Вхожу в трамвай.
Знакомлюсь взглядом:
знакомых нет,
похожих - тьма.
- Один билет.
- Прошу.
- Порядок.
Один билет. А раньше - два.

А мне в лицо меха и шапки,
и локоть в бок, как пистолет.
Я, как в бою, в толпе и давке
и тридцать зим и тридцать лет.

А вот рука. Ах как похожа.
Мне, может даст чуть-чуть тепла?
И, если да, то нам поможет
один трамвай, одна толпа.

И, как призыв, - кольцо на левой.
И я ищу её глаза.
А кто же он, тот самый первый,
тот, что обидел иль солгал?

И вот глаза. Красивы очень.
Глаза, способные понять.
Они - как ждут, они - как просят,
но не меня, но - не меня.

Но всё - конец. Она выходит.
А кто меня толкнёт сойти?
С ума сойти? - Да не выходит,
хотя и сходят, - от тоски.

И вот - кольцо. И мне не сладко.
Звонка стеклянные: дзинь-дзинь.
Объявят громко: Нет посадки
и не объявят: он - один.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Твердят: в милиции не бьют, -
а у меня зубов не стало.
Твердят: в милиции не пьют, -
я пил с одним из одного стакана.

Меня в пивной с ним случай свёл,
он в штатском был, своим по крови,
и я ему чего-то плёл
о мире, дружбе и любови.

Коснулся вкратце и того,
о чём на кухне тихо шепчем.
Он молча слушал всё, падло,
и подливал и не перечил.

Потом поднялся и сказал:
Беда в народе, коли пьёт он.
Полез в карман и показал
портрет свой в красном переплёте.

Я тоже встал, какой базар -
всегда я власти подчинялся,
а по дороге вспоминал:
на чём же я, дурак, попался?

А в отделенье бедолаг,
как птичек в клетке у барыги.
Но там - свистят, а здесь - сидят:
блатные, пьяницы, ханыги.

Я тоже сел - спиной к спине,
и загрустил до слёз от горя:
как мало вас в моей стране
среди людей своих по крови.

Вот мне сказали: выходи,
а вы - сидите, не вылазьте.
И я один, и он - один,
но я без прав, а он - при власти.

Он бил под дых, зверел лицом,
он называл меня скотиной.
И понял я, что кумачом
здесь прикрывают кровь невинных.

Он бил, при этом поучал:
мол, научу любить свободу.
И я ему не возражал,
поскольку мысли были сходны.

Ученье - свет. Да будет свет!
Но что ж в потёмках, на коленях,
мы дожидаемся рассвет,
царапая гвоздями стены?!

11 ноября 1982

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как вам живётся, наша молодёжь, -
надежда наша, - что сейчас вы пьёте?
Мы правду пропили, осталась ложь,
в которой вы теперь живёте.

Но не судите, - есть над нами Бог,
ему решать, какими все мы были, -
того, который занемог, -
чтоб помнили, а не забыли...

Был управдом, местком, - вверху партком.
Потом - утёрлись, и попёрли в церковь.
Как, вам ребята, жалиться о том,
что не свершилось, а точнее, сверглось?

О чём жалеть? Нам есть чего жалеть.
Для вас - желать; вы ждёте наслажденья.
А мы устали воевать,
и уже кончается терпенье.

Ещё нам хочется, чтоб вы,
доверчиво, как мы, не обманулись,
и чтоб у вас проветрило умы,
и чтобы в водке вы не захлебнулись.

Так что - живите, наша молодёжь,
надежда наша, - всё ты понимаешь.
Что было - это не сотрёшь,
что будет - этого не знаешь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не верю я в предназначенье свыше,
боюсь поверить в звезды и судьбу.
Но я стремлюсь протиснуться поближе
и приложиться к чудотворному кресту.

И отодрав вцепившиеся руки,
покаявшись, но с кривдой не смирясь,
я помолюсь о всех глухих, что глухи,
о всех слепых, что без поводыря.

Коль не дано войти два раза в реку,
то надо плыть и верить не скуля.
Любовь и боль с мольбой за человека
пересеклись в серёдке у меня.

Перебегай дорогу мне скорее,
стели ежовый коврик свой, судьба!
Но в кураже, от скорости шалея,
я долечу до пограничного столба.

Не суну руки я в наручники покорно,
не опущу я виновато глаз,
нет, не нажму испуганно на тормоз,
на вираже не сброшу газ.

Не радость бега, не порука Бога
несут меня по трассе бытия, -
а жажда ощущения порога,
желание сказать: приехал я.

Но незнакома и трудна дорога,
а времени, как водится, в обрез.
Спасенье в скорости - удел немногих,
и остальным: шлагбаум и объезд.

Я, смывши грязь, устало и спокойно
взгляну назад, стараясь не жалеть,
наверно, так - заходит лошадь в стойло,
ну, а душа - пред тем, как улететь.

Как залечить мне нажитые раны,
где знахарь - не из тех, что пруд пруди,
который жизнь мою на место вправит, -
кто мне подскажет, где его найти?

Возможно, ехал грека через реку, -
мёд-пиво пил, стекало по усам.
Судьба играет часто человеком,
но чаще человек играет сам.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                Сергею

Душа должна
пройти через грехи,
упасть, очиститься
и снова возродиться.
Иначе это будет не душа,
а просто невесомая частица.

Пройти сквозь грязь, -
себя не замарать;
на перепутьях
чаще ошибаться.
Чтобы потом,
на дыбе, под кнутом
не закричать,
не вздумать унижаться.

Душа должна
мешки с песком таскать.
Она должна
рабыней надрываться.
Чтоб, став свободною,
могла летать,
за хлеб насущный неба -
рассчитаться.

Душа должна
стремиться только ввысь,
в чужой беде
сжигать себя, как в топке,
и освящать
возвышенную мысль,
когда кругом
безверье и потёмки.
Душа должна,
должна, должна...

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                        Н.В.Ж.

Любовь уходит - рушатся миры,
и нищее над нами небо,
и не оторваться от земли,
и не дотянуться до звезды,
и горек вкус родного хлеба.

И темён смысл обыденных вещей,
всё больше в воздухе азота.
Один ты снова, снова ты ничей,
и силы нет дойти до горизонта.

А на душе, как в нищенской суме -
одни невзгоды и печали.
Синицу, что жила в тебе,
на рынке за пятак продали.

От дыма - тёплая слеза,
а сердце ноет - к непогоде.
Любовь ушла - и нет следа,
как будто не было в природе.

Но не поймёт её чужой,
и по весне к тебе отпустит.
Она вернётся, только чуть иной,
прижмётся робкою щекой
и виновато взор потупит.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я не верю глупцам,
что бросаются в море без карты.
Быть калифом на час -
показуха для дам.
Но бывает порой, -
озарит душу искра азарта,
и захочется вдруг
жизнь поставить на банк.

А тюрьмы и сумы
счастлив кто уберёгся изведать,
но вопрос жития неизменно кривой:
в тёмный угол души,
где грехи да надежды,
заползёт хитрый знак
и ужалит змеёй.

Не хочу быть судьёй,
не дай бог, - виноватым.
А обязанным слыть -
это как взятки брать.
И смущают стерильные руки Пилата,
и коробит донос за кусок серебра.

Чудеса на Руси
без юродивых-ряженых скучны.
Мы традиции чтим, -
этот трюк с бородой:
облачился волчара в овчинный тулупчик
и гуляет на людях невинной овцой.

Мы прилежно, кажись,
под диктовку писали:
что-де, мол, не рабы,
не рабы - отвяжись!
И на очном допросе
от себя отрекались,
выбирая заведомо
лживую жизнь.

Как ни кинь - всюду клин,
всюду крик, беспредел и разруха,
несусветная дурь и вселенский бардак.
Но я слышу грозу
обострившимся слухом,
и сжимаются пальцы невольно в кулак.

Норовят за народ
кровь пролить
хоть свою, хоть чужую.
А народ - хоть бы хны,
как на дыбе заснул -
он всеобщего блага идею шальную
на себе испытал,
но засунул под спуд и зевнул.

Как невеста - страна!
А жених кто-то злой и нахальный.
На ветру, как кровавый лоскут - простыня.
Под иконой в углу,
непорочность хваля и бахвалясь,
пьёт жених и угодливо служит родня.

С кухни чадом несёт,
сбилась с ног, угорела прислуга.
Оборонённый кулич
водрузили на стол.
Недоспелую брагу пустили по кругу,
и в немытой избе
пир горою пошёл.

Краснобай-тамада
перемежевал лозунги тостом,
неприлично глазел
и хватал чьих-то жён.
И какая-то мразь,
на халяву шмыгнувшая в гости,
заголила подол
и уселась за стол, как на трон.

Плавно пир перешёл
из веселия в драку -
не в диковинку нам, -
рядом это и сплошь.
И, казалось, - вокруг
все кругом виноваты,
что убогая жизнь
и цена её - грош.

Вдруг из чана петух
недоваренный, жалкий, облезлый
на конёк замахнул,
и, на Запад косясь, заорал.
Но на свадьбе никто, -
даже дружка, умышленно трезвый,
не разявили рты
и значенья тому не придал.

Гость лихой под шумок,
глядя в пьяные лица,
для чего-то иконы в углу поменял,
номер дома убрал,
захотел поживиться -
и с мешками во двор
и пришпорил коня.

Где нажива - там ложь,
там ножи, грабежи и базары.
Прожит день на авось,
ночь пришла, как Аминь.
И всё время один,
и, как лошадь, без пары
воз по жизни везёшь,
но не жизнь - магазин.

Но я верю - пройдёт,
утрясётся, утихнет, а также:
соберёмся, решимся,
дойдёт и пойдём!
А когда заживёт -
разбинтуем, похмелимся, скажем:
и всего-то делов, -
однова, брат, живём.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Поскользнулась звезда
и сгорела дотла.
Незаметно для нас
чуть темней стало небо.
Значит, кто-то ушёл
и оставил дела.
На курьёзный вопрос
поспешил за ответом.

Пусть кому-то из нас
будет памятник слит,
пусть кого-то признают
посмертно поэтом.
А мы с Вечным Жидом
будем вечно бродить
и шататься незримо
по белому свету.

Уж прожить так прожить,
не ключом к сундуку,
и не просто сосать
кислород с атмосферы!
Пусть не розами выстлан
твой жизненный путь, -
но ведь в чём-то ты был
непохожим и первым.

Поскользнётся звезда,
прогоревши дотла,
лишь смотревший на небо,
подумав, заметит:
так же как, так же как -
свет костра и зола,
на могиле - цветок...
Непонятно, нелепо.

1973

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне сон приснился - странная загадка.
Что значат сны - не знаем мы.
Когда-нибудь, конечно, но не завтра,
их разгадать должны.

Додумается мудрый академик
иль ушлый аспирант
и свяжут воедино в общий веник
видения, горячку, транс.

Вот кто они такие, ясновидцы?
Уж, явно, - не лжецы.
Простите, что отвлёкся, но обидно
не знать, что значат сны.

Так вот:
три женщины, три грации, три феи
предстали предо мной:
Иди вперёд, ты будь чуть-чуть смелее,
решайся, золотой.

И первая сказала: В этом мире
мой самый верный путь.
Твори добро, живи со всеми в мире,
но о себе забудь.

Воскликнул я: А как мне быть с врагами,
с врагами как мне быть?
К кресту гвоздём прибитыми руками
ведь мир не обхватить!

И усмехнулась грация вторая:
Нет истины в добре.
Наплюй на всё, спокойно принимая,
и думай о себе.

Представил я себя в стеклянном доме:
всем виден и всех вижу я.
Как будто бы заочно за кордоном -
я здесь - и нет меня.

Выходит так, что никому не нужен,
никто не нужен мне?
Нет, не пойдёт. Я все же не контужен
и не сижу в тюрьме.

А третья подошла и, между прочим -
под ручку и вперёд.
И я пошёл, не выясняя точно,
куда она ведёт.
Куда она ведёт?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сильнее пуль слова -
известно и не ново.
Но разрослась вовсю
забвения трава:
от пули берегло
нашептанное слово,
а нынче пуля-дура -
карает за слова.

Но нам в веках всегда
заткнуть старались глотку:
на веские слова -
зловещие дела:
то это клевета,
то тюрьмы и чахотка,
и было иногда,
что пуля и петля.

Но словом воевать
надёжней, безусловно:
гитара - автомат
и пулями - слова.
Не бойся убивать,
рази врага ты словом,
когда ты смотришь прямо
и правды ты слуга.

Посмотрим, кто кого? -
ребята, из окопов!
А ну, не отставай
и громче запевай.
Вчера на одного
поменьше стала рота -
о нём не забывай,
о нём не забывай!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У каждого поэта
дар пророчества.
Чем искренней поэт,
тем выше его взлёт.
Подскажет он погоду
жизни общества -
не как синоптик, нет -
он не соврёт.

Диагноз его точен,
точнее не бывает.
Он знахарь между прочих,
он лечит то, что знает.
Он раны нам врачует,
себя стихом бичует,
он дома не ночует, -
он в небе пребывает.

Его на белом свете
одиночество,
его и маята,
его - полночный бред, -
живёт в котором,
как ему захочется,
в котором всё не так,
и всё - добрей.

От строчки опалённой
родится стих опальный, -
стрелою оперённой
он прямо в сердце жалит.
Мы плачем и смеёмся,
но после разберёмся, -
поэт с душой ребёнка,
наказанной за жалость.

Поэт живёт в неволе
не приученный
из рук хватать куски, -
нам гордость бы его.
Он странник и прохожий,
чаще - мученик,
закрученный в тиски
сна Божьего.

И сам поэт доступен
и выстрелу и вздору.
Он людям неподсуден,
не подлежит надзору.

Как повелел Всевышний, -
поэт не славы ищет,
а кровью своей пишет
верлибры приговора.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Гений бредит идеей,
горящие очи
освещают ему
путь и жизнь не по злу.
А за ним по пятам
бродят тени Сальерей, -
жадно ловят на слух
и следят по губам.

Это подлости дети.
Зависть там и обиды,
и бескрылье взлететь
и бессилье творить.
И готовы они
со стола жрать объедки,
лишь бы рядом сидеть
и причастными слыть.

А ещё на пути, -
(гений просто не видит), -
затаились дантесы
и прочая мразь.
Но ему наплевать, -
мир не полон без злыдней,
а людские насмешки, -
не больше, чем грязь.

Гений в небе парит,
он у Бога в прислугах,
а служение людям, -
земная стезя.
Он давно б улетел,
где мечты и безлюдье,
но без Бога и друга
людям просто нельзя.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Жил на свете чудак -
всё он правду искал.
И с вопросами лез,
и ко всем приставал.
Кто крутил у виска, -
мол, здорово живёшь,
что возьмёшь с чудака? -
ничего не возьмёшь.

Он пошёл к мудрецам,
а там - книги да пыль,
да солёная боль,
да кудрявая быль.
Ожиданье конца
и копанье могил.
По чужим образцам
ничего не скроил.

В книгах - ложь и туман,
всяк по своему мнит.
Где не видно ума,
там и умственный вид.
Тут случилась любовь,
закрутило, как всех,
незнакомая боль -
то ли храм, то ли грех.

И воскликнул чудак:
Вот чего я искал,
вот чего я хотел,
вот чего я желал!
И уверился ведь -
правда дышит в любви:
вдох - и хочется петь,
и на выдохе - жить.

Пропущу: что и как,
пощажу чудака,
разве это любовь,
где ласкает любой?!
Он запил, загулял
и подсел невзначай -
на роду чудакам
на допросах торчать.

Возвратился назад,
сколько рек утекло...
Нет вопроса в глазах,
и в руках - решето.
Усмехнулся народ:
Блудный сын прибежал,
не терял, а искал,
где не сеяно - жал...

Правда наша с собой,
крестной ношей в груди.
Как закрытый собор
на засов изнутри.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.