Em            Am
Театр всегда таил сакрал,
H7                Em
струенье грёз, дыханье чар.
                 Am
И я, как старый театрал,
D7            G
увяз в его круженье.
E7               Am
К тому ж, я сказочно богат,
     D7          G
ведь то, что делает театр
Am            Em
театром – бутафорский склад, -
  H7           Em  H7
в моём распоряженье.
E7                 Am        H7          Em
Да-да, я – старый театрал, и помню я прекрасно
G            D7                        G
те времена, когда, собрав очередной аншлаг,
  E7          Am            D7            G
мне Йорик вечером сдавал колпак дурацкий красный
    Am         Em           F    H7     Em   H7
и с папой Гамлета вдвоём устало шёл в кабак.

Те времена прошли давно,
и стало уксусом вино.
Сценарии сейчас – говно,
как, впрочем, и актёры.
И приходилось мне не раз
скрывать их невысокий класс
и прятать в бархат и атлас
просчёты режиссёра.
Да, я – умелый бутафор, и, значит, мне по силам
Отелло в Яго обратить, а званный пир – в чуму.
Муму легко я превращу в собаку Баскервиллей,
конечно, ежели она хоть чуточку му-му.

Шла драма  Ленин в октябре,
но что-то спуталось в игре,
где были дактиль и хорей, -
вовсю попёрла проза.
Забыт ответ, повис вопрос,
и, вот, спектакль пошёл в разнос,
и я бегом на сцену нёс,
что только ни попросят.
Менялись роли на ходу. Со взглядом воспалённым
суфлёр плевался и шипел, но, всё же, текст кромсал,
рыдал за сценой драматург, а зритель утомлённый
мечтал увидеть хоть какой, но, всё ж таки, финал.

А я бегом на сцену нёс
роскошный Бержерака нос,
Онегина цилиндр и трость,
и пистолет взведённый,
а вслед за выстрелом, подряд:
хирургу – скальпель и халат,
Пилату – плащ, Сальери – яд
и френч – Наполеону.
Рогожу я на шёлк менял, цвет алый – на зелёный.
И стала Золушкой Ассоль, и Брутом – Донкихот,
стал Каин Каем, а потом Петрушка уязвлённый
потребовал себе монокль и накладной живот.

И зал увлёкся, и к утру
втянулись зрители в игру
и стали вырывать из рук
и мантии, и тоги.
И я швырял им всё подряд,
и дело, вроде, шло на лад,
но вскоре опустел мой склад,
и я подвёл итоги:
полсотни лавровых венков, ботфорты Казановы,
три пары маршальских погон, пять царских диадем,
и кто-то даже нимб унёс, и лишь венец терновый
висит, как прежде, на гвозде,
                   Am               Em
                 висит, как прежде, на гвозде,
                                    Am               Em
                                  висит, как прежде, на гвозде,
  F     H7     Em
не тронутый никем...

2005 г.
г. Курск

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                  
Жизнь продолжалась и длилась, и снова
шелестом зыбким прозрачного леса
лето окончилось тихо, как слово
спетой, но так и не узнанной песни.
Сколько прошло этих лет краткосрочных!
Жалки, желты календарные листья,
прокомпостированы многоточьем
поздно.... Осталось лежать и пылиться.
Вкрадчиво, тихо, почти незаметно
входит сентябрь. Неумело и важно,
словно дары уходящего лета,
красные ранцы несут первоклашки.
Как и они, тороплюсь неуклюже
дням и неделям, летящим навстречу.
Снова простужен, и грузом ненужным
ранец поношенный давит на плечи,
сводит слезливой зевотою скулы,
мысли немеют, а дни всё короче.
Шаркая, кашляя, входит сутуло
в дверь понедельник, безжалостно точен.
Дни всё короче, ночи длиннее.
Поздно, ах, поздно, - погашены свечи,
боем часов на часы разлинеен,
на подоконник спускается вечер.
Выйти б, глотнуть горьковатого ветра,
ворот распахнутый чувствуя горлом,
крылья расправить и снова поверить
в эти за дали манящие горы,
сдвинуть плечом мельтешение суток,
выстроить ввысь их ступенями лестниц!
Шторы раздвинуты, парусом вздуты...
Жизнь продолжается, длится, как песня.  

конец 80-х
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Хрустели лужи, серебрились
в листве асфальтовые дыры,
на белом фоне тени длились,
и было солнечно и дымно,
и пахло горько и тревожно,
а синева была промыта,
и груда ранцев на дорожке
была заброшена, забыта.
Ребрились тени и качались,
рисунок непонятный ткали,
дымы, проворные вначале,
по парку вяло растекались,
слоились, плавали, внушая
вещественность структуры света,
и с шумом, хохотом, шуршаньем
ватага поджигала лето...

С трудом скрывая злую зависть,
топча серебряное стремя,
зима белёсыми глазами
поверх домов на них смотрела...

2003 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Жёлтый лиственный шёпот
душу шёлково лечит.
Не случаются что-то
неслучайные встречи.
Умножаются если,
вычитаются мысли,
не слагаются песни, -
слагаются числа.
Всё слабей над рекой
круговерть листовая.
В ожиданье покоя
река остывает.
Сруб, когда-то янтарный,
посерел, посуровел,
и – морщинами – тайны
по шиферной кровле.
Только в доме, как прежде,
непреклоннее даже, -
оркестровка пусть реже,
но мелодия – та же.
Тихий потреск каминный,
пар над чашечкой кофе
и над полками – чинно –
корешки философий...
И пускай над рекой
кружат вьюжные феи, -
короб дров под рукой,
вдоволь зёрен кофейных...

Вычитаются встречи,
не случаются мысли,
обозначились резче
последние листья,
обагрилась рябина,
град шарашит по грядкам.
Но покуда в камине
есть огонь, – всё в порядке.

2002 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

D
Только луч рассветный высветил
G
золочёный крест,
D
над землёй, под светлыми высями
G
грянул благовест.
A
Колокольный звон разносится.
E
Молодой звонарь торопится
A
миру возвестить в подробностях,
E
что Христос воскрес!

А внизу, кадилами бряцая,
двинул крестный ход,
и, тряся цветными яйцами,
мечется народ.
Все в одёжках новых красуются,
троекратно все целуются,
в общем, классно так тусуются,
всё путём идёт.

А звонарь вовсю старается,
разгоняет сон.
Из подкуполья вниз срывается
пере-перезвон.
Но внизу не до звона медного, -
трубы там гремят победные,
славят господа по-конкретному,
а не то, что он.

Ах, звонарь, в пустоту отправлена,
затерялась весть.
Был народ на дороге храмовой,
был да вышел весь.
Но, закусив слезу непролитую,
рвёт верёвку ладонью пробитою
и в отчаянье, между молитвами,
шепчет: Здесь я! Здесь!..

2004 г.
г. Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дверь уже распахнулась, а я всё играл по привычке.
Дверь уже распахнулась, но я всё бездумно играл.
Жизнь катилась, катилась, не в силах отбросить кавычки
иссушающей боли незарубцевавшихся ран.
Дверь уже приоткрылась и, скрипнув, легко распахнулась,
обнажив за собою бездонность непуганых глаз.
Ты вошла и в ладошках внесла бесшабашную юность,
ты вошла, как в оправу отточенно входит алмаз.
А игра продолжалась, и мяч шёл в одни лишь ворота,
я в словах упражнялся с беспечностью праздной глупца,
онемевшей рукою сжимая гитарное горло,
параллельно следя, чтоб не дрогнули мышцы лица.
Только – что я? Зачем? Для кого эти игры и позы?
Если нить так тонка, что бежит даже дрожи ресниц,
если в этом потоке – чадящем, бессчётноколёсном –
встречный свет вдруг пробил и заклинил мелькание спиц.
Есть сомненья и страх, но ведь есть же надежда и вера.
И волшебно и ярко вдруг вспыхнуло пламя свечи,
и, забрало открыв, откусив свежесть вешнего ветра,
я от крепости гордой к ногам твоим бросил ключи.
Принимай, как я есть, как пришельца из снега и ночи,
принимай и поверь, что отныне – на тысячи лет –
я люблю безоглядно, как может любить только лётчик,
и так трепетно-нежно, - как может только поэт.

конец 80-х
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Снег визжит, подошвой размозжён.
Братьями засмеян до истерик,
февралёк – ревнивый недомерок –
зло грозит сосулистым ножом.
Он ещё покажет! Не вопрос!
Он ещё подкинет аномалий,
ледяной властитель заполярий
в снежной шапке, съехавшей на нос.
Он – пижон. Он дерзкою рукой
бросил в лужу звёзд Плеяд погоны,
и, сверкнув, кольчуга Ориона
грозно вознеслась над головой.
Мятая, как будто с бодуна,
пряча лик, антеннами утыкан,
жуткой хэллуиновою тыквой
по-за крыши валится луна.
Многоглавой гидрою зимы,
темнотой проявлены неверно,
упираясь плоско в изотерму,
стынут вертикальные дымы.
Изумрудность выплеснув окрест,
заполночным паранойным бредом –
мусульмано-христианским брэндом –
над аптекой зеленеет крест.
И скрипит замёрзшая вода,
и куда там мозговать про после,
и морозом залепляет ноздри,
и сжирают душу холода...
Но, неся на ободках скрижаль,
с вечного заснеженного склона
катится колечко Соломона:
Ночь. Аптека. Улица...
                    Февраль.

2006 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Прологи пишут не боги, -
прологи пишутся болью,
а дальше – идут дороги,
и горе тому, кто в гору,
и горе тому, кто гордый,
тому, кто идёт по краю,
тому, кто пускает корни
на каменной вертикали.
Горе – горящим вечно,
память – сгоревшим рано,
странно, но ветром встречным
так раздувает раны,
и от проклятой доли –
поздно – не отвертеться...
Прологи пишут не боги, -
прологи пишутся сердцем...

1983 г.
г.Чернигов

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Am              Dm
На белом да на глянцевом,
     E            Am
где длинно мысли тянутся,
   C              G
где совесть плосковатая
                  C
всегда вполне чиста,
  A7            Dm
лелея чувства плоские,
Gm   A7     Dm F
изогнутой полоскою
  Dm           Am
я жил себе спокойненько
   F     E     Am   E
на плоскости листа.

И дни текли заученно,
хоть скучно, да не скученно,
с вечерними молитвами
у плоского креста.
Но раз – и не от гордости,
скорей – от безысходности –
я взял и приподнялся
над плоскостью листа.

F#
Hm             Em
А там такие новости,
   F#            Hm
что шевельнулись волосы,
  D           A
там ветры ошалелые
             D
штурмуют полюса.
H7                Em
И вот, - уже не пленником –
Dm     H7      Em G
я разогнул колени и
Em               Hm
встал на тонких ножках
G         F#    Hm  F#
на плоскости листа.

И так стоял, не каялся,
хоть клял всё, да не кланялся,
а горизонт скруглялся всё
по форме колеса.
И ветры меня вольные
свободой так наполнили,
что просто оторвался я
от плоскости листа.

E
Am
И вот, - плыву по космосу
над бывшим своим глобусом.
Здесь звёздно, но так холодно
и пусто всё вокруг!
В безмолвии, в безвременье,
без воздуха, без зрения,
по замкнутой орбите
плыву за кругом круг.
Dm             Am
По замкнутой орбите,
по замкнутой орбите,
по замкнутой орбите...

конец 80-х
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нам нет смысла так мчаться, поверь мне,
я знаком с этой грустной приметой:
если наши пути параллельны, -
нам в пространстве не встретиться этом.
Убиваться и плакать – напрасно,
уповать на кого-то – наивно.
Выход есть и простой и прекрасный:
это наше прямое пространство
искривить притяженьем взаимным.

конец 80-х
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Неслышно выйдя из стены
(точнее будет – из застенья),
туманом лёгким привиденье,
скользя, в мои проникло сны.
Обрывком тюлевых гардин
текло сквозь комнату несмело,
и сквозь мерцающее тело
дрожал угольями камин.
Я, отвести не в силах взгляд,
себе не верил, но очнулся,
когда ноздрей моих коснулся
ванили тонкий аромат:
О, мой эфирный пилигрим,
ваш путь далёк. К чему молчанье?
Прошу вас, милое созданье, -
садитесь здесь, поговорим...
Оно помедлило, легко
качнулось в кресло, неумело
устроилось, как будто мелом
вписавшись в контуры его.
Я сел напротив, не дыша,
и сразу сбивчиво, волнуясь,
ему навстречу распахнулась
моя иссохшая душа.
И я сказал ему про всё,
что никому бы не доверил,
про страх, про запертые двери
и про затоптанный костёр.
Я говорил ему про снег,
про сны, несданную посуду,
про злых соседок пересуды,
про времени безумный бег...
Не прерывая, не браня,
оно внимало терпеливо,
то вдруг сгущаясь, то стыдливо
всё размываясь по краям.
И так, без отдыха, без сна,
до первых проблесков рассвета
текла безмолвная беседа,
как пар в отдушину окна...
Прощались грустно. Уходя,
оно помедлило: Простите...
Я улыбнулся: Заходите...
Оно кивнуло, погодя.
И долго, кутаясь в халат,
я вслед смотрел, пока в квартире
сквозь тьму предметы проступили
и я, небритый, в зеркалах.
Беспечный перестук дождя
прервал моё оцепененье,
и понял я, что возвращенья
его отныне буду ждать.
Уже кряхтел спросонок дом,
и пискнул, пробудясь, компьютер,
и холоден и неуютен
был день, встающий за окном...                

2004 г.
г.Курск

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

             Летун отпущен на свободу...
                                А. Блок

Рванув рубаху на груди,
дрожащим грохотом разлёта
уходят в небо самолёты,
пытаясь утро разбудить.
Их изначально путь высок,
их синева слепяще манит,
они таранят небо лбами,
форсажный ощутив рывок.
Смотрите, - вот один вблизи,
в единоборстве с небосводом
он геометрией обводов
рвёт неподатливую синь,
он ввысь идёт, на потолок,
туда, где хрустко-ломки судьбы,
он жадно впитывает грудью
летящий бешено поток...
  Скользнёт в бездонье голубом
  пушистый след полоской быстрой,
  и ахнет вдруг над головой,
  отдавшись в грудь, сверхзвука выстрел...
Всё твёрже мышцы бустеров,
всё реже холод стратосферы,
всё звонче ход топливомера
среди приборных голосов.
Так что же, замедлять полёт,
вещая всем красиво-лживый
экономичного режима
трусливо-ханжеский расчёт?
Нет, - к чёрту! Жить, - так на бегу!
Ведь крылья держатся за воздух,
и, значит, он поступит просто,
продолжив жёсткую игру.
И твёрдо веря в выбор свой,
и делом обрывая споры,
меж сопок, от бессилья чёрных,
он поиграет с высотой.
На выдохе последний гул
он вздыбит вдруг концертом сольным,
лихой расчётливостью полня
каскад раскатистых фигур,
и, довершая свой полёт
и дожигая сердца пламя,
над запрокинутыми лбами
крутой заложит разворот.
И вниз, по выемке распадка
скользнёт к началу полосы,
печальным свистом огласив
свою усталую посадку.
Он припадёт к земле щекой,
он сложит крылья за спиною,
и двигатель, не знавший сбоев,
вдруг захлебнётся тишиной...
Всё кончено, финал известен, -
всё там же горизонт, вдали.
И повлекут его вдоль плит
в ворота, дышащие бездной.
Мелькнула пламенным угаром
похожая на жизнь игра.
Он спит под саваном чехла
во мраке мёрзлого ангара...

1980-е
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

C
Когда танцую до упаду танго тающих льдин,
                              C7
когда по залам листопада я гуляю один,
        F
когда, поддев кальсоны даже, я, как цуцик, дрожу,
         C
когда на солнечном, на пляже я лежу - не жужжу,
        G                          F
когда разбег, когда отрыв, когда полёт
                     C
и даже, блин, - наоборот,
когда уверенной рукой ботинок чищу я свой,
когда - не менее уверенно - я чищу второй,
когда, заранее страдая, я включаю футбол,
когда, сознание теряя, пью из банки рассол,
когда считаю за окошком облака, -
я не валяю дурака!

               C
               Я строю лестницу в небо...
                                   C7
            Я строю лестницу в небо...
                  F
         Я строю лестницу в небо...
               C
      Я строю лестницу в небо...
           F
   Я строю лестницу в небо, -
    G                   C
я хочу достучаться до небес!

Когда выныриваю ночью из беспамятства снов,
когда вколачиваю в строчки гвозди кованых слов,
когда, поймав за хвост удачу, я и счастлив, и горд,
когда пытаюсь, чуть не плача, снова взять септаккорд,
и даже осознав, что я - бездарный пень, -
я поднимаюсь на ступень.

               Я строю лестницу в небо...
             ..................

И будут озаренья молний и дождя компромисс,
и солнце, взяв вершину полдня, будет сыпаться вниз,
и будут нервы точно струны, и струна - точно нерв,
и будет звонким и стройным мой вавилонский шедевр.
А хочешь, - будем строить вместе, я и ты,
коль не боишься высоты.

               Я строю лестницу в небо...
            Я строю лестницу в небо...
         Ты строишь лестницу в небо...
      Он строит лестницу в небо...
   Мы строим лестницу в небо, -
мы хотим достучаться до небес!

               Мы строим лестницу в небо...
            Мы строим лестницу в небо...
         Мы строим лестницу в небо...
      Мы строим лестницу в небо...
   мы строим лестницу в небо, -
мы хотим достучаться до небес!

21.11.07 г.
г. Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сжигали чучело зимы,
и треск стоял на всю округу,
и дым столбом, и чья то ругань
вдруг слышалась из-за спины.
Сжигали чучело, оно
горело искристо и жарко,
и даже как-то было жалко,
так, как бывает жалко снов.
И кучковались алкаши,
и люди праздно и лениво
глотали блинчики и пиво,
и непрожёванный шашлык.
И гомон ширился и рос,
а в лавках торг шёл и делёжка,
и истеричная гармошка
пошла взахлёб наперекос.
Сжигали зиму. У моста
снег в грязь давно весь измесили,
и в кровь кому-то морду били
под трель истошную свистка,
и надрывался тамада,
суля несметные подарки,
и полдень был, и было жарко,
и с крыш вовсю текла вода,
и кто-то прыгал сквозь огонь,
и люд гудел и дружно ахал,
и кто-то рвал уже рубаху
и, плюнув, шумно тёр ладонь,
и, предвещая чудеса,
вкруг транспаранты бились красным...
А самовар блестел бокасто,
воздетый к самым небесам.

конец 80-х
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Туман жрёт снег.
Жрёт жадно, неопрятно,
он хлюпает и чавкает, злодей,
и вот уж проступают средь полей
сырой земли обглоданные пятна.
И банной влагой наполняя грудь,
как бы по дну молочного сосуда,
бреду я, в никуда из ниоткуда
пунктиром чёрным пролагая путь,
придерживаясь слепо, на авось,
одним чутьём, не доверяя зренью,
условного во многом направленья
вдоль прошлогодних пахотных борозд.
С энергией излётного пыжа,
что намечтал себе в патроне странствий,
плетусь по засерённому пространству,
сырой сернистой серостью дыша.
И только чавк над полем, только хлюп.
Туман взалкал тотального обеда,
он и меня уже не прочь отведать,
затягивая серую петлю.
Туман жрёт снег
              и всех,
                   и смех,
                        и стих
и вынуждает, грязь меся и мерзость,
шагать туда, где торжествует серость
и серый флаг безропотно нести.
Он обряжает каждый выдох мглой,
он оседает влажно на одеждах,
и - миражами - зыбкие надежды,
отяжелевши, тают за спиной,
и спёртый воздух сер и недвижим.
Я – корм тумана,
мышка в серой миске,
я сир и сер,
и серы мои мысли,
и путь мой сер, -
ни горки, ни межи...

Как долго б длился этот мутный кросс?
Непрост вопрос да разрешился просто.
Лишь стоило свернуть под девяносто
и поперёк,
         и поперёк борозд...

2005 г.
г.Курск

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                       Сказали мне, что эта дорога
                       меня приведёт к океану смерти,
                       и я с полпути повернул обратно.
                       С тех пор всё тянутся передо мною
                       кривые, глухие, окольные пути...
                                     А.  и  Б. Стругацкие

О, стена лабиринта,
      покрытая слизью.
               О, скользящая сыпь
                         перепончатых листьев.
                         И противно держаться
                и нельзя оттолкнуться.
       У смешного паяца
балаганчик замкнулся.
И по маскам рукой,
        как по ожившим лицам.
                Где-то там, далеко,
                          Ариадне не спиться.
                          И седой Диоген, -
                перестань же ты, будет!
         Слишком много гиен, -
уже пусто на блюде...
                    Люди...
                          Люди...
                                Люди...
                          Гулкий топот шагов
                 возвратится обратно,
         тихий шорох ходов
отразив многократно.
Тихий шорох ходов
          исказив многократно:
                 вместо ликов богов –
                         просто тёмные пятна.
                         Вместо шороха трав –
                  грохотанье прибоя.
          Вместо посвиста правд –
бормотанье глухое.
И на стыке дорог
        с визгом делят наделы
                 проституток пяток
                            непорочных, как девы...
                            Где вы...
                  Где вы...
         Где вы...
Ускользающий пол,
ненадёжные стены.
         Озираешь ногой
                   лабиринта измены.
                           Где-то там, далеко
                           Ариадне не спиться.
                   В балагане рукой
         гладит клоун по лицам.
Диоген окунул
факел в липкую воду.
         Сытый Данко уснул,
                   наплевав на свободу.
                            И гробницы стоят,
                            распахнувшись послушно.
                    И глазницы глядят
          на меня равнодушно...
          Душно...
                     Душно...
                                Душно...

1979 г.
г.Гомель

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Am                    F         E
Арпеджио дождя в стаккато прорвало.
      Am                  G              C
Знать верхний наш жилец забывчив иль бесстыж.
  A7            Dm    G            C
И паркам не спасти листву своих ковров,
Dm            Am   E    E7      Am
и бесполезны все корыта мокрых крыш.
  A7            Dm    G            C
И паркам не спасти листву своих ковров,
Dm            Am    E    Am      F#
и бесполезны все корыта крыш...

  Hm                G           F#
А дело было так: с утра не задалось, -
    Hm                    A              D
то слёзы, то скандал, то спор о трёх рублях.
  H7              Em    A            D
И день мрачнел и жух, а мы срывали злость
Em            F#         Hm  G
на детях и пугливых голубях.

Cm                            G#       G
А дальше - вкривь и вкось, Гоморра и Содом,
Cm                   A#           D#
бульвары заросли сорнячным сволочьём.
C7               Fm    A#           D#
И верхний наш жилец бежал, покинув дом,
Fm            Cm        G      G7   Cm
с собою прихватив лишь скрипку да смычок.
C7              Fm    A#           D#
И верхний наш жилец бежал, покинув дом,
  Fm                  G     G7    Cm   F#
забрав с собой лишь скрипку да смычок.

Hm
А мы смеялись вслед, толкал в ребро нас бес,
мы Роджера подняв, чернили паруса.
Но ширилось пятно на потолке небес,
то - набухали влагой небеса

G
Cm
И убедившись вдруг, что беспросветен день,
что всякий наш кумир - то плут, а то - фигляр,
мы, вспомнив скрипача, его искали тень
и дрались за пустой подержанный футляр.
Мы, вспомнив скрипача, его искали тень
                            Cm  F# F E
и дрались за подержанный футляр.

Am
Безверия ручьи в безвременье слились.
Ах, может быть пора, к дождю подняв лицо,
сквозь слёзы и туман вглядеться в эту высь
и крутануть штурвала колесо?

F#
Hm
Пусть замерцает свет в слепых глазах домов,
пусть заблестит не грязь, но мрамор и гранит.
И верхний наш жилец воротится домой
и перекроет кран, и, может, позвонит.
H7                  Em    A7        D
Пусть верхний наш жилец воротится домой
   Em               F#         Hm
и, может быть, нам всё же позвонит...

25.08.07 г.
Г. Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что, впрочем, - всё одно...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я бродил по Закулисью,
где кончался карнавал,
обезгримленные лица
с отвращеньем узнавал.
Заходил я в Заметелье
(благо это по пути),
подивился канители,
вентилятор покрутил.
Заглянул я в Зазеркалье.
Там – веселье, там – балы.
Но Алисины сандали
оказались мне малы.
Любопытен и беспечен,
интригуя и греша,
пробирался в Засердечье,
да не выдержал, сбежал.
В общем, там, где интересней, -
мне уже не по плечу.
Вот, хотелось в Занебесье,
но, увы, -  не долечу.
А где ближе, - там рутина,
то мигрень, то геморрой.
В Затрапезье паутинно,
Закроминск – дыра дырой,
в Заневестье – запустенье,
в Заднеместье – смрад один,
в Заполночье – только тени,
в Заморочье – карантин,
в Забутылье и в Загулье –
пустота, тоска и грусть...

Ухожу в своё Заумье
и теперь уж хрен вернусь!    

2003 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Таит окно открытое
коварный магнетизм.
Вот я шагну и с криком
неужто рухну вниз?
А может мне иное
давно уж по плечу?
И я, как птица, взмою,
как птица, полечу?!
Подобные проблемы –
ну да, конечно, риск –
решал в любое время
лишь голый эмпиризм.
Зажгла, заколбасила
опасная стезя, -
и прыгнуть – нету силы,
и дальше ждать нельзя.
И вот, – мгновенье истины!
Триумф или позор?
Взволнованными лицами
оборотился двор.
Натянутые нервы.
Сплошной адреналин.
Прыжок!!..
Этаж был первый, -
пошёл я в магазин...

2003 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Am
Откуда и куда бегут мурашки?
                         Dm
И главное - зачем они бегут?
                           E
И что внутри у хитрой неваляшки?
                        Am
И где зимой комарики живут?
  A7
И не было проблем важней, пожалуй,
                                Dm
а бед страшней, чем встреча с пауком.
  E
И лето загорелое бежало,
  A7                     Dm
куда-то всё без устали бежало,
  F                     B
пищало и кричало, и визжало,
  Dm          E         Am
и шлёпало по лужам босиком.

А лето убегало без оглядки,
и тесно становилось во дворе.
Но оставались добрые загадки,
как память о безоблачной поре:
Взлетает ли, чихая, Чебурашка?
Что прячет под горбом своим верблюд?
И есть ли где-то Главная Мурашка,
такая - генеральская мурашка,
над всеми, над мурашками Мурашка?
А если есть, то - как её зовут?..

F#
Hm
Каникулы промчались, пролетели,
                            Em
и мы вдруг оказались в стариках.
                     F#
А мы непоправимо поседели,
                          Hm
тусуясь на осенних сквозняках.
    H7
Нам тайны раскрывает день вчерашний
                          Em
насмешливо и слишком неспеша.
     F#
Вдруг оказалось: мы с тобой - мурашки,
  H7                 Em
простые, суетливые мурашки,
  G                         H#
всё пыжимся, топочем под рубашкой,
  Em          F#       Hm
торопимся, а некуда бежать.

E
Am
Ерошимся от жара и от стужи,
и, ничего не зная наперёд,
бежим, бежим, но лишь на месте кружим,
всё ждём, что кто-то за руку возьмёт,
что, вот, наступит чудное мгновенье, -
мы дружно двинем к цели, а пока
нас всё терзают смутные сомненья,
нам не хватает вектора движенья,
уверенности, смелости, уменья,
а также - не хватает вожака.
- Нам просто не хватает вожака...
- Нам вечно не хватает вожака...
- Ах, как нам не хватает вожака!..

16.05.07 г.
г. Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Это было давно.
Это было, конечно, давно.
Ветер – шумным ребёнком – врывался и рушился ниц.
Любопытной синицей стучалось пространство в окно,
и стремились на север отряды непуганых птиц.
Пахло свежей щепой, и любой был горазд в ремесле.
Мы игрой превращали суровую фугу в игру.
И тревожно смотрели, прощаясь, нам женщины вслед,
и от этого гордость нам горько буравила грудь.
Это было давно...
Это было, как будто, вчера.
Мы, братаясь, клялись, что отныне всегда и везде...,
клятву кровью скрепив (ты же помнишь? – всего лишь игра!),
мы грузились в драккары, воинственно вёсла воздев.
И не знали ещё, досконально в добре и во зле
разбираясь, что вскоре товарищ наш – весел и смел, –
улыбаясь возьмёт у синички из клюва билет
и прибудет в Валгаллу гораздо быстрей, чем хотел.
Это было давно...
Это было?..
Смешно и сказать, –
мы, в штормах поседев, тем не менее, длили игру,
в изумрудные фьорды стремились, зажмурив глаза,
всякий раз приплывая в загаженный, тинистый пруд...
Вместо рога – стакан, вместо грубой накидки – постель.
Кто шелом, а кто щит проворонив в лукавом бою,
мы печально следим, бородатые лица воздев,
как летят журавли, возвращаясь обратно на юг...
Это было давно.
Это было...
Божественный свет –  
негасимой лампадой – ещё не иссяк в облаках.
Но, прощаясь, прощающе смотрят нам женщины вслед.
И судьба остаётся  
озябшей синицей  
в руках...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наш Пруд древней, чем календарь,
славней, чем саги нибелунгов,
известен он дорожкой лунной
и тем, что в нём живёт Пескарь.
Скроённый просто, без лекал,
чуть грязноватый, но прекрасный,
наш Пруд, поросший милой ряской,
лежит, незыблемый в веках.
Там, в глубине стоячих вод,
где вечер догоняет утро,
живёт Пескарь в молчанье мудром,
живёт и водоросль жуёт.
Средь раков, окуней и щук,
сетей, коряжин и промоин
философически спокоен
его эпический прищур.
Кружит времён водоворот,
вздымая ил, круша и руша,
а наш Пескарь – такая душка! –
лишь молча водоросль жуёт.
Отвратных рыбин хищный клан,
не чтя закон, гнушаясь правил,
Прудом владея, нагло правит,
творя чудовищный обман.
Сжирают вместе с чешуёй,
без до свиданья и спасибо,
на что Пескарь молчит, как рыба,
и молча водоросль жуёт.
Да будь Пескарь в Пруду один, -
оно б тогда, оно б конешно, -
лишь посочувствуешь сердешно,
но ведь в Пруду их – пруд пруди!
Увы, не слышен дружный хор
из ила, лишь жеванья звуки,
там наш Пескарь – такая сука! –
молчит и жрёт свой скудный корм.

2003 г.
г.Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дни, как снежинки, тают на щеках
и стягивают кожу, высыхая,
а мы всё реже говорим стихами,
всё чаще возвращаясь без щита.
Судьбы так хрупок сдвоенный сосуд!
Текут мгновенья с шорохом песочным,
вначале – точки, позже – многоточья,
всё меньше остаётся на весу.
А мы беспечно прозябаем в снах,
смеёмся, скачем, целя прямо в звёзды,
не ведая, что радоваться поздно, -
карманы оттопырил нам сквозняк,
что конус вдруг прорвётся пустотой,
и мы заглянем внутрь и, холодея,
увидим там...
Никчемная затея.
Он пуст, нет – хуже – полон темнотой.
И, цепенея, упадёт рука,
и за порогом бесконечной ночи
останется лишь холмик, многоточья
и, дай-то бог, чтоб хоть одна строка.
Но  нам смешно, мы бегаем по саду,
малюя  чьи-то рожицы углём,
а ночь уже таится за углом,
к нам приближаясь в вихрях снегопада...

1980-е
Орловка, Амурская обл.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Am                Dm           E
Разглядев себя детально в упор,
     E7           Am          E Am
зачесав свой непокорный вихор,
                   Dm          E
ты идёшь и ловишь таксомотор, -
    E7           Am
у тебя выход в свет.
    A7              Dm           E
И летишь туда, где гомон и блеск,
       E7           Am               E Am
где почти всегда табличка нет мест,
                  Dm             E
где сбивается, волнуясь, оркестр,
      E7        Am
и на всё есть ответ.

    A7          Dm    E
Ибо как входит Вечер?
          E7     Am   E Am
Сквозь дрожащие свечи.
                    Dm  E
Он так горяч и беспечен,
       E7      Am
что готов на пари.
     A7         Dm   E
Не богат и не знатен,
               E7   Am   E Am
но в страсти - невероятен
                Dm     E
и, как чёрт, элегантен
          E7        Am
в чёрной тройке Марни.

Ах, как весело скользить на носках!
Ах, как сладко слышать свист у виска!
И рука ещё резка и дерзка,
и жить ещё горячо.
Но качает головой старый врач,
затянулась череда неудач,
и усталый одинокий скрипач
опускает смычок.

Ибо как входит Утро?
Оно входит под утро,
мелкозвёздную пудру
отирая со щёк.
Мимо неги и лени
босиком по ступеням,
и белеют колени
под лиловым плащом.

Ну, так что с того? - ты мне возразишь -
Оглянись, - ты видишь? - капает с крыш.
А не махнуть ли нам, к примеру, в Париж?
Там так чудесно весной.
А пока - пойдём тихонько домой.
Посмотри, - какой рассвет голубой,
и любуется чудак постовой
одинокой звездой!

Ах, как прощается Вечер!
Он обнимает за плечи,
он ласкает и шепчет,
он сулит чудеса.
Но холодное Утро
равнодушно, но мудро
смоет тени и пудру
и раскроет глаза.

Ах, как хочется верить,
что не заперты двери,
что любые потери
нас минуют вовек,
но дымком папиросным
осень чертит вопросы,
а на милые косы
тихо падает снег.

08.12.07 г.
г. Андреаполь

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.