И была у Дон-Жуана шпага.
                                И была у Дон-Жуана донна Анна.
                                                (М.Цветаева)

И была у мальчика дудка на шее, а в кармане ложка, на цепочке кружка,
И была у мальчика подружка на шее - Анька-хипушка.
Мальчик жил-поживал, ничего не значил и подружку целовал,
А когда уставал - Аньку с шеи снимал и на дудке фигачил.
Дудка ныла, и Анька пела, то-то радости двум притырочкам!
В общем, тоже полезное дело - на дудке фигачить по дырочкам.
А когда зима подступала под горло и когда снега подступали под шею,
Обнимались крепко-крепко они до весны. И лежали тесно они, как в траншее,
А вокруг было сплошное горе, полно войны...
Война сочилась сквозь щели пластмассового репродуктора,
Война, сияя стронцием, сползала с телеэкрана.
Он звук войны убирал, но рот онемевшего диктора -
Обезязычевший рот его - пугал, как свежая рана.

И когда однажды вечером мальчик потянулся к Анне
И уже встретились губы и задрожали тонко,
Там - на телеэкране - в Ираке или Иране,
Где-то на белом свете убили его ребенка.
И на телеэкране собралась всемирная ассамблея,
Но не было звука, и молча топтались они у стола.
И диктор стучал в экран, от немоты свирепея,
И все не мог достучаться с той стороны стекла.
А мальчик весной проснулся. Проснулся рано-рано,
Взял на цепочке кружку и побежал к воде,
Он в кружку губами ткнулся, и было ему странно,
Когда вода ключевая сбежала по бороде.
А мальчик достал из кармана верную свою ложку
И влез в цветок своей ложкой - всяким там пчелам назло, -
Чтобы немножко позавтракать (немножко и понарошку),
И было ему странно, когда по усам текло.

Тогда нацепил он на шею непричесанную свою Анну,
И было ему странно Анну почувствовать вновь.
Тогда нацепил он на шею офигенную свою дудку,
Но музыку продолжать было странно, как продолжать любовь.
Он ткнулся губами в дудку, и рот раскрылся, как рана,
Раскрылся, как свежая рана. И хлынула флейтой кровь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ударю я воздух пустой тетивою:
довольно постылой стрелковой науки!
Повейте хорошеньких женщин лозою –
я буду играть на эоловом луке.

Что было для мести –
то будет для песни.
Сойдитесь же, лучники всех поколений!
Пусть луки не созданы для песнопений –
я буду играть  на эоловом луке.

Пернатая смерть тетиву утруждала –
у лучников ваших натружены руки.
Довольно! –  вас мало...
Довольно! –  нас мало...
Я буду играть на эоловом луке.

Пусть бранная песня всей музыки старше,
я бью тетиву –  и отбой в этом звуке!
Две тысячи струн на эоловой арфе,
но эта – одна! – на эоловом луке.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я стольких любимых оставил векам,
Годам и неделям, ночам и часам -
В тряпье и порфирах, во храме и хламе.
Они оставались в эпохе своей,
В теченье ночей и в течении дней.
И Хронос глотал своих бедных детей,
Давясь их сухими телами.

Я видел - мне тягостно зренье мое! -
Я видел, как строилось наше жилье.
И видел руины, руины...

Мне камень огромный служил алтарем,
Огонь совершался на камне, а в нем
Спекались рубины, рубины...

Был первый мой дом знаменит и высок.
Но вот я сквозь пальцы просеял песок
И я не нашел сердцевины...

Я стольких любимых оставил векам,
Годам и неделям, ночам и часам.
Я вышел.

Да, я их оставил здесь, в доме моем.
И вот я меж пальцев размял чернозем,
Но сердца я в нем не услышал.

Я непобедимее день ото дня,
Но смерть и любовь побеждают меня,
И я обнимаю, как гостью, хозяйку в дому,
И пространство звенит.
Там Хронос бесценным рубином скрипит
И пес - пересохшею костью.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ты просишь рассказать, какая ты...
Такая ты...
Такая ты... Вестимо -
Ты мне понятна, как движенье мима,
И как движенье, непереводима,
Как вскрик ладоней
И как жест лица...

И вот еще - мучения творца -
С чем мне сравнить любимую?
С любимой?

Я слово, словно вещего птенца,
Выкармливал полжизни с языка,
Из клюва в клюв : такая ты, такая...
Дыханьем грел : такая ты, такая...
И лишь сегодня понял до конца -
Тобой моя наполнилась рука.
Вот жест всепонимания людского!

А слово... Что ж, изменчивое слово,
Как птичий крик вспорхнет и возвратится,
Изменчивости детской потакая,
Изменчивостью детскою губя.

И лишь прикосновенье будет длиться.
И только осязанье будет длиться.
Так слушай же: такая ты... такая...
О, слушай же, как я люблю тебя!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Зачем, чтоб понюхать цветы - убивают цветы?
Зачем драгоценные листья сжигают в кострах?
В стандартных квартирах какие должны быть мечты?
А что за любовь обитает в стандартных домах?

Зачем виноград, как любовник, ползет на балкон,
А женщина окна завесила влажным бельем?
Зачем же мы землю одели в стекло и бетон?
И где же нам жить, если мы на земле не живем?

Зачем ты деревья согнал в ботанический сад
И толстой чугунной решеткой деревья обнес?
И что же ты плачешь, когда чей-то брошенный пес
Бежит за тобой и глядит, будто в чем виноват?

А кошка зачем? Ну к чему тебе чванный тотем,
Что ходит и спит, и слегка согревает судьбу?
Зачем эта кошка? Ну, ей недоступно - зачем.
Но ты-то зачем из владычицы сделал рабу?

А сколько скопить нужно денег, чтоб выстелить гроб?
А сколько в бездонную душу копеек войдет?
А сколько кормить нужно тело, чтоб выправить лоб
И сделать таким же тугим и большим, как живот?

А, впрочем, зачем? И кому мою радость повем,
Уж если узнаю - на что же мы обречены?
Зачем у тебя только дочь - продолженье жены?
А сын... Где же сын твой? Кому ты расскажешь - зачем?

Зачем же ты куришь всю ночь - аж в квартире темно -
И травишь смущенную душу сырым табаком?
А если зажечь черновик - открываешь окно,
Ну что ж ты не дышишь своим вдохновенным стихом?

Зачем? - говорю я, а время идет и идет...
Окно открываю - восходит туман в синеву...
Я знаю куда - ну конечно же! - вверх и вперед.
И знаю ответ - почему: потому, что живу.

...Так выберем смысл из бессмыслицы и воспоем,
И будем гордиться пред вечностью именно тем,
Что выбрали смысл из бессмыслицы - только зачем? -
И все-таки жили, не ведая - так ли живем.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я ждал тебя всю жизнь свою, пойми,
От ожиданья стала неделимой
Любовь, а ты - лишь женщина любви,
Единожды - тобой - не утолимой.

Одна любовь. Одна любовь. Одна.
Я разные давал ей имена.
Вода - водой - воды - с водой - с водою...
Глупец. Они звучали чередою.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У маленькой мамы в прорехе халата
Глядело набухшее нежное тело,
Носок бесконечный вязала палата,
Стенала - сопела - зубами скрипела.
Зачуханный доктор по розовым попкам
Похлопывал рожениц в знак одобренья,
И в этот же час совершались творенья
И квело вопили творенья.

Детей фасовали по сверткам, по стопкам,
И в мир вывозили носами вперед.
И был там один, он чуть было не помер
(Не понял, как нужно дышать, но не помер),
Потом он смеялся - как льдинка в бокале -
А прочие свертки над ним хохотали :
Мол, экая штучка, мол, выкинул номер -
Не понял, как нужно дышать, но не помер,
Не понял, как нужно дышать, идиот
(А он и не понял. И он не поймет).

Он будет глядеть им в лицо не дыша -
В мальчишечьи рты в пузырях и сметанах -
Он выдох и вдох - два огромных шиша,
Два кукиша, спрятанных в разных карманах,
Два страшных обмана... Пульсирует сон,
Как выдох и вдох неизвестной причины.
И он не дыша подглядел, как мужчины
Пульсируют мерно в объятиях жен,
И как равномерно пульсирует плод,
Гудит, наполняясь таинственным соком.
На все поглядел он задумчивым оком.
И все он оплакал, смешной идиот.

А все потому, что за выдохом - вдох,
И вдох утекает в свистящие щели,
И шар опадает. И лишь - асфодели,
Цикута - амброзия - чертополох...
И он в разбеганье вселенских светил
Увидел вселенских светил возвращенье.
И мир опадает. И только забвенье,
Забвенье - молчанье - клубящийся ил...

И он оглядел эту даль, эту ширь,
Да, он оглядел и сказал : это плохо!
И выдохнул, выдул вселенский пузырь,
И честно держал - до последнего вдоха.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мальчик, мечтаний и музыки полный,
В миг безотчетный направится к морю.
Камень заронит, и мелкие волны,
Чуть отбежав, затеряются вскоре.

Море сокроет все тонкие токи.
Вихри, свиваясь, сокроются в море.
И заколышется тайное горе,
Не распадаясь на брызги и строки.

Чувство вогнется в молчанье суровом,
Гулкая бездна - утроит рыданья -
Выпятит, выгнет хмельное страданье
С проседью пенной, со сдержанным ревом.

...Так опадает в глухую утробу,
Ищет в беспамятстве дно - и находит! -
И, оттолкнувшись, так слово восходит
От языка к онемевшему небу.

Не обольщайся, еще не искусство -
Голос, обложенный влажною ватой.
То продолжают свой бег бесноватый
Темное чувство и светлое чувство...

Видишь ль кромку? Коричневый гребень
Чаши, вобравшей штормленье вина?
Брюхо, что носит тугая волна,
Вскроет на кромке зазубренный кремень,

Рухнет волна пред тобой на колени.
Вспенится грива, сойдет седина.
Тело в песок просочится, а в пене
Встанет в истоме, потянется в лени
Девочка, тайных мечтаний полна...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Имя твое - победа. Волосы твои - ветер.
Я ладонью ловлю ветер - волосы твои глажу.
Имя твое -  радость, слов я таких не знаю.
Знаю слова другие : плачут другими словами.

Имя твое мне было. Спал я и спал долго,
Спал и лицо прятал в темный огонь шалфея,
И укрывался мятой, и утолялся маком,
И обнимал пустырник - от пустоты хмелея.

Имя твое мне было. Соком душа наволгла -
Стал бы я травою, если б нашел отраву.
Но от земли хранило небо меня по праву -
Имя твое мне было. Кто-то сказал имя.

Я повернулся только, чтоб посмотреть в небо :
Все ли на месте звезды - стоит ли шевелиться.
Но подходили люди. Кто-то назвал имя.
Я протянул руку, помня, что ты птица...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ты ненависть. Тебя я ненавижу,
За то, что ненавидеть ты велишь.
Но в зверя ты меня не обратишь,
Я смерть твою бездарную предвижу.

Я к ненависти ненависть терплю,
Но злобою себя я не унижу.
Ты ненависть - тебя я ненавижу,
А ты любовь, и я тебя люблю.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Так было просто в прежние века :
Духовные отцы пеклися о морали,
Кресты страшенные высоко задирали
С навеки приколоченным Христом
И неразумным агнцам и овнам
Грозили указующим перстом.

А милые, но грешные поэты
Безнравственно кутили до рассвета
И, соблюдая разные манеры,
Болтались с балаболками по скверу,
И, насмерть застрелившись раз-другой,
Святым отцам безропотно грозили
Какой-нибудь заблудшею ногой.

Зачем же нас в один котел собрали -
Поэтов и блюстителей морали?
Мы затеваем, словно постирушку,
Занудную, как проповедь, пирушку.
И я, мой друг, ловлю себя на том,
Что, левою рукой маня девицу,
Я праведной грожу себе десницей
И тычу указующим перстом!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не путайте Эрота и Эрато,
Лукавого затейливого брата
И глупую, но честную сестру.
Не путайте Эрота и Эрато,
Не путайте великую игру
Мечты своей с ничтожностью желанья
Ей обладать. Не сводничай, Эрот!
Пусть мимо эта женщина пройдет
В лучах светила, в охре светотени
Пусть лишь мелькнут колени, как форели,
Пусть лишь качнутся тяжкие бутоны
Исполненной желания груди. Несносная Эрато, уходи!

Вослед тебе потянутся свирели,
Затеплятся дрожащие фаготы,
Туманные гитары задрожат...
И пусть дурак, мальчишка, хвостопад,
Нам сводный твой подмигивает брат -
Ты знай дорогу, что тебе дана :
Вдоль длинного и низкого окна,
Вдоль улицы. Вот ты еще видна.
Вот я могу, на цепочки привстав,
О, Боже мой! увидеть на мгновенье
Шафранных складок легкое волненье.
Вот спутник твой, вцепившийся в рукав,
Вновь оглянулся и глядит, глядит,
Глядит на нас в недоуменьи...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

...Но чешуйчатой бронзой, свинцовой корой
Покрывается лоб. И голодная сыть
Гложет сердце. Тебя невозможно забыть.
Но - убить.

Я встаю, прижимая тяжелый кулак,
К онемевшим губам : там рождается снова
Слово Бог. Я убью это первое слово -
Первый шаг.

Да, я помню - мне кровная память дана -
Там, на дне подсознанья, у самого дна -
В гулкой зале - в священном сиянье стоит -
Сталагмит.

Я по капле наращивал хрупкий кристалл,
И тянулся к нему, и над ним нависал
Сталактит. Там - на стыке - кристальная нить.
Это нужно разбить.

О, послушай же, горе какое! Смотри :
Я встаю и кулак прижимаю к губам!
Я убью твое имя. И я по следам -
Громыхая коростой, войду в этот храм.
Ты же знаешь, что будет внутри...

Птицу найдешь - как звать, не спросишь.
Птице - ей что ж, коли в небо подбросишь?
А с подругой дела, все глаза попрятали...
Углядел, что весела, не спросил - крылата ли.

Птицу поднимешь - голова кружится,
Птицу подбросишь - вот она и птица!
А подругу найдешь, в чисто поле выйдешь,
В небо подкинешь, а она подкидыш...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я спросил его : Помнишь?
Ты помнишь еще Дон Кихота?
Он с бедою, с надеждою, с пыльной пехотой
В сорок первом ушел из села...
Как его Дульсинее - ты помнишь? - в пургу и разлуку
Ты отдал на растопку свои дорогие крыла?

Я спросил его : Помнишь,
Как ты опознал их по звуку -
По шуршанию дыма, сладящего, словно зефир?
(Эта женщина выжила. Полная чаша. И мир...)
Я спросил его : Нешто,
Пока перемалывал эту военную муку,
Ты крылатую память людскую истер жерновами до дыр?

Он ответил : ...Все бредишь, поэт, о севильях?...
И умолк. Только лязгнуло эхо впотьмах.

Я прислушался - дон! -
Будто ветер бездомный стучится, как память о крыльях.
Я прислушался - дон! -
Будто море, как память о небе, бушует в камнях...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я боюсь за тебя. Не тебе - и к чему? -
Этот лоб гениальный, оправленный в пепел текучий.
Ты глядела так третьего дня - не тебе - и к чему? -
Древний взор и в зрачке влажный отблеск потопа. Что случай -
Этот прохвостень Бога - удумал, когда обряжал
Сократический ум в эти плечики, ручки и ножки -
Две ладони в мою уместились ладонь,
Две ступни поместились в ладошке...
Всё, что ци-ви-ли-за-ци-я  вы-хри-пе-ла
В драках - муках - мольбах - и тягучей зевоте,
Ты взвалила на стол и сидишь у стола,
Напряженная, словно дискант на завышенной ноте...
Я боюсь за тебя. Не тебе - и к чему? да, к чему! -
Непомерная мудрость такого-то года.
Там, где видишь ты свет, - я познал только тьму.
Я боюсь за тебя. Ты меняешься, точно погода.
От поветрий, течений и даже сквозняк от страниц
Шевелит (я боюсь за тебя) твои слабые крылья.
Не кури... Ты, как воздух вокруг этих лиц,
Принимаешь черты (не кури же!) стального насилья,
Добродетели мраморной, бронзовой чести, любви -
Страсти книжной, бумажной, чернильной и - Боже... - буквальной.
Все, что писано буквами - здесь же - в крови
Зарождает волну мировую... И только случайной
Горсткой слов я боюсь за тебя - да и эти не те -
Я сейчас существую. И чтобы мне встретиться взглядом, -
Не кури! - говорю. Отвечаешь: ...я рядом ...я рядом...
На! И брошенный взгляд, как монетка, летит в пустоте.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Жизнь понимая - как процесс,
Да возлюби певцов и графоманов!
Они живут на этом свете без
Целей, смыслов, умыслов, обманов
И, значит, заблуждений - в пользу зла.
Да, я не знаю лучше ремесла,
Чем забывать в процессе жизни смерть.
Я помню : запускается юла
Не с тем, чтобы всем вместе посмотреть,
Как там - в конце - она, гремя костьми,
Покатится меж малыми детьми,
Влетит под шкаф и там в пыли замрет...

Да, мальчикам заглядывал я в рот,
Когда вот так - открывши рот - в углу
Они крутили певчую юлу -
Без тайных смыслов, умыслов и без
Особых целей. Да, я видел мальчуганов
Вращенье совершавших - как процесс.
И пенье понимавших - как процесс.
И возлюбил певцов и графоманов.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Такая бездна, милый мой.
Такая бездна звезд под нами!
Висим, качая головой,
В траве запутавшись ногами.

Здесь все зависло на корню.
Здесь были сосны на постое -
Да вот разжали пятерню
И в небо канули ночное.

И я крылат. Да не приемлю
Полет - как пришлую беду.
Вонзим же плуг в тугую землю
И пятки ввинтим в борозду!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не уходи. Я жизнью заплачу
За твой побег... Вернешься - не заплачу,
Не засмеюсь, от ревности не вздрогну,
От боли от былой не закричу.

Любимая, все это не любовь!
Друзья поймут и все осудят снова.
Но выше понимая людского,
Любимая, вся это нелюбовь.

Нам высший смысл ниспослан с высоты.
Друзья поймут и все осудят снова.
Но выше понимания людского,
Любимая, вся эта нелюбовь.

Нам высший смысл ниспослан с высоты.
Смысл этой жизни странной и короткой,
Смысл жизни - жить! Тебе я буду лодкой
Средь моря этой смертной суеты.

Как ты одна - печаль моя и страх, -
Как ты пойдешь по этой глубине?
Когда плывешь - зачем ты не во мне?
Когда я пуст - зачем я на волнах?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Окончен вечер, как окончен бал,
На дно горниста, там же и труба.
Размеренно спускаются в подвал
Два ящика, как два больших гроба.

Так умирает в недрах декораций
Своею смертью картонной и смешной
Твой ангел, твой злодей и твой Гораций,
Но ты-то жив и ты идешь домой.

Троллейбусов, как видно, не дождаться
И ты в колонне зрителей бредешь.
Ты так привык в толпе не узнаваться,
Что в зеркале себя не узнаешь.

Сегодня дождь, а завтра вновь спектакли.
Что же, куклавод мой старенький, держись.
Я понимаю : наша жизнь не куклы,
Но что же делать, если куклы - наша жизнь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эта женщина странно красива и странно мила.
Все смеешься ты, кукла, и как тебе не надоело,
Эта женщина душу им, душу за роль отдала.
Верно слепы они, а на ощупь лишь тело и тело.

Все смеешься ты, кукла, не знаешь ты и не узнаешь,
Что удачи актерской цена - вдохновенье и срам.
Что таланты - талоны в трамвае, в скандальном трамвае -
Чтоб пробиться, пробиться, пробиться идут по рукам.

Я сказал этой женщине : ты знаешь, такие дела...
Ты поплачь и прости их, как смерть своей кукле простила.
Ты уж тем виновата, что в мир этот странный пришла
За красивою ширмой тела душою красива.

Я сказал ей : Вот только проспись или только напейся...
И ответила женщина : Было всё и ни шиша,
Все хохочет заученно плоть, а за ширмой душа...
Но не плачет картонная дрянь, то хотя бы не смейся.

И в антракте в гримерке актриса смеялась устало,
А на сцене пустою перчаткой, слетевшей с руки,
Нервно всхлипнула кукла, прикрытая ширмой от зала,
Припадая к кулисе картонною тульей щеки.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Она всходила высоко-высоко
Из низкой землянки - к земле из земли.
И, с хрустом сминая сухую осоку,
Рогатые тени за нею текли.

Топталась коровья кургузая стая
Вкруг чашки с водою и глину толкла,
А эта крестьянка, едва не взлетая,
По кромке разболтанной хляби прошла.

По кромке разболтанной жизни, по кромке
Гульбы и потехи - одною тропой
Всю жизнь - всю эпоху - всю вечность, где, кроме
Беды да победы - лишь Бог да покой...

Ну что я спрошу о покое и Боге?
И что я скажу о судьбе и борьбе?
Что все бездорожные наши дороги
Пред этой тропинкой к себе?

...Ну, то-то, душа, натерпелась ты срама!
Пером описать, аль крестом осенить?
Стою, как язычник у Божьего храма,
Приставленный женщине русской служить.

Проходит. Прошла. И восходит высоко
Со дна косогора к родному крыльцу.
...Язык пересыпан сухою осокой,
И теплые пятна ползут по лицу...

Ну, то-то, душа, натерпелась  ты срама...
Стою в темноте, в пустоте, на весу...
Иду. Догоняю. Здороваюсь - ...мама,
Давайте, ведро донесу.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.