Марику, Лене, Коле,
              Леше и Наташе,
              Вере, Диме, Оле -
              всем, кто рос в Аллее АП

В заботах о хлебе насущном
Забыл я о лете пастушьем,
Ах, память моя с колыбели
Вся в дырках, подобно свирели.
Играет свирель, напевает
О том, что на свете бывает.
Но что мне тех песен куплеты
Без песен пастушьего лета!
И что мне моря-океаны -
Ни горечи в них, ни веселья.
Ночами мне снятся бараны,
И я впереди со свирелью.
Свирель - деревянная флейта,
Примета пастушьего лета,
Не славьте меня, не жалейте -
Вперед, козлоногое племя!
Вперед, мое доброе стадо,
Неведомой горной тропою!
А лучшего мне и не надо,
А большего я и не стою.
Забытый мотивчик напомню
И радостью сердце наполню,
И так все получится складно,
Как если бы пел забесплатно.
А хлеб пусть останется хлебом,
И как не уверовать в Бога,
Когда под полуночным небом
Бараны, свирель и дорога...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Если долго лежать на диване и бренчать на гитаре,
то, возможно, мне позвонят из Парижа и скажут:
Послушайте, Миша, вы слышите, Миша?
А не можете ль вы побренчать на гитаре у нас?
Зал, в котором когда-то выступала Эдит будет вам
предоставлен, микрофон будет в зале поставлен,
договор по всем пунктам составлен, самолет к вам
отправлен - он будет у вас через час.
Наш французский зритель весьма утонченный:
он знает, где сильная доля, где слабая доля; мы здесь
все против СПИДа, инфляции и алкоголя, так что
вы с вашим джазом для нас подойдете как раз.
С гонораром у нас нет проблем, no problem, -
надеюсь, понятно? Проведете здесь время приятно,
а решите вернуться обратно - провожать вас
с цветами придет как один весь Парнас.
Я лежу третий месяц и жду, но все нет самолета.
Осень мочится в сточную яму двора,
музу мучит зевота. И лежать неохота,
но все же лежишь и бренчишь.
И дурацкий мотивчик смущает надеждой бессонной,
что раздастся звонок телефонный и сообщит
голосок монотонный: Вас Париж вызывает,
Париж вызывает, Париж....

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

              Илье

Это осень. Октябрь. Непогода.
Непогода. Октябрь за окном.
Мы из глиняной чашки плоды огорода
Запиваем домашним вином.
Вечереет. Светло и печально
На душе в этот сумрачный час.
Это с улицы осень - прохожий случайный -
Равнодушно взглянула на нас.
Это прошлое, как виночерпий,
Наполняет бокал пустотой.
Пригуби мою осень - напиток вечерний,
Синий сумрак и мед золотой.
Запах времени, горький и тонкий,
Населяет тенями наш дом.
Это - мальчик трехмесячный тянет ручонки
К пожелтевшей листве за окном.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

До чего наши чувства неясны,
Глубоко их запрятана суть;
Что прекрасно вокруг, что ужасно -
Это, знаешь ли, как повернуть.

Вот, к примеру, вторично читаю
Волновавший когда-то роман
И растерянно вдруг замечаю,
Что роман мой - туман и обман.

Или вот - встретил школьного друга;
Вроде, тот он, а вроде, не тот,
На лице его сытость и скука,
И печаль мою душу гнетет.

Говорим ни о чем еле-еле,
О зарплате, шутя, говорим.
Говорим-то, шутя, а на деле
Это - то, чем мы нынче горим.

И встречаясь с умершей любовью,
Над собой мы смеемся до слез.
Видно, правда, что малою кровью
Наше прошлое нам обошлось.

Так во всем: оглянулись и видим -
Не осталось от нас ничего.
Как же мало мы впрямь ненавидим,
Да и любим не больше того!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Весенних улиц дрожь и суета,
И дни, как разведенные мосты.
Давно в кафе все заняты места,
Приходится бояться темноты.
Как хочется на ощупь взять ладонь,
И хочется бездумно закурить,
Чтоб кто-то чиркнул спичкой, и огонь
Возможность дал бы поблагодарить.
И ни о чем разговориться вдруг,
Чертя шагами медленный курсив.
И уходить, сославшись на недуг,
И попрощаться, имя не спросив.
Как хочется увидеть на углу
Знакомое печальное лицо
И сесть в трамвай, прижаться лбом к стеклу
И долго ехать из кольца в кольцо.
И вдруг забыться беспокойным сном
От душного трамвайного тепла,
Проснуться и увидеть за окном,
Что, слава Богу, эта ночь прошла.
И, слава Богу, в мире не темно,
Вот только холодает на заре.
И ждать - когда откроется кино -
В подъезде, на каком-нибудь дворе.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Смелый Бобриков смело выходит на сцену,
Смелый Бобриков смелые песни поет.
Он поет о гвоздях, что вбиваются в стену,
И о том, о единственном, что не идет.
Умный зритель, проверенный импортным тестом,
С превосходством на дурня-соседа глядит.
Он легко разобрался, что песня с подтекстом,
И сквозь текст за подтекстом украдкой следит.
А сосед его, бдительный в штатском полковник,
Тоже все понимает, хоть с виду - дурак.
Он давно уже авторской песни поклонник,
Не отходит от Бобрикова ни на шаг!
Пылкий юноша в кресле, полковника возле,
Приподнялся, свободы увидевши свет,
А двух барышень воля не трогает вовсе,
Их свобода не греет, но только - поэт!
О поэзия, есть в тебе дивная сила,
Ты равняешь, резвясь, старика и юнца,
Ты и мертвых способна поднять из могилы,
Ты и труса вольна превратить в храбреца!
Песня кончена, занавес вьется, как знамя,
Открывается выход, закрывается вход.
И под Вихри враждебные веют над нами...
Ошалело из зала выходит народ!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

               Кате

Я сам себя не узнаю:
О чем, не ведаю, пою,
Но вот какая штука -
Вдруг замечаю со стыдом,
Что пел об этом и о том,
А о любви ни звука.
Пора! пора! - подумал я, -
Не-то - уйдет любовь твоя,
Уйдет, найдет другого.
И долго в дебрях словаря
Искал забытое, но зря:
Там о любви ни слова.
Сказал мой друг: Спасай свой Рим!
Ведь ты и любишь, и любим,
Пиши без проволочки!
Хотя бы так: Я вас любил....
Но я иначе поступил -
И о любви ни строчки.
.............................
.............................
Любовь - такая птица...
Который год со мной живет,
Но так пугает мысль, что, вот -
Все может измениться.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

О чем бы ни писал, все сводится к тебе -
К тебе, к тебе, к тебе! Но кто ты есть? Доныне
Не знаю...Караван шагает по тропе.
Тропа течет в песках. Пески лежат в пустыне.
Пустыня в той стране, где нет тебя, но ты
И там, и там, и там: твой след петляет рядом.
Дрожащий саксаул следит из темноты
За медленным моей души полураспадом.
Какой там караван! Стоногий седуксен
По венам семенит, внимательный к деталям.
Закрой глаза, смотри: из самых прочных стен
Так просто улететь, лишь волю дай педалям:
И - пламя из ноздрей, и - ветра свист в ушах.
К тебе, к тебе, к тебе - восторженно и немо.
Судьба моя стоит грозней, чем шахиншах,
Которому чужак испортил полгарема.
К губам твоим, к рукам, налево под откос,
Направо под отказ, в музейные покои -
Туда, в стеклянный куб, где прядь твоих волос
И мой молочный зуб, и всякое такое.
Где желудь на лету, и птица на весу,
Где поцелуй пропах дремучею латынью,
Где вместе - ты и я. С черновика слезу
Смахну. И черновик напомнит мне пустыню.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Пахнет хвоей, и мысли вразброд.
Все спешат - на носу Новый год.
Ждешь неведомых новых свершений -
В эту полночь на стыке двух лет
Ждешь чего-то, чего еще нет.
Город полон огней, украшений...
Снег летит, и в лучах фонарей
Бег людской с каждым часом быстрей.
Словно все, что за год не успели,
Можно разом, за час, наверстать,
Докопаться, доделать, достать,
Если жить этот час на пределе.
Только мы никуда не спешим,
То ли временем не дорожим,
То ли ноги застыли от стужи.
Пей, любовь моя, может быть, там
Будет легче и радостней нам,
Не грустней, не больней и не хуже...
Мы молчим. В темноте, в тишине
Ты щекой припадаешь ко мне.
Звезды с неба свисают, как блюдца.
Если рай существует, то в нем
Вечерами, в потемках вдвоем,
Так вот, молча, мечтам предаются.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

За три месяца - ни строки,
Словно было мне не с руки
Помещать свою душу в строки.
И душа, забыв о труде,
Ночевала Бог знает где,
Как бездомная при дороге.
Что бродяжке до счета дней?
Ветер к осени холодней,
Вот и гнется ее трехдольник.
И осенняя маята
Заполняет квадрат листа,
А точнее - прямоугольник.
Был я счастлив и не искал,
Чтоб взглянуть на себя, зеркал,
Тело делало, что хотело,
И, казалась, жизнь хороша.
Лишь одно печалит: душа
На три месяца постарела.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Л. Ч.

В настоящее время я нить сучу,
Пиво варю, разгоняю тучи...
В уголках твоих глаз смешинки, но я не шучу:
Это - труд, который безделья лучше.
Ты склоняешься к моему плечу,
Но взгляд у меня колючий.
Это - труд, и он помогает мне
Зацепиться за жизнь. Под ногами вижу
Синеву. Как в тяжелом сне
Погружаюсь по пояс - и дальше - в жижу
Прошлого. Прислонясь к стене,
Руками держу, чтоб не сдуло, крышу.
Ты привыкла спрашивать, и вопрос
Что с тобой? почти что лишен укора.
Опускаю голову, влажный нос
Различает запахи: фауна, флора -
Все оставляет следы. Обоз
Из трех дюжин бричек въезжает в горы.
Там, в гористой местности, среди скал,
Как последний Лермонтов, полк покинув,
Я воздвигну каменный пьедестал,
И застынет с поджатым хвостом Мартынов.
Ты смеешься, любимая. Я устал.
Так металл устает, из мартена вынут.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

              Кате

Я болел недугом странным,
Беспокойным и счастливым.
Час был поздним или ранним,
Час был темным и дождливым.
Свет дрожал в настольной лампе,
Тень дрожала на постели,
Каравелла на эстампе,
Паруса на каравелле.
Я прислушивался к тонким
Звукам, к ночи колыханью.
Рядом - женщина с ребенком
Тихо спали. Их дыханья,
Как две птицы, то слетались,
То в ночном терялись гуле:
И носились, и метались,
Не найдя одна другую.
Я в тревоге и без цели
Подходил к окну и к двери.
Только б не было потери,
Только б вдруг не улетели!
Я болел, меня знобило,
В жар бросало то и дело.
И душа до слез любила,
Так, как прежде не умела.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Так холодно, в природе все вверх дном,
Начало мая, солнечно - по Брюсу.
Под утро выпал снег сырой, а днем
Температура, потянувшись к плюсу,
Туман нагнала, слякоть и озноб,
Безлиственное нервное дрожанье
Ветвей нагих, распутицу, потоп.
Смятенные погодой горожане -
Кто в шубах, кто в пальто, кто в пиджаках -
В тумане, как в аквариумном кубе,
С испариной на матовых щеках
(В особенности те из них, кто в шубе)
Бегут и, спотыкаясь, как слепцы,
Проваливаясь в рытвины и ямы,
Безадресно, то бишь, во все концы
Клянут весь свет в таких изящных ямбах,
Что сам невольно замедляешь ход,
Прислушиваясь с завистью к народу:
Как лихо воедино свел народ
Жизнь, экономику, политику, погоду!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я - фабрика по записи кассет,
Который месяц план растет по валу.
Мои друзья съезжают в Новый Свет,
А песни ковыляют по вокзалу.
И парами подходят алкаши,
У них свои диковинные страны.
- А ну-ка, кореш, сбацай для души!
Я для души спою про чемоданы.
Мне тридцать пять, и я привык терять.
Подносят пиво. Как их встретит Вена?
Сдуваю пену. Пью. Пою опять.
Что ж, алкаши - не худшая замена.
Пусть пропаду я с ними ни за грош -
Я пропаду без них еще дешевле.
- Ну ты, бля, клоун - весело поешь!
Такой вот разговор у нас душевный.
Я - цирк ходячий. Я - чернильный бред.
Я - в три прихлопа краковяк по жести.
Я - фабрика по записи кассет.
Вам уезжать, а мне - стоять на месте.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой голос слаб, мне не перекричать
Ревущего хвалу лукавой бездне.
Но стоит мне вполголоса начать,
И сотни голосов подхватят песню.

Одна свеча еще не есть пожар.
Одна гитара спящих не разбудит.
Но я начну, и тысячи гитар
Заглушат хор фанфар и гром орудий.

Какой бы мрак не застил небеса,
Какой бы лжец не пребывал в фаворе -
Мы будем петь, и наши голоса
Сольются в хоре не для ораторий.

Кто нем - тот мертв, живой - да воспоет
Свободу, но не ту, что дали свыше,
А ту одну - свободу из свобод -
Жить так же, как поешь, а петь, как слышишь!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

              Жене

Домашний труд далек по сути
От поэтической строки.
Но пристальней всмотрюсь - в посуде
Живут стихов черновики.
Тарелок грязных вавилоны
И вилок грозные леса,
Бутылок стройные колонны,
Столовых ложек голоса
И чайных ложек легкий постук
О край фарфора и стекла;
В часы, когда густеет воздух,
Как странно блещут их тела!
В окне строенья вид меняют
И фантастический ландшафт,
Не приземляя, дополняют
Два стула, стол, посудный шкаф,
Стаканов полые сосуды,
Блеск фосфорический ножей,
Скопленья брошенной посуды,
Как след вселенских кутежей.
Мне нравится в вечерний сумрак
Вводить в предметы смысл иной.
Безумный кран, как Има Сумак,
Кричит о страсти неземной.
И этот хрип, и это пенье,
И этот монотонный труд
Наводят ум на размышленья
И кухне придают уют.
Однообразный труд удобен
И радостен, как ни крути.
Однообразный труд подобен
Однообразному пути.
Неспешно катишь по дороге,
Верста похожа на версту,
Как два бокала одноногих,
В себе хранящих пустоту.
Не страшен путь и не коварен,
И в труд уходишь с головой.
И мудрствуешь, как русский барин,
Катя дорогой столбовой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                        Е. Б.

Что за чудное время нам выпало, чтобы родиться!
Мы живем, как в поэме у Горького гордая птица.
Нас шторма не смущают, наш дух веселит непогода.
Вот такая судьба нам дана, вот такая свобода!
От родителей скромных мы честь получили в наследство.
Нам счастливую старость сулит безмятежное детство.
Наши женщины женственны, девушки наши невинны,
И мужчины у нас поступают всегда как мужчины.
Мы не ведаем страха, наш ум на решения скорый,
Перед сильным не гнемся и слабому служим опорой.
Мы свое не таим от других и открыты чужому.
Мы гордимся своею страной и привязаны к дому.
Мы на расы не делим людей - негром будь иль евреем,
Мы в печали утешим тебя и в мороз обогреем.
Наша вера тверда, оттого к иноверцам спокойны.
Наши судьи чисты и правители наши достойны.
Наши юноши в земли чужие с войной не входили.
Мы-то знаем, что значит война, - мы ее не забыли!
Мы готовы и жизни лишиться свободы во имя.
Вы такими нас видеть хотели?
Мы стали такими...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Б.П.

Вечерами на прогулки
Я из дома ухожу.
В музыкальном переулке
Я спасенье нахожу.
По булыжной мостовой
Мне спускаться не впервой.

Запах церкви, запах дыма,
Запах чистого белья.
Ходят люди нелюдимо
Мимо ветхого жилья.
Темный купол, белый снег,
Облаков тяжелый бег.

Здесь ни шума нет, ни гама,
Здесь покой и тишина.
Здесь веками учат гаммы
У раскрытого окна.
И следит за мной в проем
Дом масонов - мертвый дом.

Шаг за шагом, вдох за вдохом,
Час за часом, день за днем:
До чего блаженно место,
Где не надо быть вдвоем!
Смолкли гаммы, гаснет свет -
Никого на свете нет.

Не ходи за мной напрасно,
Не следи за мной, беда!
В Музыкальном переулке
Я останусь навсегда.
Стану домом и двором,
Стану светом и добром,
Стану небом, стану снегом,      |
Стану чистым серебром.          | 2 раза

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Что наша жизнь? Две строки
В нотной тетради застыли.
Раз - и взлетают смычки,
Два - мы на такт отстаем,
Три - наши дни коротки,
И под сурдинку - четыре:
Музыка, музыка, музыка в нас,
Музыкой вечной живем!
День не похож на другой,
Как же мы все непохожи!
Скрипку ласкаешь рукой
И подпираешь плечом.
Это - звенящий покой,
Это - смятенье до дрожи:
Музыка, музыка, музыка в нас,
Музыкой вечной живем!
Там, где не властны слова,
Где рассужденья не властны,
Прежде летает листва,
Смысл понимаешь потом.
Наша душа - тетива,
Как ее стрелы - прекрасны!
Музыка, музыка, музыка в нас,
Музыкой вечной живем!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Памяти Яши Бунимовича

Мне приснился сон о моей стране,
И заныла, забилась душа во сне.
И друзья мои вышли из тьмы ко мне.
И уселись кругом за стол со мной,
Те, кто были когда-то моей страной,
Те, кого разбросало взрывной волной.
Нас контузило так, что исчез контакт.
Занесло Черноморско-Балтийский тракт.
И над нами время прошло, как танк.
Я язык позабыл, перекрасил флаг.
Я не знаю точно, кто друг, кто враг.
Я один из многих таких бродяг.
Все рассыпалось в пыль, разлетелось в прах.
В городах и весях гуляет страх.
Жив ли ты, Анэс, там, в своих горах?
Жив ли ты, Володя? Как древний зверь,
Днепр ревет, и волна вышибает дверь.
Ну, и что мы значим с тобой теперь?
Где вы те, с кем я юность испил до дна?
Те, с кем миру и Риму дал имена?
Чем я старше, тем меньше моя страна,
Скоро станет и вовсе как холм земли,
Как ограда, что вкруг него обнесли.
Где ты, Яша? Мерцает звезда вдали.
Я рукой на прощанье махну в тот мрак,
Что меня отпускать не хотел никак,
Где любовь моя плачет о пустяках,
Где друзья мои пишут на облаках,
Где вся жизнь улеглась в тридцати строках.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В. Д.

А тогда, не зная выхода с подземного вокзала,
Разбираясь в указателях, вращая головой,
Я на Соколе стоял с видом, ах, провинциала:
Было мне необходимо выйти в город к Часовой.
Вниз по лестнице железной, вверх по лестнице небесной -
С картой-схемой бесполезной я шатался сам не свой.
И не то чтобы мне нужно было в этот дом по делу,
Но до чего стройна хозяйка! Впрочем, знали и стройней,
И смуглей, и большеглазей...Но, когда она мне пела,
Чем во всем метро московском, больше тайны было в ней.
Звук дрожит - не отгадаешь, отчего огнем сгораешь:
От любви или от песни, и Бог знает, что больней.
Хоть бы кто меня взял за руку и вывел за собою,
Обогрел бы, распечалил, стал бы другом и врачом...
Помнишь? Дом, пускай не тот, другой - летает над Москвою?
А она с усмешкой глянет и слегка пожмет плечом.
Спросит: Что тебя терзает? Дом кирпичный не летает?
Я отвечу: Это - время, остальное ни при чем.
Это - время, это - времени пробежка воровская
Против хода эскалатора, где я как часовой...
У меня такая память, что Четвертая Тверская
И Четвертая Ямская не заменят Часовой,
Где вниз по лестнице железной, вверх по лестнице небесной
С картой-схемой бесполезной я шатался сам не свой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Пора готовить ноги к сапогам
И ритму марша.
Наш грозный век в ущерб иным богам
Восславил Марса.
Все шире разъяренных труб оскал,
Бой барабанов.
Эпоха одевает нас в металл -
Своих баранов.
Пора готовить жен и матерей
К разлукам скорым,
К полуночному хлопанью дверей,
К недолгим сборам.
Отчаянье, отчаянье в глазах,
Перрон вокзальный.
И женщины, и женщины в слезах,
Их взгляд прощальный.
Пора готовить место в рюкзаках
И холод в сердце.
Пора подумать о грядущем как
О близкой смерти.
Кружит, кружит хвостатая звезда
В небесном танце.
И первыми погибнем, как всегда,
Мы - новобранцы.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Поэт Иртеньев дышит,
Глотает кислород.
Поэт Иртеньев пишет -
Со лба стирает пот.
По слову, по полслову -
Черкнет-перечеркнет.
Он, как кузнец подкову,
Стихотворенье гнет.
Упрямо сжаты губы,
Топорщатся усы.
На нем пуловер грубый,
Спортивные трусы.
Мы вместе отдыхаем -
Всего-то ничего.
Скажу ему лэхаим! -
И выпью за него.
За Соню, за Тотошу -
За всю его семью.
Нальет Иртеньев тоже
И выпьет за мою.
Июль истомой пышет
В литовском том раю.
Иртеньев пьет и пишет,
А я так - только пью.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

С чувством собственного достоинства,
Позабыв про Бородино,
Иностранцев шальное воинство
Приезжает к нам на кино.
И глазищи у них веселые,
И одежды на них стейтсовые...
А у наших - лица свинцовые,
Как у наших заведено.
Ходят-бродят, трещат затворами -
Что им Калка и Сталинград! -
Финны всякие, над которыми
Мы смеялись сто лет назад,
Немцы ближние, немцы дальние,
Из Норвегии и из Дании...
Погуляли бы так при Сталине!
Улыбаются - не хотят.
Нашу водку едят не морщатся,
Наших девушек любят зло.
И страна, что твоя уборщица,
Смотрит в спину им тяжело.
Мы, как птицы, живем на дереве,
Столько лет на воде и клевере.
И на юге Сибирь, и на севере:
Что посеяли, то взошло.
Вот и выросли наши заросли -
Ботанический зоосад.
Иностранцы гуляют, в старости
Так похожие на утят.
Но, лишившись всего арийского,
Вдруг замрут у хвоща кембрийского.
И в упор на них наши призраки,
Как на малых детей, глядят.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.