Ах, как старался он уснуть!
Но тяжелела кровь, как ртуть,
и изнутри плескалась в грудь,
рвалась наружу.
Хитрил с собою: Как нибудь ...
Но путь его был скорбный путь -
из лета в стужу.

Да, он хитрил с самим собой.
Но рок толкал его в прибой,
рассвет небесно-голубой
твердил: К ответу!
Он знал, что не вернет любовь,
но он старался, как любой,
забыть об этом.

Он знал, что в скором сентябре,
под вечер или на заре,
он крест поставит на ребре,
что отдал Богу.
Что будет - польза или вред -
копаться в прошлом - просто бред.
Пора в дорогу.

А ей, сквозь горе, вновь и вновь
являлась новая любовь
и радостно вскипала кровь,
и сохли губы...
И что судьба ни приготовь,
но эта жизнь и эта новь
одни лишь любы.

А там...Авось и сам уйдет
тот, с кем сейчас она живет.
А может новое пройдет,
и все вернется.
Да и вообще - житейский плот
авось куда и доплывет -
все обойдется.

А он прощал и не прощал.
Зло на себе он вымещал,
его возок по швам трещал -
и без возврата.
И кто бы что ни обещал,
альков любви их отощал -
одни заплаты.

И, значит, что себя щадить!
Не вышло - нужно уходить,
ведь память о былом будить
еще больнее.
Но где спасительная нить?
Увы...И нужно хоронить,
и побыстрее.

А может?.. Нет. Неужто? Да!
И гасла за окном звезда,
и тихо пели провода,
и ночь кончалась,
и грохотали поезда,
и просыпались города...
Жизнь продолжалась.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Да, мы теряем много...И весьма.
О камни жизни разбивая лбы.
Одни от слишком резвого ума,
другие от удачливой судьбы,

одни от замороженной души,
другие от душевного тепла...
О, нас потерь уже нельзя лишить,
какою бы дорога ни была.

И в наше время...Или времена...
Ведь мы узнали множество времен.
Их пламенем душа обожжена,
их лик на разум наш отображен.

Их чехарда, их бешеный галоп
из седел выбил скольких - и каких!
Родным ухабам подставляя лоб,
мы все равно не сосчитали их.

Но, души разорвав о времена,
как некий сумасшедший вестовой,
мы все сильней сжимаем стремена...
А впереди неясная страна,
где нас навечно примут на постой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И солнце в весеннем тумане,
и теплый в лицо ветерок -
вся эта погода обманет.
И наш немудрящий мирок

с его неуютной квартирой,
с его несчастливой судьбой,
с его невезучею лирой,
по-глупому ввяжется в бой.

И дело не в том, что не прежний
в мирке нашем лад и покой,
а что подлецы и невежды
сломают его и такой.

И будет мирку не до буден
с их радостью или бедой,
и будет поход его труден,
и будет безрадостен бой.

Он будет по-прежнему верить
в свои завиральные сны
и биться, и ранами мерить
угрюмые версты войны.

Конечно он будет стараться,
со страху не станет бежать,
но он ведь не выучен драться,
и штык, и винтовку держать...

И видно мы бой проиграем,
и может быть в битве падем.
Но все же с тобой потеряем
мы меньше, чем приобретем.

И видимо стоит нам, братцы
окопам фортуну вверять -
ведь нам не за золото драться
и не за рубли умирать.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                О. Б.

Фортуна, не мой ли черед
весенние праздники править?
Не мне ли, минув поворот,
печаль за плечами оставить?

Неужто кончину беды
в стране прокричали вороны,
где я приспособил лады
под надолбы в дни обороны?

Неужто я вправду смеюсь
и конченно с злыми летами?
Неужто я с вахты сменюсь
у праха с моими мечтами?

Я знаю, ниспослан не мне
смеющийся весело лучик!
Но я припадаю к весне,
пробившей унылые тучи.

К чужой, не моей, не спросясь:
хоть губы сухие омою!
И тут же забуду смеясь
невзгоды, владевшие мною.

Спасибо, веселый ручей!
Пусть я в этом солнечном мире
чужой, а вернее - ничей,
я ожил. И тянется к лире

в минорах продрогшая кисть.
И я, как в веселые годы,
пускаю мажоры пастись
по струнам любви и свободы.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В день прекрасный, в день погожий,
как и водится в стихах,
подошел к кресту прохожий
и покаялся в грехах.

Был он искренен не в меру -
просто мер не измерял.
А искал Любовь и Веру,
потому что потерял.

Видно там, в небесных сферах,
кто-то беды наши зрит.
И ему явилась Вера
и такое говорит:

Раз пришел к кресту, убогий,
перемолвиться с судьбой,
не грусти тут, у дороги,
я пока еще с тобой.

И такая ему милость
неизвестно почему -
вновь Любовь ему явилась
и ответствует ему:

Если ты в мои чертоги
душу нес под облака,
не такой уж ты убогий,
я с тобой еще пока.

Он в поношенной одежде,
что от века не бела,
в ноги бросился к Надежде,
что туда его вела.

Не кори ты дурачину -
он в слезах ей гомонил -
я тут было под кручину
чуть тебя не схоронил.

И ответила Надежда,
вскинув за плечи суму:
То ли вовсе ты невежда,
толь блаженный, не пойму.

На судьбу свою не дуйся,
не тушуйся на миру,
верь, люби - и не волнуйся,
я ж последняя умру...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Какая там весна! Ах да, цветут каштаны
и буйствует сирень, и зелена листва...
И шествуют на спуск купцы и меломаны -
эстетствовать одни, другие - продавать.

Не торопись, народ! Мы что могли продали!
Остались только мы, вернее, телеса.
И вроде мы не так уж страшно голодали,
а оптом сданных душ не взыщут небеса.

Какая там весна...Вон иней серебрится
от долгих холодов недоброго пути.
И вправду недосуг поститься и молиться,
когда от века пост приходится нести.

Какая теплота!.. Вглядись в глаза - увидишь
какая доброта и что она сулит!
Да ты и сам милок пол мира ненавидишь.
Ах, да какое пол, когда душа болит.

Болит, болит душа! И проданная бесу
она еще саднит (иль место от нее?).
Прости меня, Весна, гуляку и повесу!
Мне просто сердце мстит за резвое житье.

Мне просто мстит любовь, что не нашел ей крова,
что пары не сыскал, или сыскал не ту...
Мне просто мстит мечта. Мечта мне мстит сурово,
за то, что предал я прекрасную мечту.

Конечно виноват. Секи, хоть и повинна
шальная голова. Руби ее с плеча.
Как жаль, что позади осталась половина,
беда, что кровь еще быстра и горяча.

Беда, что не могу свою пристроить душу
ни даром, ни за грош, ни другу, ни врагу.
Не то, чтоб не хочу, не то, чтоб сильно трушу,
не за ценой гонюсь, а просто не могу.

Я просто не могу! (Беги душа живая...)
Я просто не могу! (Пролейся боль звеня...)
И я тебе молчу, от крика погибая:
Пришла, пришла весна! Люби, люби меня!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Пусть в холода меня беда
зовет нетерпеливо -
я уведу тебя туда,
где гладит пенная вода
склоненной ивы гриву.

Хоть мне идти другим путем,
не вспоминай об этом.
Пусть это будет все потом,
забудем о пережитом
и насладимся летом.

Без ощущения земли
помчим с тобой куда-то...
Забудь, и глупым не внемли,
что мы с тобой, как корабли,
пересекли экватор,

что наша летняя пора
ненадолго. И где-то
уже маячат вечера,
а все хорошее вчера
и на исходе лето.

Все это будет, но потом,
и пусть с одним со мною.
Когда заглянет осень в дом,
я с ней договорюсь о том,
уйду и дверь прикрою.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Летящая в Лету эпоха
прошепчет, струясь у виска,
что дело пока еще плохо
и будет не лучше пока.

Что осень, как тетка чужая,
с недоброй ухмылкой лихой,
не ссудит чуток урожая,
хотя у нее и с лихвой.

Что пылен, скрипуч и захватан,
в холодных потоках дождя,
мой поезд отчалил к закатам,
листву по пути бередя.

Что мне в его пыльных вагонах,
во всю дребезжащую прыть,
по длинным скользя перегонам,
туда и положено плыть.

Ну чтож! В сердцевине галдящей,
в плацкартной его суете,
пусть кто-нибудь счастье обрящет
на долгой, тягучей версте.

Ведь кто-то неистово ищет -
так пусть же обрящет в пути
и кров, и надежду, и пищу,
и цель, и строку, и мотив.

А поезд, к закату летящий,
подвластный одним небесам,
свой путь пролетит немудрящий
и гавань найдет себе сам.

Ах, мне бы, в средине вагона,
не сгинув от собственной лжи,
достигнуть святого перрона,
где свет мой прощальный дрожит.

Ах, мне бы мои полустанки
успеть еще все обрести,
чтоб было не жалко останки
в конце на погост вознести!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А ты не улетай
ни птицей, ни звездою.
В гул перелетных стай
свой голос не вплетай,
в туманах не растай,
не утеки водою.
Средь дум моих витай,
судьбу мою листай.

А ты не уходи
из комнат и из строчек,
а ты не береди
тех бед, что впереди.
Плотин не возводи,
не изводи росточек,
как блики на меди,
трепещущий в груди.

Что нам еще дано?
Снега, цветенье, слякоть...
Но ведь горит окно
не выпито вино...
А все, что суждено
отпраздновать, оплакать
еще сплетет в одно
судьбы веретено.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот и кануло тепло.
Соберемся понемногу,
лихо ляжем на крыло
и отправимся в дорогу.

Отощавшие снега
поначалу станут таять,
ну а мы рванем в бега,
в новый дом перелетая,
на юга.

В развеселые дела,
в их раскрашенные гнезда,
окунем свои тела,
если нам еще не поздно,

если ветер ледяной
нас в пути не опрокинет
и не кинет в мрак ночной,
и осенней не окинет
пеленой.

Только там, за пеленой,
остается запах хвои.
Дом веселый и хмельной
что не выстроил с тобою,

от предпраздничной свечи
в небе звезды зажигая
и в расцвеченной ночи
губ и рук передвигая
кирпичи.

Чтож, раз Все дороги в Рим,
значит там и смысл, и праздник.
И крыло посеребрим,
раз пришла пора раскрасить.

От бессмысленных наград
все бегу я смысла ради,
если там кромешный ад,
значит я его исчадье,
я и рад.

Но ведь там, за пеленой,
жить остался запах хвои!
Дом веселый и хмельной
мог бы выстроить с тобою,

от предпраздничной свечи
в небе звезды зажигая
и в расцвеченной ночи
губ и рук соединяя
кирпичи.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не пресмыкаясь отрекались
от идеалов прошлых дней.
Не то, чтоб наземь опускались,
мы просто в зрелость собирались
и мы старались быть умней.

Мы просто отбыли в корнетах
у чьей-то славы и вины.
На наши кители одетых
невзгод потертых эполетах
уже немалые чины.

Вчерашних принципов окопы
мы покидали много раз.
Без восхищения и злобы
глядим теперь сквозь грустный опыт
на золотой иконостас.

И к воспеваемой иконе
неся неискренний апломб,
коль кто-то смотрит на балконе
взмахнем крест-накрест: так спокойней,
и симитируем поклон.

И в философские хламиды
упрятав опыт прошлых лет
бредем под взорами Фемиды,
чужих свершений инвалиды
и зодчие чужих побед.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что будет? Станут дни короче,
длиннее ночи...И вообще,
едва ли кто-нибудь захочет
приветить путника в плаще.

И мы продлим свои скитанья
по мироздания волнам.
Ключом любви и пониманья
открыть готовясь свой Сезам

Что будет? Станет холоднее,
дожди прольются на заре...
Возможно станем мы умнее
не в ноябре, так в декабре.

И углубясь в первопричины
необратимости утрат,
свой путь воспримем, как мужчины,
не уклоняясь. Весь подряд.

Что будет? Будут хлопья снега
готовить землю для следов.
Пристанем в поисках ночлега
у неизвестных берегов.

И там, без всякого расчета,
в роскошный дом, иль в бедный скит
к огню души погреться кто-то
тебя нежданно пригласит.

Что будет? Будет тихо в доме.
И ничего в ночной тиши
происходить не будет, кроме
преображения души.

Как прост процесс преображенья,
когда уже пришла пора
свершиться чуду постиженья
искусства веры и добра!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Простим гостиничную утварь,
что нам уюта не дала.
И ту кровать, что почему-то
двух наших душ не приняла.

Кровать отчаянно скрипела
в ночной гостиничной тиши,
скорбела, что она для тела,
а прилетели две души.

Из перемерзших одиночеств,
едва раскинув два крыла
слетелись без имен и отчеств,
вселясь в озябшие тела.

Ах, для чего они слетелись!
Какая надобность была...
Тела-то быстро отогрелись,
а души...Души - не тела.

И обретя глаза и уши,
и крови ток, и рук тепло,
внезапно ощутили души,
что лжет усталое крыло.

А в общем-то...Вино струилось,
растапливая холод стуж...
Но ничего не получилось
у тел, не отогревших душ.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ау-у, душа! Вернись! Пора домой!
Уже тоскуют отчие пределы.
Мое перо, неверный спутник мой,
бездействует. И лист постыдно белый.

Пока душа витает в облаках
перу молчать не тяжесть и не мука.
Ау-у, душа! Покуда ты в бегах
лист не предаст и не издаст ни звука.

Потом, в ночи, когда впорхнешь в окно,
мы в лист упрячем муку и сомненье,
и дождь, и солнце...Как я пил давно
твое вино с названьем: Вдохновенье!

Вернись душа! Ничто сплетать в слова
и стыдно, и преступно. Но ей-Богу,
куда сбежишь, поэт, от естества?
Вернись, душа, и укажи дорогу.

Прости, душа, рифмованную чушь,
в бездушии изваянные строки.
И по примеру многих добрых душ
вернись, душа. Уже прошли все сроки.

Давай займем привычные места
и дни поста постылые забудем!
И в пустоту зовущую листа
от всей души слова мы сеять будем.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну как дела? А мне все недосуг,
я все в бегах, я все в дорожной пыли,
я все в делах. Моторы закоптили
мой путь до встреч. Мой грустный шлях разлук.

Я все в бегах. В бегах от суеты,
и от пустопорожних разговоров,
от сплетен, слухов, от вселенских споров
в разгуле обоюдной глухоты.

Мне недосуг. Я в спорах изошел
и я бегу. Бегу от всяких прений,
поскольку час серьезных размышлений,
а не словесных изысков пришел.

Ищу, бегу...Что тратить пыл в словах,
когда их суть пока - одно сомненье?
И я бегу. Ищу уединенья
в толпе, в лесу, в гостиничных углах.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда у роковой черты
забрезжил выход из тоннеля,
из вековечной темноты
мы извлекли: Мели Емеля!..

И вновь в кромешной тьме увяз
наш караван, бредущий строем.
Лишь впереди иконостас
угадывался. По настрою.

Там кто-то четче мерил шаг,
там темень уплотняли плечи,
там, под полою мельтеша,
для избранных горели свечи...

Там речи прежние лились
с иным гарниром и салатом
и свечи не вздымали ввысь,
а укрывали под халатом.

И всем, отряженным от нас,
чтоб возглавлять движенье к свету
те, что несли иконостас,
свечу показывали эту.

И пальцем показав: Молчок!,
и подпустив не ближе метра,
показывали язычок,
что чуть колышется от ветра.

И обнимали (вот ты чей!),
и вдаль протягивали руку...
Качалось пламя от речей,
а нас опять ведут по кругу.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Любите одиночество поэты!
Когда еще все песни недопеты,
когда еще не кончены стихи,
что лучше есть, чем сжав перо рукою
устроить хороводы над строкою
среди немолчной совести стихий.

Любите одиночество, ребята!
Обычно мы приходим поздновато
к тому, что муза - не предмет сует.
Ах как уединение полезно,
когда дерьмо из-под ворот полезло
и полон злобы простодушный свет.

Любите одиночество, пииты!
Тогда вы злом не будете разбиты,
поскольку миг раздумий - миг добра.
Поскольку мудрость требует покоя
и рифмы не становятся строкою
в мозгу, осатаневшем от утрат.

Любите одиночество! Кто знает,
что нам судьба-цыганка нагадает.
А вдруг опять счастливую любовь?
Тогда вы в этот смутный миг печали
последние две строчки написали.
Дай Бог вам за перо не взяться вновь!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Вот такие наши леты,
наши долгие года:
были Русские Поэты -
разлетелись кто куда:
кто с продуктами домой,
кто по Родине с сумой,
кто в Елабугу на муки,
кто тайгу валить зимой.

Канут долгие туманы
и очнувшись ото сна,
отряхнувшись от обмана
поверяем имена:
кто в сторонке, кто в воронке,
кто про язвы ихних стран.
Кто-то в полные подонки,
кто-то просто Регистан.

Ну а кто-то просто выжил,
не сказав ни слова лжи.
Пережил войну и выжиг,
поседел, да все же жив.
Кто издательских торосов
не пробьет в печать уже.
Кто философ, кто Матросов -
дот и очередь в душе.

Вот еще подходит рота -
это нынешний призыв.
Кто полсотни, сорок кто-то
с небольшим уже прожил.
Кто в Париже...Кто поближе
крепко схвачен под уздцы.
Кто не лижет, тот унижен.
В общем, так же, как отцы.

Кто дороден. Кто в народе
переписан от руки
и уже в Нью-Иорке вроде.
Как вы терпите, стихи?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Все происходит в начале зимы,
где в два следа разлетаемся мы,
взяв у зимы на прощанье взаймы
ты - чуть надежды, а я - чуть терпенья.
Там, впереди, где скрещенье дорог,
снег разметая летит Козерог
и недалек расставанья порог,
грусти комок, да руки мановенье.

Видишь - на елке блестят огоньки,
видишь - на льду зазвенели коньки,
видишь - седеют в печи угольки,
кто-то похожий гитару тревожит...
Это в края ты вернулась свои,
где и прохожие вроде семьи,
где с чужеземцем у старой скамьи
встретилась ты на ненастье, быть может.

Там, в вышине, средь небесных полей,
скатерть раскинул чудак Водолей.
Ста сорока четырех королей
что-то никак не дождется он в гости.
Он и единому счастлив и рад -
в грохоте лат иль в хитоне до пят,
да не трубят у Господних у врат -
тихо покуда еще на погосте.

Жди, Водолей, не волнуйся дружок -
это пожалуй последний ожег,
в зиму хитона последний стежок -
след одинокий, ведущий в закаты...
Чуть позади мой шатер голубой,
чуть в стороне белопенный прибой,
чуть впереди расставанье с тобой -
лист облетевший и берег покатый...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В огне июльской духоты
бреду, как камни подымаю.
Осуществляются мечты,
вот только чьи, не понимаю.

Погода, как и все у нас,
перестаралась, выполняя
какой-то дьявольский указ
очередного негодяя.

Окстись, хранитель туч и гроз!
Не засыпай! Пролей запасы,
не дожидаясь, что мороз
тебя ухватит за лампасы.

Мы, право слово, ни при чем!
Не вымещай судьбы ушибы
на нас, хоть нам и нипочем
уже любые перегибы.

А все же хочется дождя
в фонарных бликах заоконных!
Когда любимая уйдя
оставит шелест струй наклонных,

когда забывчиво судьба
надежду вызвенит по раме,
чтоб нашей жизни короба
встречали утро под парами.

Бреду, прижав тоску к стене,
по раскаленному июлю.
И пот струится по спине,
и вновь надежду караулю.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Теперь кочую из любви в покой,
теперь ночую с тихою тоской
и думами делюсь с одним собою,
в колено локоть утопив щекой.

И мерно в душу капают слова
о том, что рано падает листва,
о том, что наступил момент исхода
и осень в этом видимо права.

Ну что ж, сложу, чего не накопил,
пока любовь не насыщаясь пил.
Листом осенним откочую в зиму,
оставив лето той, кого любил.

Пора, пора! Несмелый солнца луч
пробил дорогу между серых туч.
На воду весла! Краткий миг прощанья
невыносимо тяжек и тягуч!

Теперь мне не показан бури вой.
Отныне мне предсказан лишь покой.
Своим друзьям и недругам счастливым
машу я, не завидуя, рукой.

Моя пора не хуже их поры!
Моя нора не хуже их дыры.
А за порогом мироосознанья
вполне возможны новые миры.

Где мудрых нас уже не предают,
где чашу нам без яда подают,
где если любят, то уже до гроба,
а песни только грустные поют.

Пора! Не плачте. Выхожу на мол,
перед судьбою снова сир и гол
и поднимаю чашу. (В чаше ландыш,
валериана, спирт и к ним ментол).

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У мужчин не бывает кончин
по вполне объяснимым причинам.
Ведь любимые помнят мужчин
и друзья не забудут мужчину.

И пускай он прожил не в чинах -
разве память дается по чину?
Сыновьям их дают имена,
чтоб они заменили мужчину.

У мужчин не бывает кручин -
в легкой форме болезни - для хилых.
А вот беды - как раз для мужчин,
от рожденья до самой могилы.

Это их полноправный удел -
закрывать наши дыры и ниши.
У мужчины достаточно дел,
потому что и бед выше крыши.

О мужчина, творящий добро,
сколь опасным ты признан повсюду!
И струится опять серебро
в чуть дрожащую руку Иуды.

Сколько их безвозвратно ушло
от предательств и перепродажи!
Это черное пламя сожгло
самых честных и самых отважных.

Сколько маялось злой маятой
от друзей равнодушия мнимых,
сколько дом покидало пустой
от предательства самых любимых.

У мужчины надежный костяк,
но мужчины - отнюдь не машины.
Если нежность от женщины вся,
доброта - она вся от мужчины.

И хоть спор этот просто смешон -
и мужчин нам всегда не хватало,
до сих пор их отстрел разрешен.
И желающих стрельнуть немало.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не люби меня, не надо.
У гудящего огня
от тепла до снегопада
в тишине не жди меня.

Это странное занятье -
ждать, слабея и скорбя,
как не по размеру платье,
не годится для тебя.

Эта глупая причуда -
умирать и оживать,
как беспечная пичуга,
все обиды забывать,

укрывая от ненастья,
охраняя от потерь,
собирать кусочки счастья -
не твоя судьба, поверь.

Разве, может быть, с годами,
теплой осенью, в ночи
все, что было между нами,
тихо в душу постучит.

Так калитки стук из сада
переходит в сердца стук...
Не люби меня, не надо.
Что за прихоти, мой друг.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Заблудился ветер в соснах
на груди Уральских гор,
зазвенел, грустя, в березках
в три аккорда ре-минор.

И, очнувшись, обнаружишь,
что гитара под рукой,
а от близлежащей лужи
вдруг повеяло рекой.

Не дивишься этой связи -
ведь близки же явь и сон.
И звенит гитарной вязью
сердце с ветром в унисон.

И из чащи звукоряда,
ветру шалому в ответ
ре-минорная баллада
появляется на свет.

Защемит в дуге антенной
тихо-тихо си-бемоль
и, как тайна, сокровенно
засурдинит в крыше - соль...

И глаза твои вдруг рядом-
тихой нежности прибой...
Ре-минорная баллада,
как свидание с тобой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Октябрь, октябрь! Каких одежд
не напридумает природа!
Ну почему порой надежд
зовут другое время года?

Твоих небес прохладен тон,
но каждый лучик чист и честен,
и хочется хороших песен
под тихий листьев перезвон.

От старых хочется друзей
согреться весточкой веселой,
знакомых улочек музей
пройти походкой невесомой,

от старых и от новых зол
с Владимирской скатиться долу
и там поплакаться Подолу
в его застиранный подол.

И ближе к солнечным лучам,
к их освежающему душу,
по старым, стертым кирпичам
вздымать очнувшуюся душу.

И ощущать в себе исток
и одиночества, и вздора,
и, как Индус, всю силу взора
в спасительный вперять Восток...

И как строфы последней строй
наполнен таинством прологов,
так станет вдруг надежд порой
извечная пора итогов.

В осенний солнечный покой
влетим как прежде, мотыльками.
И с огрубевшими руками,
и с поседевшими висками,
и с затаенною тоской.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.