Давай-ка купим водки,
поговорим за жизнь.
Неверною походкой
к вершинам подались.
На мелкие расходы
нам - медные гроши.
Такие ль наши годы,
считать чтоб барыши?

В такие наши годы
невзгоды - не тюрьма.
На мелкие расходы -
немножечко ума.
Но вот в чужие сети
дорога привела.
Нас гений не приметил,
фортуна обошла.

Дорога шла не к Риму,
она из Рима шла.
Одни, как пилигримы,
ни Рима, ни кола.
И у других не лучше,
да мы все - о своем.
Ночами водку глушим,
а днями воду пьем.

А может быть, нам лапки
скрестить, и на боки.
Мужчины снимут шапки,
а женщины - платки.
Но горизонт лениво
нас держит за грудки,
и значит, некрасиво
не показать клыки.

Возьмем, дружище, водки,
поговорим за жизнь.
Нетвердою походкой
к вершинам подались.
Пьянее, чем Хайямы,
неверный держим путь.
В вершинах видим ямы,
а в ямах ищем суть.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нет ни теплого дня, ни перины пуховой.
Льет - и в комнате впору сидеть под зонтом.
Ни хорошего я не скажу, ни плохого.
Уезжай! Я тебя позабуду а то.

(Ах какая прошла неуклюжая рифма!)
Уезжай, уходи, уноси свой восторг.
(Скоро лето. Волна будет биться о рифы. )
Уходи. Я тебя позабуду а то.

(Скоро лето. Я - в волны, от воли немея!
Это лето - оно и распашет межу...)
Я тебя срифмовать-то - и то не умею!
Я тебе и сказать ничего не скажу.

Уезжай. Не покоя мне надо, а воли.
Я в себе сохраню твой искрящийся след.
Нет ни теплого дня. Нет ни счастья, ни боли.
Завтра в небе взойдет электрический свет.
Уезжаешь. Спасения нет.

Весна 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На кукурузные початки
похожа старая брусчатка.
Идем, початки те поклевываем,
на расстояния поплевываем.

Лето 1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Андреевском художник
предложил нам пустячок.
Может, купим? Может, сможем!
Может, будем ни при чем...

Он и просит-то полушку,
а глядит на нас, как лорд.
Акварелька, безделушка,
светлой музыки аккорд.

Сколько красок, сколько масок,
сколько ломаных грошей,
сколько профилей и фасов,
сколько тихих алкашей!

Глина, камни, серьги, кольца,
майки, зонтики, ларцы...
Гениальные пропойцы,
вольной гильдии купцы.

...Черт нас дернет - мы отступим,
сами будем ни при чем.
Сэкономим. Скопим. Купим
за полушку пустячок.

Июль 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эти мельницы уж крыльями не машут.
Эти крылья прочно схвачены цепями,
точно руки великанов из романа
о неистовом идальго Дон Кихоте.
Только ближе подойди - они расскажут...
(Положись на их нестарческую память,
прикоснись рукою к почерневшим бревнам,
их тепло пускай ладонь твою щекотит. )

        Только ближе подойди, коснись рукою -
        ты услышишь, как назад качнется время,
        как отбросят эти крылья эти цепи,
        как завертятся, обрадовавшись ветру!

Жернова жевать зерно, как прежде, станут,
и зерно, как прежде, ссыплется мукою.
Выйдет мельник, перепачканный мукою,
и присядет на скрипучую ступеньку.
И запустит взгляд, как жаворонка, в небо,
и увидит в бледном мареве полудня,
как расплавленное солнце остывает,
как лучи его становятся короче.

        Там, вдали, белеет избами деревня,
        над дорогой облачками пыль витает;
        там, колесами скрипя, везут подводы
        золотистое зерно в мешках холщовых.

Встанет мельник и поправит белый фартук,
жернова опять подвинутся согласно,
и опять зерно мукою обернется,
а работа обернется к ночи мукой.

Это было век назад, а может, больше.
Только ближе подойди - и ты услышишь...
Только лучше погляди - и ты увидишь...
Прикоснись рукой - и время бег замедлит...

...Эти мельницы уж крыльями не машут.
Эти крылья прочно схвачены цепями.
Только ближе подойди - они расскажут.
Положись на их нестарческую память...

Июль 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ах, как мы из Города уезжали!
Ах, как не жотелось нам уезжать!
Ах, как без Парижа нам, парижанам!
Ах, как же Парижу без парижан!

Как нам без его мостовых булыжных,
фонтанов, каштанами взятых в круг?
Без Города нам ни за что не выжить.
Не выживет Город без нас, мой друг.

Не стерпит, не перенесет разлуки.
Погибнем и мы от него вдали.
Нет музыки в частом колесном стуке,
нет счастия в бегстве за край земли.

Давай все дела на чужбине бросим,
без нас чужбина не загрустит.
Крылом повела, поманила осень:
прости-прощай! Не скучай. Пусти...

Фонтаны умерли, струи скрыли.
Кашатанм дрожи не скрыть никак.
Мы в Городе этом не чтоб жили -
в нас этот Город пророс, как злак.

Пророс он, и в сердце проделал рану,
и рана болит, и унять нельзя.
Весною снова начнут фонтаны
пыль водяную пускать в глаза.

Каштану вдарятся в цвет, как в пьянку,
и, головы больше не пряча в зонт,
мои горожане, твои горожанки
взглядами выскоблят горизонт -

и нас не увидят на горизонте,
и мы не отыщем их на своем.
Длинны пути, высоки резоны,
окна вагонного мал проем,

чтоб все вместить, что еще не скрылось,
на чье описанье не хватит букв -
тех, что Мефодием да Кириллом
однажды выдуманы, мой друг.

Ах, Город...А мы с тобой уезжали...
И так не хотелось нам уезжать!
Ну как без Парижа нам, парижанам?
И как же Парижу без парижан?

Зачем мы из Города уезжали?..

Осень 1991 - ноябрь 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Юрию Бендюкову

Сосулька на мартовской крыше -
привет голубых ледников.
Напиться бы так, чтоб не слышать
ни стука ничьих каблуков,

ни скрипа колесного хода,
ни звона тяжелых ключей.
Синица накличет погоду.
Сосулька растает в ручей.

Весна обозначит детали,
земную мозоль обнажит,
кого-то на месяц состарит,
кого-то состарит на жизнь.

И радостно будет, и жутко
смотреть, как выводит рука
легко, как апрельскую шутку,
слова на тетрадных листках.

Выводит слова - на свободу
из мартовской синей глуши!
Выводит на чистую воду,
весеннюю талую воду
иссушенный призрак души.

И светлая сила романса
рождает сухую слезу.
Блаженны рожденные в марте,
и дважды - рожденные в марте,
и трижды - рожденные в марте
на жизнь! И на творческий зуд.

18. 03. 1996

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Себе плесни-ка водочки,
а мне пока - пивка.
Достану я селедочки,
а ты порежь сырка.
В окне качается свеча
и ветер ворожит.
Я буду слушать и молчать,
а ты давай, скажи,

как дремлют черные кусты
под снежной пеленой,
как распускаются листы
на тех кустах весной,
как ты идешь, свистя в кулак
и радуясь судьбе,
и все на свете точно так,
как хочется тебе.

Да, все на свете точно так,
все просто и легко.
Как будто кто-то сделал знак -
и поменял закон.
И стал разумен тот закон,
и это точно так!
И неразменным пятаком
обычный стал пятак.

И в жизни для тебя что хошь
сварганится легко!
И вот сидишь ты, водку пьешь,
а я тяну пивко
под разговор. Селедка зар-
жавела, высох сыр.
А за окном горит пожар.
И утро бьют часы.

20. 03. 1996

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И от этого дождя дробного,
и от этих октябрей рыжих
сердце всхлипнет, и струна дрогнет,
и покажется, что ты выжил.
Мерзлой льдинкою часы звякнут,
мутным взглядом зеркала глянут.
А снаружи, как всегда - слякоть,
и на крышах - от дождя глянец.

И напуганный твоим всхлипом,
город голову в подъезд спрячет,
загородится дверным скрипом,
телефонным зазвонит плачем.
Занавесками качнут окна,
недоверчиво моргнут светом...
Вроде здесь ты не бывал долго.
Вроде был ты далеко где-то.

И засовы загремят ржаво,
где-то форточкой окно хлопнет.
Зазвучавшая струна лопнет!
Струны-струны... Мне до слез жаль их.
И расплачется октябрь рыжий,
и повиснет над землей сумрак.
И покажется, что ты - выжил.
А оказывается...

1982

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Жить в стране, неизвестно какой,
и все время мечтать об иных.
Это кто там поет - упокой?
Это кто там навеки затих?

Чей веселый такой разговор
посреди поминальных свечей?
Это кто там пропел: Невермор.
Пробил час. - Чей же, Господи? Чей?!

Октябрь 1995

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Прощай, Колокольчик, и - многая лета!
Оставим восторги, погрузимся в Фета.
Не с Богом, так с Фетом
дотянем до лета.
Прощай, Колокольчик!

Прощай, Колокольчик. Спасибо за то, что
не стало, не станет романчиком пошлым,
за то, что - сегодня,
за то, что - не в прошлом...
Прощай, Колокольчик!

Прощай,  Колокольчик. До века отныне
сменить нам небесную твердь на твердыню,
роптать потихоньку на дикую долю
и воли не помнить.

И веры не выбрать, и воли не помнить,
смирясь, изучать географию комнат,
под платом, халатом, под палевым пледом -
до лета, до века!

...Дотянем - и что же? Найдем ли спасенье?
Безумного солнца слепое веселье
едва ли желанней январских морозов,
а грозы - метелей.

Зачем же мы, лица упрятав друг в друга,
все ходим и ходим по белому кругу,
и я с твоей шубки снежинки снимаю -
и тают снежинки?

Прощай, Колокольчик. Перрон покачнется -
и кончится все. И уже не начнется.
Мы, круг разрывая, погрузимся в Фета.
И - многая лета.

1989-1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.