою
Размежевав на доброе и злое,
Заботимся, глубока ли строка.

Ах да, конечно, - воин задрожит
И повернет обратно колесницы,
Когда прочтет : не преступай границы!
Не преступай начертанной межи!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Он так смешно говорит, бродяга :
Я скучаю за тобой.
Не по тебе говорит бродяга, а за тобой.
Да-да, - говорит бродяга, - за тобою вослед.

А все потому, что бродяга он. Стар он, а также сед.
А все потому, что бродяга он. Князь неудельный, изгой.
И все, что есть у него, - любовь.
Но и любовь у него - с собой...

И вот он сидит, бродяга
В старинном твоем дому,
В нежном твоем тумане,
В белом твоем дыму...
Вьюга - в одном кармане,
В другом кармане - самум.

И говорит бродяга : Я за тобой в тоске.
Так говорит бродяга и видит след на песке.
И говорит бродяга : Я без тебя не могу.
Так говорит бродяга и видит след на снегу.

                ...В военных целях, облил мальчика
                нефтью и поджег, чтобы посмотреть,
                горит ли в нефти тело.
                        (Из жизнеописания Александра Македонского)

Ты взял Геллеспонт, как барьер. Буцефал
Медлительных персов топтал.
На звонких щитах Буцефал танцевал,
На спинах костлявых плясал.

Но вспомни : обугленным телом дрожа,
На скользких от нефти камнях,
Худыми ногами живая душа
Скребла эту слизь, этот прах...

Когда твой угрюмый железный конвой
Мальчишку - в багровом бреду -
Влачил по планете, он черной пятой
В земле пропахал борозду.

И мир разразился небесной водой,
И в русло вода натекла.
Меж воинской славой и славой святой
Навеки межа пролегла.

Назад! Захлебнешься горючей слезой.
Твой конь не пройдет над такою рекой.
Назад! Содрогнись, непреклонный герой,
Твой лик все ничтожнее день ото дня.
Убийца детей с узловатой рукой -
Таким ты останешься в скорби людской.
Ты взял Геллеспонт, но пред этой чертой
Сойдешь, Александр, с коня!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Единственное слово затаскали -
Мне лишь уста осталось замарать.
Единственное чувство оболгали -
Его теперь Вы вправе презирать.
Надежда. Крах. Слова... они, похоже,
Из тех, иных младенческих утех.
Лишь снисхожденье Ваше мне дороже
Вниманья многих и участья всех.

Того, что мир любовью называет,
Нет у меня. Пусть Вам другие лгут.
Но поклоненье душу поднимает
С колен. И мне угоден этот труд.
Не так ли звездный отблеск в мотыльке
Рождает зов в таинственные дали,
Туда - за круг обыденной печали,
Туда, туда, к тому, что вдалеке?