У геркулесовых столбов лежит моя дорога            Dm  E7  A7  Dm
У геркулесовых столбов, где плавал Одиссей         Gm  C7  F
Меня оплакать не спеши, ты погоди немного          D7  Gm  C7  F   A7
И черных платьев не носи, и частых слез не лей     Dm  E7  A7  Dm

Еще под парусом тугим в чужих морях не спим мы
Еще к тебе я доберусь, не знаю сам, когда.
У геркулесовых столбов дельфины греют спины
И между двух материков огни несут суда

Еще над темной глубиной морочит нас тревога
Вдали от царства таоего, от царства губ и рук
Пускай пока моя родня тебя не судит строго
Пускай на стенке повисит мой запыленный лук

У геркулесовых столбов лежит моя дорога
Пусть южный ветер до утра в твою стучится дверь
Ты не спеши меня забыть, ты подожди немного
И вина сладкие не пей, и женихам не верь

1965
Гибралтарский пролив

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Окраина империи любой
Надежнее сверкающей столицы.
Здесь волн неторопливые страницы
Листает утихающий прибой.

Где Вечный город, Фивы и Царьград? -
В развалинах твердыни и догматы,
А здесь все так же зреет виноград
И кровью наливаются томаты.

Провинция, убежище мое!
Последняя надежда и утеха,
Заполненная морем до краев
Окрестных гор, где заросли ореха.

Невозмутимый полюс тишины.
Здесь поселяне урожаю рады
И не слышны за шорохом волны
Ни крик толпы, ни грохот канонады.

Легко вдыхать от города вдали,
Не вспоминая, что тому причиной
Прозрачный воздух варварской земли,
Пропахший дымом, солью и овчиной.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ам         G       С
От меня не жди известий,
   Dm               E7
Не тяни к глазам ладонь.
      Ам    G   С
А вокруг чужие песни
     Dm    G   С
И чужой горит огонь.
         H7     E7    Am
Как прекрасен берег узкий,
H7      E7     F-A7
Изумрудная трава.
        Dm            Am
На бермудских, на бермудских,
        E7          Am
На бермудских островах.

        Здесь банан широколистый,
        Голубой полет волны,
        А вокруг капиталисты
        Носят белые штаны.
        И нельзя не обернуться
        На коричневых девах
        На бермудских, на бермудских,
        На бермудских островах.

До тебя еще дорога
Далека мне, может быть.
Англичанок длинноногих
Мне до смерти не любить,
И родной метели музыка
Мне поет в далеких снах
На бермудских, на бермудских,
На бермудских островах.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эта трещина тянется мимо вершины Хермона,
Через воды Кинерета, вдоль Иордана-реки,
Где в невидимых недрах расплавы теснятся и стонут,
Рассекая насквозь неуклюжие материки.
Через Негев безводный, к расселине Красного моря,
Мимо пыльных руин, под которыми спят праотцы,
Через Мёртвое море, где дремлют Содом и Гоморра,
Словно в банке стеклянной засоленные огурцы.
Там лиловые скалы цепляются зубчатым краем,
Между древних гробниц проводя ножевую черту.
В Мировой океан отправляется остров Израиль,
Покидая навек Аравийскую микроплиту.
От пустынь азиатских - к туманам желанной Европы,
От судьбы своей горькой - к неведомой жизни иной,
Устремляется он. Бедуинов песчаные тропы
Оборвутся внезапно над тёмной крутою волной.
Капитан Моисей уведёт свой народ, неприкаян,
По поверхности зыбкой, от белых барашков седой.
Через этот пролив не достанет булыжником Каин,
Фараоново войско не справится с этой водой.
Городам беззаботным грозить перестанет осада,
И над пеной прибоя, воюя с окрестною тьмой,
Загорится маяк на скале неприступной Масады,
В океане времен созывая плывущих домой.

1993

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ежевечерняя осень заката.
Медленно пламя плывёт из-за кадра,
Ярко, как листья, горят облака.
Верхнее, долго пылавшее ало,
Вдруг потемнело и пепельным стало,
Падает, нет - удержалось пока.

Тучи лохмотьями стелются сзади,
Словно костёр свой, уставшие за день,
Боги разводят в лиловом дыму,
Варят похлёбку, а может быть, кофе,
Мир обрекая ночной катастрофе,
Нас приучая к вхожденью во тьму.

Ежевечерняя осень заката.
Были и мы молодыми когда-то.
Вместе с природой состарились мы.
Время иною длиною измерьте,
Сон - это тоже подобие смерти,
Ночь - это тоже подобье зимы.

Нас примитивно устроили боги:
Дремлем, подобно медведю в берлоге,
Суслику в норке и рыбе во льду.
Утро придёт воробьиною песней, -
Снова проснёмся мы, снова воскреснем,
Чтобы весеннюю встретить страду.

Вновь повторится любой промежуток
Времени года и времени суток.
Круг завершится - начнётся второй.
Ежевечернее неба горенье
Кружит нас, как колесо обозренья
В Парке культуры воскресной порой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Снег на крышах темнеет и тает
На исходе весеннего дня.
Где слова отыскать мне, родная,
Чтобы ты услыхала меня?

Смех доносится слева и справа,
Загорелся на улицах свет.
Ну так что же ты смотришь лукаво
И ни слова не скажешь в ответ?

От тебя ничего я не скрою.
Я, конечно, не знаю, куда
Вот такой же вечерней порою
Унесут нас с тобой поезда.

Мы отыщем друг друга по карте
Каждый день перед тем, как уснуть,
И кострами разведочных партий
Будет в жизни отмечен наш путь.

Ну так дай же, родная, мне руки,
Обещай нашу дружбу сберечь.
Пусть не будет нам горько в разлуке
В ожидании будущих встреч.

1953

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Эта тяга к обычаям в малых кавказских народах -
Почитание предков, и родичей, и языка.
Золотыми крупицами в серых гранитных породах
Существуют они и ещё не исчезли пока.

Есть звериное что-то в инстинкте самосохраненья,
В сбереженье упорном слабеющих уз родовых.
Если люди приедут к тебе из родного селенья,
Всё, что можешь ты сделать, - ты сделать обязан для них.

Это выглядит странно в двадцатом стремительном веке,
Где потоком машин неумолчно шумят города.
Разрушаются скалы. Уносится золото в реки.
Говорят, и его растворяет морская вода.

И безлик этот город, где мы появились и жили,
Где летит самолёт с золотою звездой на крыле,
И завидую я уроженцу Чегема Фазилю:                (*)
Он вернётся в Мухус и к родной прикоснётся земле.

1983
___________________________________________________
(*) Искандер Фазиль Абдулович (р.1929),
    русский писатель, родом из Абхазии.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я вижу сверканье штыков
И снега декабрьского вату.
Мальчишки гвардейских полков
Выходят на площадь к Сенату.

И падает вздыбленный конь,
И сгусток над тонкою бровью,
И полночи белой огонь
Пылает у их изголовья.

Я вижу, как ветер, устав,
Тяжёлые стяги полощет.
Мальчишки рабочих застав
Идут на Дворцовую площадь.

Булыжник звенит под ногой,
Но гибель - победы условье.
На Марсовом поле огонь
Пылает у их изголовья.

Сирены прерывистый гуд
Велит отодвинуть тетрадки,
И снова мальчишки идут
В окопы у Средней Рогатки.

И танка ломается бронь
Над пеплом, пропитанным кровью.
На братских могилах огонь
Пылает у их изголовья.

Приди сюда в мартовский снег,
Приди сюда вечером летним, -
Наш город остался навек
Ровесником двадцатилетних.

Держи на затворе ладонь,
Будь точен и в деле и в слове,
Чтоб красного флага огонь
Был вечным у их изголовья.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И не сообразуйтесь с веком,
Но обновлением ума
Преобразуйтесь- было слово,
Что к римлянам обращено.
Припоминая это снова,
Смотрю в замёрзшее окно.
Недавний юбилей отметив,
Оставив молодость внизу,
На перевал тысячелетий
Уже по старчески ползу,
Где пламенем мерцает белым
Беременный лавиной снег.
Он видится водоразделом,
За ним начало новых рек.
Одним глазком на них и мне бы
Взглянуть назавтра поутру.
(Так человек глядит сквозь небо,
Просунув голову в дыру,
По лестнице забравшись сдуру
Превыше всех небесных тел. -
Я эту старую гравюру
Когда-то в книге углядел).
И замереть у края бездны
Над тающею темнотой,
Где повторятся век железный,
И бронзовый, и золотой.

1998

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И Пушкин возможно, состарившись, стал бы таким,
Как Тютчев и Вяземский, или приятель Языков.
Всплывала бы к небу поэм величавых музыка,
Как царских салютов торжественный медленный дым.

И Пушкин, возможно, писал бы с течением дней
О славе державы, о тени великой Петровой, -
Наставник наследника, гордость народа и трона,
В короне российской один из ценнейших камней.

Спокойно и мудро он жил бы, не зная тревог.
Настал бы конец многолетней и горькой опале.
И люди при встрече шептали бы имя его,
И, кланяясь в пояс, поспешно бы шапки снимали,

Когда оставляя карету свою у крыльца,
По роскоши выезда первым сановникам равен,
Ступал он степенно под светлые своды дворца,
С ключом камергера, мерцая звездой, как Державин.

Царём и придворными был бы обласкан поэт.
Его вольнодумство с годами бы тихо угасло.
Писалась бы проза. Стихи бы сходили на нет,
Как пламя лампады, в которой кончается масло.

И мы вспоминаем крылатку над хмурой Невой,
Мальчишеский профиль, решётку лицейского сада,
А старого Пушкина с грузной седой головой
Представить не можем; да этого нам и не надо.

1978
__________________________________________________
Тютчев Федор Иванович (1803-1873) - русский поэт.

Вяземский Петр Андреевич (1792-1878) - князь,
русский поэт, литературный критик, академик
Петербургской АН (1841). Друг А.С.Пушкина.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Зевс-Громовержец, людей покорай недостойных,
Век свой проведших в покорном и рабском молчаньи.
На площадях, в переулках и даже в застольях
Все друг на друга кидаются нынче с мечами.
Полные прежде театры - пустые бассейны...
Нету спасенья от гнева  враждующих партий.
Град покидая, бегут со стенаньями семьи,
Все разбегутся - и кто же останется в Спарте?           | 2 раза

Зевс-Громовержец, людей покорай недостойных,
Путь позабывших в твои белоснежнные храмы.
Всюду проклятья, и крики, и хриплые стоны -
Снадобий скоро не хватит, чтоб вылечить раны.
Жадно Афины следят за кровавою дракой
Не избежать поражения нам и полона.
- Что же нам делать, ответствуй, дельфийский оракул?
- Надо Терпандра позвать и почтить Аполлона.            | 2 раза

Четверострунную лиру лиру сменив семиструнной
Чуткими пальцами тронет он струны тугие.
Песня начнется - забудутся ссоры и ругань.
Братья вчера - мы сегодня друг другу враги ли?
Кончим раздоры и вспомним о собственном доме,
Брань заглушат музыкальной гармонии звуки.
Бросим мечи, от железа очистим ладони,
Для хоровода сплетем дружелюбные руки.                  | 2 раза

Кубки наполните пенно-кипящею влагой
Мрачные речи заменим напевом веселым.
Пусть состязаются силой своей и отвагой
Лучники, копьеметатели и дискоболы.
Предотвращая разящие грозно удары
Не иссякает мелодия струн этих тонких.
Слава Терпандру, певцу апполонова дара!
Жаль этих песен - о них позабудут потомки...            | 3 раза

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Когда б я вздумал сеять хлеб
И поучать других при этом,
Я был бы, видимо, нелеп,
Как Кюхельбекер с пистолетом.
Ах, эти ночи над Невой
И к рифме сладкое влеченье,
Азарт атаки штыковой
И безысходность заточенья!

Превозмогая боль и страх,
В тюремном вытертом халате,
В чужом тулупе, в кандалах,
Был так он с виду неопрятен,
Когда оброс и исхудал,
Что Пушкин в темном помещенье
Его при встрече не узнал
И отвернулся с отвращеньем.

Судьба сказала: Выбирай!
И поменял любовник пылкий
Прибалтики цветущий край
На тяготы Сибирской ссылки,
Чтобы среди чужих степей,
Свой быт уподобляя плачу,
Былых оплакивать друзей
И Якубовича в придачу.

Когда, касаясь сложных тем,
Я обращаюсь к прошлым летам,
О нем я думаю, затем
Что стал он истинным поэтом.
Что, жизнь окончив на щите,
Душою по-немецки странен,
Он принял смерть - как россиянин:
В глуши, в неволе, в нищете.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ах, как у времени нашего норов суров!
Дня не пройдёт, чтоб какой-нибудь дом не разрушить.
Скоро не будет арбатских зелёных дворов,
Скоро не будет арбатских весёлых старушек.

Ах, как стремительно мы убегаем вперёд, -
Что нам теперь деревянных домишек обломки?
Что доживает, само постепенно умрёт.
То, что само не умрёт, доломают потомки.

Годы уходят, состаримся скоро и мы, -
Смена идёт нам, асфальтом на смену брусчатке, -
Дети скрипящей и снежной арбатской зимы,
Дети исчезнувшей ныне Собачьей площадки.

Буду некстати теперь вспоминать перед сном
Солнечный мир тишины переулков, в которых
Не уважают газету и свой гастроном
И уважают соседей, собак и актёров.

Будет глаза мои радовать липовый цвет,
Будут кругом улыбаться забытые лица.
Нет разрушенья в помине, и времени нет,
Да и войны никакой, говорят, не случится.

Ах, как у времени норов сегодня суров!
Дня не пройдёт, чтобы что-нибудь в нас не разрушить.
Скоро не будет арбатских зелёных дворов,
Скоро не будет арбатских весёлых старушек.

1974

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Душою стал сильней, хотя и телом слаб,
То нынче полюбя, что прежде было скрыто.
Тебе я впредь не раб, бог похоти Приап,
Далёк я от тебя, богиня Афродита.

В пуховиках травы, под зарослями роз,
Мне не ласкать колен и ароматных губок.
Прощай навек, увы, бог юности Эрос,
Налей мне, бог Силен, пеннокипящий кубок.

В минувшие года назад дороги нет.
Мне байку затрави, весёлый пустомеля.
Недаром, как всегда, обмолвился поэт,
За возрастом любви приходит возраст хмеля.

Пригублю через край и дух переведу,
Общение мужчин — первоисточник пьянства.
Не будь неурожай на фрукты в том году,
И не было б причин трагедии троянской.

Пусть, солнечным теплом с утра заполнив сад,
Плоды готовит зной для дружественной пьянки
И, становясь вином, вскипает виноград
Под узкою ступнёй прекрасной афинянки.

1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И становится страх постоянным сожителем нашим,
С нами ест он и пьёт и листает страницы газет.
Не спешите помочь нам - наш путь неизбежен и страшен:
Вы спасётесь когда-нибудь - нам же спасения нет.

Меж народов иных пребываем мы все должниками.
Не для нас это солнце и неба зелёная твердь.
Наши деды дышали озонами газовых камер,
И такая же внукам моим уготована смерть.

Не бывать с человечеством в длительной мирной связи нам:
Нам висеть на крестах и гореть на высоких кострах,
Густо политых кровью и пахнущих едко бензином,
И соседям внушать неприязнь и мистический страх.

Вновь настала пора собирать нам в дорогу пожитки.
Время пряхой суровой сучит напряжённую нить.
Истекают часы,  и наивны смешные попытки
Избежать этой участи, жребий свой перехитрить.

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Подполковник Трубячинский - бывший сосед по каюте,
С кем делили сухарь и крутые встречали шторма.
Не качаться нам впредь в корабельном суровом уюте
Где скрепят переборки к небу взлетает корма.
Опрокинем стакан, чтобы сердце зазря не болело
Не кляните судьбу, обо всем не судите сплеча...
В Зазеркалье у Вас все читается справа налево,
В иудейской пустыне нашли Вы последний причал.

Подполковник Трубячинский - в прошлом надежда России.
Он сидит у окна, и в глазах его черных тоска.
Позади  - океан, ядовитой пропитанный синью,
Впереди - океан обожженного солнцем песка.
Подполковник Трубячинский, что Вам мои утешенья?
Где бы не были Вы, и какое не пили б вино
Мы - один экипаж, все мы жертвы кораблекрушенья.
Наше старое судно ушло невозвратно на дно.

Подполковник  Трубячинский, моря соленого житель.
Как попасть Вы смогли в этот город безводный Арат?
Надевайте погоны, цепляйте медали на китель
И равненье на флаг - наступает последний парад!
Возвращение в рай (а скорее изгнанье из рая),
Где ночные метели и вышки покинутых зон.
Подтянувши ремень, обживает он остров Израиль
Наших новых морей, наших новых времен Робинзон.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Разжигать по утрам керосинки мерцающий свет,
жить на горькой Земле равнодушно, спокойно и долго
и всегда обращаться к тому лишь, кого уже нет,
с Царскосельской дорожки, из Фонтанного мертвого дома.

Пить без сахара чай, слушать шум заоконной листвы
в коммунальных квартирах, где свары кухонные грубы,
и смотреть на живущих - как будто поверх головы,
обращаясь к ушедшим, целуя холодные губы.

Взгляды в спину косые, по-нищенски скудный обед.
Непрозрачная бездна гудит за дверною цепочкой.
И берет бандероль, и письма не приносит в ответ
чернокрылого ангела странная авиапочта.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Прощай, моя Москва! Покинутый тобой,
В пыли чужих дорог пойду по миру, странник.
Бульварная листва краснеет за спиной
И старого метро тупой четырехгранник.

Скорблю я о тебе, как путники скорбят,
Жду, как земля дождей засушливой порою.
Пускай сто раз судьбе разрушить твой Арбат,
Его в душе моей я в сотый раз отстрою.

Прощай, моя Москва, - пушинка за плечом!
Тебя в моем окне не видеть мне ни разу.
Но где бы я ни жил, теперь я обречен:
Твои огни во мне растут, как метастазы.

Прощай, моя Москва, холодный дождь в лицо,
Закрашенный кружок на рыжей карте мира.
Кружится голова, - Бульварное кольцо,
Как вянущий венок, плывет, качаясь, мимо.

1976

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А мы из мест, где жили деды,
Где будут внуки жить опять,
Летим делить чужие беды,
Чужою жизнью доживать.

В края, где газовую печь нам
Уже готовят, может быть,
Мы возвращаемся беспечно,
Спасительную бросив нить.

Но голос ночью мне раздастся,
Вдруг пробуждая ото сна:
Я Бог твой. Я народ из рабства
Однажды вывел. Тишина.

И в царстве холода и снега,
Душою немощен и слаб,
О вероятности побега
Подумает усталый раб.

Постой и задержи дыханье,
Мгновение останови,
И смутное воспоминанье
В твоей затеплится крови.

И жизни собственной дорога,
Разматываясь на лету,
Забрезжит, как явленье Бога,
И снова канет в темноту.

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

И тебе бы свой век коротать на Ганзейском причале,
Fremde Sprache опять изучая в конце, как в начале
Довоенного детства в забывшемся сороковом.
Бессловесно гулять вдоль тенистых каналов,
Торопясь обставлять на пороге финала
Свой последний бесплатно полученный дом.

Надевая кипу, по субботам ходить в синагогу,
Умножая толпу, что освоило понемногу
Европейский добротный уют,
Получая доход от шести миллионов погибших,
Пробавляясь за счет тех безвестный Рахилей и Гиршей,
Что когда-то здесь жили, а нынче уже не живут.

У прилавков чужих вопрошать: Wieviel costet?,
Позабыв о сгоревших в огне Холокоста,
У холодных морей на краю,
Принимая уплату за кровь их и смертный муки,
Чтобы спали спокойно убийц белокурые внуки,
Откупившие совесть свою.

1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не пойте без меня.
Дрожат, не просыхая,
Дождинки на стекле.
Пора глухонемая
Настала на Земле.
Я думал ли когда-то,
Что выживу хоть год
Без песенки Булата,
Без Юриных острот?

Сияет мир окрестный,
По-прежнему хорош.
Сегодняшние песни
Горланит молодежь.
Но нету мне мелодий
В полях родной страны
Без голоса Володи,
Без Жениной струны.

Идет к закату лето,
Покачивая рожь.
Не чокнешься с портретом
И песню не споешь.
И мы грустим под вечер
С приятелем вдвоем.
Нам выпить бы за встречу,
Да только мы не пьем.

В падении живу я,
Как лист на вираже.
Еще я существую,
Но нет меня уже.
Звучит мой голос глуше
И не окрепнет впредь,
И некого послушать,
И некому подпеть.

А значит, без сомненья,
Пора и мне туда,
В другие измеренья,
В другие города,
Где вместе вы сидите,
Гитарами звеня.
Постойте, погодите -
Не пойте без меня.

04.07.1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Черный вечер,
                Белый снег...
                        (А. Блок)

Колодец двора и беззвездье над срубом колодца.
Окраины справа и порт замерзающий слева.
Сжигаются книги, и все, что пока остается, -
Поверхность стола и кусок зачерствелого хлеба.

Не слышно за окнами звонкого шума трамваев -
Лишь выстрелов дальних упругие катятся волны.
В нетопленой комнате, горло платком закрывая,
Он пишет поэму, - в названии слышится полночь.

Не здесь ли когда-то искал свою музу Некрасов?
В соседнем подъезде гармошка пиликает пьяно,
И мир обреченный внезапно лишается красок, -
Он белый и черный, и нет в нем цветного тумана.

Ночной темнотой заполняются Пряжка и Невки,
Кружится метель над двухцветною этой картиной,
И ломятся в строчки похабной частушки припевки,
Как пьяный матрос, разбивающий двери гостиной.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Давай поедем в Царское Село,
Где птичьих новоселий переклички.
Нам в прошлое попасть не тяжело, -
Всего лишь полчаса на электричке.
Там статуи, почувствовав тепло,
Очнулись вновь в любовном давнем бреде.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!

Некрашенные за зиму дворцы,
Нестриженные на зиму деревья.
Какие мы с тобою молодцы,
Что бросили ненужные кочевья!
В каком краю тебе бы ни везло,
Без детства своего ты всюду беден.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!

В зеленом и нетающем дыму
От дел своих сегодняшних проснуться,
К утраченному миру своему
Руками осторожно прикоснуться...
Ну кто сказал: Воспоминанья - зло? -
Оставим эти глупости соседям.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!

Орут грачи веселые вокруг,
И станет неожиданно понятно,
Что кончился недолгой жизни круг
И время поворачивать обратно:
Увидеть льда зеркальное стекло
И небо над ветвями цвета меди.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!

1977

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Абрам Петрович Ганибал, курчавого гения прадед,
Заслуживший под старость высокий чин и оставленный от дел,
Которого Петр в купель окунал,эксперимента ради,
На Новгородчине получил свой последний надел.

Колхозный трактор снёс без труда надгробия хрупкий мрамор.
Перепахали могилу его и бороной прошли,
Стерев навсегда остатки следа ещё одного Абрама
С хлебнувший через них тревог многострадальной земли.

Но там, где правят метели бал, заметая людские судьбы,
И по весне начинает расти рыжая трава,
Абрам Петрович Ганнибал лежит у поселка Суйда,
Неподалеку от пути Санкт-Петербург - Москва.

Но там, где нынче растут хлеба такие, что сердцу тошно,
Где в поисках не покладает рук упрямый пушкиновед,
Абрам Петрович Ганнибал кудрявой цветёт картошкой,
Из чёрной плоти являя вдруг ярко-зелёный цвет.

Абрам Петрович Ганнибал, - его неизвестен образ.
К останкам его, погребённым в пыли, позаросла стезя.
Но будит гулких сердец набат широкогубый отпрыск,
Которого из российской земли выкорчевать нельзя.

1999

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Из всех поэтов Кушнера люблю,    (*)
Он более других мне интересен,
Хотя гитарных не выносит песен,
Которые поём мы во хмелю.

Мне нравится традиционный строй
Его стихов, гармония неброских
Полутонов, которые порой
Милее мне, чем гениальный Бродский.

Быть может, переехавший в Москву,
Я оттого люблю их, что другие
Во мне не вызывают ностальгии,
Туманную и вязкую тоску.

Из всех поэтов Кушнера люблю,
За старенький звонок у старой двери,
За то, что с детства он остался верен
Плывущему над шпилем кораблю.

За то, что не меняет он друзей,
Что и живёт он там как раз, где надо, -
На берегу Таврического сада,
Близ дома, где Суворовский музей.

И я опять стремлюсь, как пилигрим,
Туда, где он колдует над тетрадкой,
И кажется не горькою, а сладкой
Вся жизнь моя, написанная им.

1988
_______________________________________
*) Кушнер Александр Семёнович (р. 1936) -
русский поэт; вместе с автором с середины
50-х посещал литературную студию Г.С. Семёнова
(сначала в ЛГИ, затем в ДК им. Первой Пятилетки).

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.