Не однажды я его рубил,
Чтобы впредь не заглушал малину.
Но он выживал и в меру сил
Выпускал зелёную лавину.

Я рубил, а он меня колол;
Жёг его, а он, стерпев все муки,
Мне в глаза упрямым цветом цвёл,
Веря, что не все так близоруки.

Кавалеры приглашают дамов!
Там, где брошка, там перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и поворот.

Дамы, не сморкайтесь в занавески!
Это неприлично, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.

Дамы, приглашайте кавалеров!
Там, где галстук, там перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и поворот.

Дядя Гриша, бросьте разговоры!
Что за болтунка, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и две назад.

Дамы, дамы, помогите Боре!
Помогите Бере, вам говорят.
Он наделал лужу в коридоре -
Шаг вперёд и две назад.

Дамы, дамы, не вертите задом!
Это не пропеллер, а вы не вертолёт.
Это неприлично, негигиенично,
Шаг вперёд и поворот.

Алик Рабинович, я имею выйти,
Я имею выйти, вам говорят.
Алик Рабинович, вы мне замените,
Шаг вперёд и две назад.

Это школа Соломона Кляра,
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и две назад.

Мадам Кац, подержите Борю,
Видите, ребёнок сам не рад,
Он наделал лужу в коридоре,
Шаг вперёд и два назад.

Боря, не сморкайтесь в занавеску,
Это неприлично, вам говорят.
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.

Кавалеры, не щипайте дамов
Ниже талии, вам говорят.
А держите ноги ваши прямо,
Шаг вперёд и два назад.

Сонечка, не стройте Моне глазки,
И не оттопыривайте зад,
Вы не на базаре, а на танцеклассе,
Шаг вперёд и две шаги назад.

Кавалеры, приглашайте дамов,
Там, где брошка, там перод,
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и поворот.

Дамы приглашают кавалеров,
Там, где галстук там перод.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и поворот.

Это школа Соломона Скляра,
Школа бальных танцев, вам говорят,
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и два назад.

Кавалеры приглашают дам.
Там, где брошка, там, кажется, перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд - наоборот.

Дамы приглашают кавалеров.
Там, где галстук, там, кажется, перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд - наоборот.

Тётя Соня, не вертите задом,
Это не пропеллер, а вы не самолёт.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд - наоборот.

Дамы, не сморкайтесь в занавески –
Это неприлично, вам говорят.
Это неприлично, не гигиенично
И не симпатично, вам говорят.

Эй, вы, люди, помогите Боре,
Помогите Боре, вам говорят.
Он наделал лужу прямо в коридоре,
Шаг вперёд и два назад.

Арончик Рабинович: Я имею выйти,
Я имею выйти, вам говорят.
Вы меня, пожалуйста, немного замените.
Шаг вперёд и два назад.

Это школа Соломона Пляре.
Школа бальных танцев, вам говорят.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и две назад.

Кавалеры приглашают дамов,
Там, где брошки, там перёд.
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад и две вперёд.

Дамы, не сморкайтесь в занавески,
Это неприлично, вам говорят!
Это неприлично, негигиенично
И несимпатично, вам говорят.

Кавалеры, не держите дамов
Ниже тальи, вам говорят!
Это неприлично, негигиенично,
И несимпатично, вам говорят!

Дамы, приглашают кавалеров,
Там, где галстук, там перёд!
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг назад и две вперёд.

Фима, Соня, бросьте разговоры!
Что за балаболки, вам говорят!
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и две назад.

Дамы, дамы, помогите Боре!
Помогите Боре, вам говорят!
Он наделал лужу в коридоре...
Шаг вперёд и две назад!

Алик Рабинович, я имею выйти,
Я имею выйти, вам говорят!
Алик Рабинович, вы мне замените,
Шаг вперёд и две назад.

Это школа Соломона Пляра,
Школа бальных танцев, вам говорят!
Две шаги налево, две шаги направо,
Шаг вперёд и две назад.

Я сижу в Таганке, моя милая,
Проклинаю жесткую кровать,
И не раз мечтаю поздно вечером,
Милая, тебя поцеловать.

Я сижу, и мой процесс кончается,
И судьба читает приговор,
И чему-то глупо улыбается
Этот лупоглазый прокурор.

Я еще раз оглянулся, милая,
Но тебя нигде не увидал.
И тогда шепнул на ухо Рыжему,
Чтоб тебе письмо он передал.

Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты совсем фартовая
Шаболовку стала посещать.

Шлю тебе, Тамара синеглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому его ты не показывай -
Для тебя написано оно.

Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Поминутно публику оглядывал,
Но тебя не видел я нигде.

Вот процесс идет, и суд кончается,
Судьи нам выносят приговор.
И чему-то глупо улыбается
Лупоглазый, толстый прокурор.

И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Смотрим - нам статья переменяется:
Заменили нам расстрел тюрьмой.

Я еще раз оглянулся, милая,
Но тебя нигде не увидал.
И тогда шепнул на ухо Рыжему,
Чтоб тебе письмо он передал.

Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты, моя дешевая,
Рестораны стала посещать.

Может, фраер в галстуке атласном
Обнимает крепко у ворот.
Но не смейся, милая, напрасно -
Старый урка все равно придет.

Я вернусь к тебе с тюремной славою,
С орденами на блатной груди,
Но тогда уж ты, порча шалавая,
На тюремной площади не жди.

Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Я всё время публику оглядывал,
Но тебя не видел я нигде.

Суд идёт, и наш процесс кончается,
И судья читает приговор...
Но чему-то глупо улыбается
Этот лупоглазый прокурор.

И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Слышим: нам статья переменяется:
И расстрел сменяется тюрьмой.

Я ещё раз оглянулся, милая,
Но тебя нигде не увидал.
И тогда шепнул на ухо Рыжему,
Чтоб тебе письмо он передал.

Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты, моя дешёвая,
Рестораны стала посещать.

Я ещё вернусь с тюремной славою,
Наколов церквуху на груди,
Но тогда меня, порча шалавая,
На тюремной площади не жди.

Шлю тебе, Тамара синеглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому его ты не показывай,
Для тебя написано оно.

Она была прекрасней чем все розы мая
ты ей готов был сердце свое и впрямь отдать
одним любовь забава, а ты я понимаю
ведь ты ее полжизни будешь вспоминать.

Ведь многие я знаю раз-два и разбежались
любовью называя свой маленький роман
такой чтобы не очень другие догадались
не очень опустели чтоб сердце и карман

А ты все отдал бы пусть только улыбнется
ну что с тобою делать советчик я плохой
мучение такое не каждому дается
оно тебе приятель за то, что ты живой.

Едва ли тут все дело в твоей дурацкой шляпе
но все ж купи другую и завтра ей звони
и шутка ли не шутка быть может не прошляпишь
на этот раз наступят любви прекрасной дни.

Не плачь дядя спрячь свои слезы
я тоже завтра шляпу себе новую куплю
и пусть мне прямо в сердце шипы вонзают розы
я все равно поеду к той которую люблю.

Не плачь дядя, спрячь свои слезы,
не прячь милый не ты один сиротка,
не плачь.

И пока ты меня целовала
Без отрыва 14 раз,
То весло, между тем, уплывало,
И уплыло далеко от нас.

  Но я времени даром не тратил.
  Тут я вспомнил о  парусах,
  И штаны свои к мачте приладил,
  И остался в одних лишь трусах (очках).

Резко вдруг изменилась погода,
Дунул ветер с другой стороны,
И унес он штаны мои в воду,
Эх! Мировые в полоску штаны.

  Берег медленно к нам приближался.
  Ты ушла, не сказавши двух слов,
  А я бедненький в лодке остался,
  Эх! Без тебя, без весла, без штанов.

И пока мы на лодке катались,
Время так незаметно текло:
Не гребли мы, а лишь целовались
И посеяли где-то весло.

И пока ты меня целовала
Без отрыва четыреста раз,
А весло между тем уплывало
И уплыло далече от нас.

Но я в этой беде не терялся,
Сразу вспомнил я о парусах -
Снял штаны и как парус приладил,
Сам остался в одних лишь очках.

Но внезапно сменилась погода,
Ветер дунул с другой стороны,
И унёс он штаны мои в воду,
Мировые в полоску штаны.

Берег медленно так приближался,
Ты ушла, не сказав и двух слов,
А я, бедненький, в лодке остался -
Без тебя, без весла, без штанов.

И в порыве безумного гнева
Я очки на себе изломал,
И, оставшись в костюме Адама,
Я по городу гордо шагал.

И пока мы с тобою катались,
Время медленно как-то текло…
Не гребли мы, а всё целовались
И посеяли где-то весло…

И пока ты меня целовала
Непрерывно четыреста раз,
А весло, между тем уплывало
И уплыло далёко от нас!

Но я время напрасно не тратил:
Сразу вспомнил я про паруса,
Снял штаны и как парус приладил,
Сам остался в одних лишь очках!

Но тут быстро сменилась погода,
Ветер дунул с другой стороны,
И унёс он штаны мои в воду,
Мировые - в полоску – штаны!

Берег медленно к нам приближался,
Ты ушла, не сказав и двух слов!
Я же, бедный, на лодке остался
Без тебя, без весла, без штанов!

И в припадке безумного гнева
Я очки на себе поломал,
И в костюме Адама и Евы
Через город домой побежал!

Его хотели расстрелять,
Он попросил у судей слова.
Ему не смели отказать,
Нет прав на это у закона.

Когда мне было десять лет,
Я с родаками распрощался,
Я стал курить и выпивать
И со шпаною я связался.

Однажды мы вошли в село,
Где люди тихо мирно спали,
Мы грабили один лишь дом
И света в нем не зажигали.

Когда же я зажег свечу...
То я такое там увидел...
О, Боже! Ты меня прости...
Я сам себя возненавидел.

Там на полу лежал отец -
Он был убит моей рукою.
Его уже остывший труп
Был залит собственною кровью.

А рядом с ним лежала мать
В груди с кинжалом, умирая...
С ее печальных грустных глаз
Слеза хрустальная упала.

А малолетняя сестра
В кроватке тихо умирала...
Она, как рыба без воды,
Свой алый ротик открывала.

Шумел бушующий камыш,
Судили парня молодого,
Он был красив и молчалив,
Но в жизни сделал много злого.

А поутру они вставали.
Кругом помятая трава,
Да не одна трава помята, -
Помята молодость моя.

Придешь домой, а дома спросят:
«Где ты гуляла, где была?».
А ты скажи: «В саду гуляла,
Домой тропинки не нашла».

А если дома ругать будут,
То приходи опять сюда…
Они пришла: его там нету,
Его не будет никогда.

Она глаза платком закрыла
И громко плакать начала:
«Куда ж краса моя девалась?
Кому ж я счастье отдала?..»

Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра. 

А поутру они проснулись,
Кругом помятая трава.
Ах, не одна трава помята,
Помята девичья краса.

Пойду домой, а дома спросят:
«Где ты гуляла, где была?»
А я в ответ скажу: «Гуляла,
Домой тропинку не нашла».

«А если мама не поверит,
То приходи опять сюда».
А я пришла, его уж нету,
Его не будет никогда.

Ах, вот кого я полюбила,
Кому я сердце отдала.
Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была. 

А поутру они расстались.
Кругом помятая трава.
То не трава была помята -
Измята девичья краса.

Пришла домой, а там спросили:
Где ты гуляла, где была?
Она в ответ: В саду гуляла,
Домой тропинки не нашла.

Он говорил: Ругаться будут -
Ты приходи опять сюда.
Она пришла - его там нету,
Уже не будет никогда.

Она платок к лицу прижала
И горько плакать начала:
Кому ж краса моя досталась?
Кому ж я счастье отдала?..

Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка тёмная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра.

Я ухожу - сказал парнишка и сквозь грусть. -
Я ухожу, ты только жди и я вернусь.
И он ушёл, не встретив первую весну,
Домой пришёл в солдатском цинковом гробу.

Рыдает мать, и словно тень стоит отец -
Для них он был ещё юнец, ещё юнец.
А сколько их, не сделав в жизни первый шаг,
Домой пришло в солдатских цинковых гробах.

Развеет ветер и над границей чёрный дым,
Девчёнка та уже встречается с другим.
А та девчёнка, что обещала парня ждать,
Уже с другим, уже с другим танцует вальс.

Афганистан - страна рабов, страна господ.
Афганистан - о, сколько горя ты принёс.
Афганистан - чему же радуешься ты.
Афганистан - ведь не тебе несут цветы.

Там средь вина и чар
Сильней горят глаза,
Царит всю ночь разврат
И руки тянутся к ножам за пояса.

Там жизнь недорога.
Опасна там любовь.
Недаром негр-слуга
Так часто по утрам стирает с пола кровь.

Как вдруг в перчатках чёрных дева
В Притон бродяг вошла несмело.
Она за стол дубовый села
Совсем, совсем одна.

И в Притоне трёх бродяг
Стало тихо в первый раз,
И никто не мог никак
Оторвать от девы глаз.

Лишь один блестящий взор
Из угла, как жар, горел:
Жак Монах - апаш и вор -
Пил вино белей чем мел.

И, не допив вино,
Он к даме поспешил
И, сняв с плечей манто,
На быстрый танец крошку Мэри пригласил.

Но в этот самый миг
Открылась дверь в притон.
Раздался тихий вскрик,
И замолчал тотчас оркестра мёртвый звон.

И опять затих притон,
Увидав морского льва.
Это он - бесстрашный Джон.
Перед ним дрожит толпа.

Джон на этот раз не стал
Занимать отдельный стол.
На пороге он стоял,
Устремив на Мэри взор.

И, увидев этот взгляд,
Жак Монах на миг застыл...
Но не тот Притон бродяг,
Чтобы вечер тихо плыл.

Шумит ночной Марсель
В Притоне трёх бродяг,
Там пьют матросы эль
И девушки с мужчинами жуют табак.

Под этот самый шум
Джон выхватил кинжал
И вмиг без лишних дум
На Жака безоружного, как зверь, напал.

Но Жак успел схватить
Нож острый со стола
И им же поразить
Рассвирипевшего так Джона-моряка.

И упал бесстрашный Джон
Возле ног прекрасной Мэри.
Лишь успел сказать им он:
Вы за мной закройте двери...

Шумит ночной Марсель
В Притоне трёх бродяг,
Там пьют матросы эль
И девушки с мужчинами жуют табак.

Зачем эти люди, зачем эти злые,
Зачем объявили войну?
И нас разлучили с женой молодою,
И взяли меня на войну.

Лежим мы в окопах, сырых и холодных,
И с часу на час боя ждём.
Там рвутся снаряды, трещат пулемёты,
И пули в окопы летят.

Одна меня пуля так тяжко сразила,
Упал я на землю, заснул.
Пришли санитары, носилочки взяли
И быстро снесли в лазарет.

Лежу в лазарете, так тяжко болею,
Сердечные раны болят.
Одна заживает, вторая загнивает,
От третьей придётся помирать.

Подай мне, сестрица, перо и бумагу,
Я Шуре письмо напишу.
А Шура получит, об этом узнает,
Что я в лазарете лежу.

Растут мои дети, растут, маму спросят:
- А где же наш родный отец?
А мать отвернётся, слезами зальётся
И скажет: - Погиб на войне.

Лэ-ка, Ма́кса, лэ-ка, Ма́кса,
Ай, лэ-ка, Ма́кса, ё гита́ра дро васта́.
Ту и зба́га, ту и зба́га,
Ай, тэ шунэ́н тут я́да зна́тна мануша́.

Со явэ́ла, со явэ́ла,
Ай, со явэ́ла э Макся́са дра’да бэрш.
Грай на ха́ла, грай на пье́ла,
Ай, чуинэ́ла э Макся́скэ баро́ дром.

 
Перевод:

 
К шуринам, к шуринам
Ай, к братьям жены я зашёл.
Много водки, много водки,
Ай, много водки с шуринами выпил.

Возьми-ка, Макс, возьми-ка, Макс,
Ай, возьми-ка, Макс, ё гитару в руки.
Ты и спой, ты и спой,
Ай, слушают тебя эти знатные люди.

Что будет, что будет,
Ай, что будет с Максимом в этом году.
Конь не ест, конь не пьёт,
Ай, чувствует Макса большую дорогу.

В прекрасном замке короля,
С его прекрасной королевой
Жил шут красивый, молодой,
Король любил его напевы

Раз королева говорит:
Исполни, шут, мне серенаду
А растревожишь сердце мне,
Дам поцелуй тебе в награду

Упали пальцы на лады,
И покатилися напевы
И той же ночью шут узнал,
Как сладки губы королевы.

На утро наш король в огне
Ворвался в спальню королевы
И что-то пряча под плащом
Он грозно молвил королеве:

Шута я вовсе не любил,
А лишь любил его напевы
И бросил голову шута
К ногам прекрасной королевы

Ах шут мой, миленький мой шут
Тебя теперь я не увижу,
А ты иди, король, иди,
Теперь тебя я ненавижу

В прекрасном замке короля
С его цветущими садами
Стоит могилка там шута
И вся усыпана цветами

И каждый день туда идут
Мать-королева и сынишка
Сынишка песенки поет,
А мать рыдает как мальчишка...

Девушка выросла стройна, красивая,
Море вскормило родное дитя рыбака.
Пела, смеялась, росла, словно чайка над морем,
Но и она далеко от судьбы не ушла.

Часто она уходила в открытое море,
Рыбу ловила она, не боялась глубин.
Как-то зашли к рыбаку за водою напиться
Несколько юных, среди них красавиц один.

Юный красавец со взором орлиным,
Пальцы в перстнях, словно сын он купца.
Юный красавец последним из кружки напился,
Кружку взяла и остаток она допила.

Так и пошло, полюбили друг друга на море
Юный красавец и чудная дочь рыбака.
Часто он к ней пробирался в лачугу с подарками,
Трепетно ждала Катюша его, молодца.

Часто они выезжали в открытое море,
Волны им пели волшебные сказки свои.
Штормы и бури их страсти порой охлаждали,
Скалы им были приютом забав и любви.

Катин отец поседел от обиды:
- Дочка, опомнись, твой милый - бродяга и вор.
Если сказал я тебе: Берегись, Катерина,
Лучше убью, но тебя не отдам на позор.

Девушка петь и смеяться совсем перестала,
Пала на личико хмурая тень.
Пальцы и губы она все себе покусала,
Словно шальная, ходила она в этот день.

Снова приехал отец очень хмурый:
- Вот и конец молодцу твоему.
В краже поймали и в драке его там убили,
Туда и дорога ему, твоему подлецу.

Девушка быстро платочек накинула,
Город был близок, и вот у кафе одного
Толпы народа она там едва растолкала,
Бросилась к трупу, целует, ласкает его.

Брови суровые были нахмурены,
Кровь запеклась у него на груди.
Девушка в чёрном была вся тогда разодета,
Бросилась в море с высокой ближайшей скалы.

Выросла дочка на славу - стройна и красива.
Волны ласкали её, как родное дитя.
Пела, смеялась, резвилась, как чайки над морем,
Только она далеко от судьбы не ушла.

Как-то зашли к рыбаку за водою напиться
Четверо юных, средь них был красавец один -
Смуглый красавец со злою и дерзкой улыбкой,
Пальцы в перстнях, словно был он купеческий сын.

Смуглый красавец последним из кружки напился.
Кружку взяла и остаток воды допила.
Так и пошло: полюбили друг друга у моря
Чудный красавец и юная дочь рыбака.

Часто они уплывали в открытое море,
Море им пело волшебные песни свои,
Волны и ветер их буйную страсть охлаждали,
Скалы морские служили приютом любви.

Старый моряк поседел от тоски и печали.
Дочка, опомнись, твой милый - бродяга и вор,-
Так ей сказал,- берегись, берегись, Катерина,-
Лучше убью, но не выдам тебя на позор!

Девушка петь и смеяться совсем перестала,
Пала на личико светлое хмурая тень,
Пальцы и губы она себе в кровь искусала,
Словно шальная ходила она в этот день.

Как-то отец возвратился из города поздно.
Вот и конец, - он сказал,- молодцу твоему.
В краже поймали. Пойди посмотри, коли любишь.
Там и убили. Туда и дорога ему.

Девушка Катя, накинув платок, убежала.
Город был близко, и возле кафе одного
Толпы народа... Она их с трудом растолкала,
Бросилась к трупу, лаская, целуя его.

Чудный красавец лежал там уже бездыханный,
Словно заранее чувствовал смертный свой час,
Руки скрестивши, как крылья подстреленной птицы,
Злая улыбка скользила на нежных устах.

Девушка встала, и, бросив проклятья народу,
Не дожидаясь той новой, печальной зари,
Белое платье надела, и, словно невеста,
Бросилась в море с ближайшей высокой скалы.

Шутки морские порою бывают жестоки...
Жил-был рыбак с черноокою дочкой своей.
Дочка угроз от отца никогда не слыхала -
Крепко любил её старый рыбак Тимофей.

А ты писала мне на зону, что скучаешь,
И будешь верно ждать заветного звонка.
А в это время шкуру тёрла на диванах
На хате мерзкого, проезжего лошка.

Курила Тройку с золотого портсигара
И подло в письмах о чём-то мне врала.
А по ночам, в лесистой местности Урала,
Тебя кином качала всякая урла.

И вот я здесь, увы, намного раньше срока,
Считал я дни, когда в тайге растает снег.
Там, под Хабаровском, душа моя скучала
И тёмной ноченькой состряпал я побег!

А ты жируешь у барыги на приколе,
Ешь осетрину ты с холодненьким пивком,
И втихаря ты героинчиком балуешь,
С каким-то левым, непонятным фраерком.

Ну что, - прощай, а мне пора, заждалась тачка,
Отбили ноги по малинам мусора.
Живи, шалава, ты не стоишь в этой жизни
Иметь порезы от жиганского пера.

Пойдём, Сэмен, волыну прячь, у ней кондрашка,
Глядишь на грех, сюда нагрянут опера.
Здесь бл..ский дух, шалавою здесь пахнет,
Пускай мочалят её дальше фраера!