Кто набрал в рот воды, -
может только мычать.
Кому сунули кляп, -
тот не сможет кричать.

Под покров немоты -
нарушение клятв;
у заветной мечты
слёзы в горле стоят.

Упоительно лгут
о заморских садах.
Под гипнозом в мозгу
оживает мираж.

Кто почём? Кто кого:
тот молчун - или врун?
Выбирай одного, -
да не верь никому.

Заговорен твой зуб
на полвека вперед.
Голубую мечту
конвой с бранью ведёт.

Она будет плясать,
щерясь выбитым ртом,
под ружьём рисовать
всю себя в голубом.

Ты не верь, ты не верь
хитрым сказкам ее!
Ведь железная дверь -
этот дар - от неё.

Что подарит ещё, -
не дано угадать.
Предъявляется счёт
за молчанье ягнят.

Ты в какой стороне,
на каком берегу
жаришь душу в огне,
жадно пьёшь на бегу?

Каждый день, как побег,
и стрельба по ногам.
Под вопросом ответ
у стыда и суда.

Кучерявая ложь
твою правду жуёт.
Не потея живёт
кучерявая ложь.

Чтобы верили лжи -
суесловят попы,
да никак не сложить
для молитвы персты.

Пальцы жмутся в кулак,
в душах копится гнев:
только вдовий пятак
сиротеет в казне.

Объявился пророк
и давай поучать:
бедность, мол, как порог
и трамплин для скачка.

Мол, потом, опосля,
как устанем скакать,
поощрения для
будет всем благодать.

Обустроим свой дом
мирно и сообща,
а потом запрягём
в ихний форд лошака.

Лошадь будет везти,
подавая гудок,
чтоб не сбился с пути
православный народ.

У пророка елей
источают уста.
Благодати своей
служит благостно.

Но какая она,
он не знает и сам.
Матерится страна,
мёд течёт по усам.

Если нечего дать
и пусты закрома.
Дайте правде - сказать.
Просто так. Задарма.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                        Сергею

На горе, возле самого неба,
храм белеет, горят купола,
и молитвам о мире и хлебе
испокон вторят колокола.

Не бывает дорог без развилок,
да и судьбы людские кривы.
Жизнь как вынужденный поединок,
путь наверх - на костях и крови.

Только выбор оружья за нами,
только в этом мы с вами равны.
Остальное ложится делами
в сейфы Бога и Сатаны.

Как межа между правдой и ложью, -
лес угрюм, государственно строг.
Где-то там за сплошным бездорожьем
в тяжкой думе чернеет острог.

Монастырь, поглядеть, да и только, -
и смахнёт за монаха зека.
Правда, нет - кто пришел добровольно.
За грехи всех загнали сюда.

Здесь, конечно, другие молитвы.
Может, даже точнее, - мольба.
Но надежда освободиться
справедливою пайкой дана.

Здесь, конечно, по-своему верят
в справедливость, кого ни спроси.
И суровым учителем север
ставит неуд и просит: учти.

Мы бредём по неровной дороге.
Перекрёсток, - задумайся там:
та, что влево виляет - к острогу,
та, что вправо - та в гору, где храм.

Можно прямо пойти - нет ошибки.
Но трудней нет прямого пути.
Пусть подножки, удары, ушибы -
не скули, не проси, не сверни.

И на все наши смелые планы,
когда мы покидаем порог, -
смотрит пристально, неустанно,
притаившись, невидимый Бог.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Поэты любят каяться:
смерть на миру - красна.
Бед и обид нечаянных
душа полным полна.

Но кто за них отмолится -
не обретёт покой,
за ресторанным столиком
расплатится тоской.

Апостолом иль циником,
ей-Богу, легче жить.
Ты боль свою, как гривенник,
в копилку не ложи.

Ведь кто ответ нам даст с тобой:
что для души больней -
одна в душе большая боль
иль маленькие две?

Поэты любят каяться:
смерть на миру - красна.
Беда в копилку катится.
В копилке нету дна.

1968

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Смеются все обманщики жестоко,
и мало силы противостоять.
Они ночами разбивают окна
и не щадят родную мать.

Но верится, что будет наше время,
где справедливость, тишина, покой.
И перед этим вытащим мы бремя,
навязанное нам чуждою рукой.

Потом вздохнем, и будет передышка,
но жизнь - борьба, как вечный наш удел.
И кто сидел в подполье вроде мышки -
вот тот, как раз, останется и цел.

А кто кричал, радел за справедливость,
того - на суд; мол, ишь чего хотел -
ведь над страной исчезла Божья милость,
в опале труд; развал и беспредел.

Придет конец, и снова быть началу -
ничто не ново, братцы, под Луной.
И плохо ждать, кантуясь по причалу -
когда же будет лодка за тобой.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне наплевать на вьюги и метели,
мне врут который год подряд.
И все хотят, чтоб я во что-то верил.
И я поверил, а теперь не рад.

Мне всё моё вдруг стало не моим,
вокруг поют совсем другие песни.
Мне сделана прививка от чумы,
и я невосприимчивый к болезни.

Я верил, что вот солнышко взойдёт,
всех обогреет, и всем будет лучше.
А оказалось всё наоборот:
задули ветры и нагнали тучи.

И ночью, выйдя на балкон,
подряд курю и небу я внимаю.
Наверно, в мире есть такой закон,
который мы не понимаем.

И наплевать на вьюги и метели,
пусть запоздало правду говорят.
Я испытал и на себе проверил
фатальную спираль календаря.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не страна у нас, а пристанище,
сколько мытарей - столько странников.
Строим новый дом на пожарище,
а цари - фарисеи и пьяницы.

Ни устроиться, ни построиться.
Долго терпится, еще колется.
На чужих кормах - век бескормица.
Кто-то злобствует, кто-то молится.

А страна у нас, словно пастбище,
и пасутся все, а ты сам в себе.
Наше правое и неправое
будто пылью покрыто неправдою.

Что нам хочется - не подумали:
вот и куплены толстосумами.
Да откуда ум, если пропит он, -
на любом углу удальцы с вином.

А в вине уж том понамешано,
что становишься будто бешеный.
Оттого, братва, поножовщина,
что нам грош-цена, водка - дёшева.

И стоим мы как на позорище:
нет отечества, где базарище.
И с друзьями мы перессорились.
Поглядишь - нету даже товарища.

И как зона вокруг аномальная,
непонятная, да дебильная.
А так хочется всем нормального,
справедливого и стабильного.

Не получится, как нам хочется.
Окликают нас, но без отчества.
Не грусти, браток, - будет нам денёк:
на чужой роток кинем мы платок.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

                            В.Ч.

Пусть копят нищие - им ждать до чёрных дней.
Мне были дни - на черноте пробелы,
когда душа - сородич голубей -
парила, таяла и пела.

Поэтому, наверно, не коплю,
а раздаю и после не жалею.
И знаю: если я не поскуплюсь,
то и никогда не оскудею.

Да, верно, шаг у жизни тороплив,
прогнозы наши ветрены и зыбки,
мы рвём любовью связанный мотив
и ловим в воздухе обрывки.

Поэтому стараюсь не спешить,
усваивая год за годом:
что ад и рай - два полюса души,
ну а душа - заложница у Бога.

И улыбаясь безобидной лжи,
чужим прощая их метанья, -
я скучное уменье жить
легко сменил на созерцанье.

Поэтому не верю в торжество
идей и призрачные цели.
Мне от руки протянутой тепло
и от свечи копеечной светлее.

Которую поставил я на стол,
чтоб не слепить глаза иконам,
и белый, в клеточку, листок
грозит бессонницей и стоном.

Поэтому под ветром перемен
меня не тянет изменяться.
Пусть нищие согласны на обмен,
я не согласен ни на что меняться.

И ложной клятвы не произнесу,
не присягну, уверенно я знаю:
я не один с душою на весу
над пропастью изнемогаю.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Однажды мужики
с мечтою порыбачить
засели у реки -
(без жён - эх, благодать!)
поставили сетёшку,
достали чашки-ложки,
гитару и гармошку.
Чего тут ожидать?!

Сначала, как всегда, -
политика и цены.
Махнули - ерунда, -
на женщин перешли.
Послали тоже на фиг ,
в село сгоняли рафик,
(не обошлось без драки)
и штабелем легли.

На третий день, когда
икнулось про работу,
наскучила вода
и захотелось есть, -
как раз тот самый Стасик,
кого Петро дубасил,
в отличие от массы -
и вспомнил первым сеть.

Все крикнули: уха!
И просветлели лица,
тащили не дыша -
блазнились осетры.
Занылось тут кому-то,
что мало перцу с луком,
а вытянули: ух-ты!
И сели на зады.

Вся в тине, но ещё
от этого красивей,
алмазной чешуёй
слепящая глаза,
в сети была русалка, -
изрядно подустала, -
три дня ведь поджидала,
и помощь подошла.

Как рыцари они
с сиреной поступили:
упрятали в тени,
чтоб солнышко не жгло,
ведро с водою рядом,
грамм сто, как даме, сразу
и Стаса к нею стражем:
ну, - мало ли чего?

Вопрос ребром стоял:
сварить или изжарить? -
Какой тут криминал,
когда в сетях нашли?! -
На облик хоть и баба,
но нет того, что надо,
следовательно, - рыба,
и развели костры.
Вдруг из кустов, как барс,
глядя в упор и строго,
к собранью вышел Стас
и прямо заявил:
Я ж, братцы, разведённый,
жить без жены, - как в зоне,
пусть я умалишённый:
я девку полюбил.

Постарше, - эти тонко,
с намеком на рептилий, -
различье анатомий
балбесу толковать.
А кто не при таланте -
про карасей в сметане,
мол, Стас, да перестань ты
нам дурака валять!

Стоял он на своём,
готов был даже драться, -
да все мы таковы,
касательно любви.
Ребята отступились
и вещи погрузили,
ну, чёрт с тобой, решили:
как хочешь, так живи.

Пророчить нам не лень,
когда порок снаружи.
И что любовь - болезнь
мы знаем, - что с того?
Стас втюрился в наяду,
хотя и непорядок:
как только солнце сядет, -
сбегает от него:
Мол, надо по делам
к подругам сплавать в гости,
мужчин ведь нету там, -
ты, милый, не ревнуй.
Заявится под утро,
весёлая как будто.
И ластится, лахудра,
и просит: поцелуй!

Морочила его,
просила шоколаду
и пела про любовь
из ванны голубой:
любовь, мол, это - сказки
и ласки без огласки.
Открылись Стаса глазки,
и он сказал: отбой!

А ей сказал: плыви
к подругам в хороводы,
не можешь ты любить,
как женщина меня.
Она хвостом вильнула,
и, кажется, - всплакнула,
и в воду сиганула,
сверкая и маня.

Горюя, Станислав,
как многие, - не запил, -
от горя нет лекарств,
и водка - не бальзам.
Подруженьки-русалки,
а проще, - лесбиянки,
не ставьте сети, ладно?
Не лезьте к мужикам.

Про сорок дочерей
у Пушкина читая,
не сразу я узрел,
о чём шутил поэт:
имеются наяды,
одетые в наряды,
заманивают взглядом -
а чего надо - нет.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я не знаю ещё
прав ли тот человек,
что уходит с мечом,
возвращаясь с крестом.
Оттого ли, что крест, -
затупившийся меч?
Оттого ли, что меч, -
как отточенный крест?

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не верится, не пишется и не поётся.
Запамятовал нужные слова.
И перемолотою - мука остаётся,
в сомненьях, как в болоте, голова.

Не радуют удачливые мысли,
библейские заветы в забытьи.
И давит жизнь на плечи коромыслом,
а в вёдрах - грязь, и ни глотка воды.

Подставишь щёку, предположим слева,
и ожидаешь кротко, что простят.
Но ты получишь снизу правой в челюсть
и запинают кроткого тебя.

Махнешь рукой, - мол, мир уж так устроен.
Известна жизнь как вечная борьба.
И стыдно жить, когда плюют в святое,
а твой народ считают за раба.

Но всякий счёт таит в себе ошибку,
не посчитали нужным то учесть,
что новый день уже на марше быстром
знамена треплет с гордым словом: честь.

Наступит день и снова запоётся,
с души тяжёлый камень упадёт.
Мы радостно друг другу улыбнёмся,
ведь мы же знали: светлое - грядёт.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

У меня жена - узбечка,
я теперь, как хан, живу.
Она скажет три словечка,
я три дня перевожу.

    Ох, Майя,
    ах, Майя,
    моя Майя, Майя-джан.

Но беда большой такая,
я не знаю, как сказать:
мой тебя всё понимает,
твой меня совсем никак.

    Ох, Майя,
    ах, Майя,
    моя Майя, Майя-джан.

Она вяжет и стирает,
кушать делать, как халву.
Шибко крепко обнимает,
я, как выжатый, хожу.

    Ох, Майя,
    ах, Майя,
    моя Майя, Майя-джан.

Мысль одна не отступает,
и кружится голова:
я крещёный мусульманин
или русский я ходжа?

    Ох, Майя,
    ах, Майя,
    моя Майя, Майя-джан.

У меня жена узбечка,
я тому ужасно рад.
Что я спел - поставьте свечку,
а что слушали - рахмат.

    Ох, Майя,
    ах, Майя,
    моя Майя, Майя-джан.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

М. Р.

Ребята, это не смешно,
всё время думаю о ней.
Я забываю ремесло
и мне темно среди огней.

Да, я люблю её,
да, я хочу ещё
увидеть чёрные глаза.
Пусть я схожу с ума,
пусть мне грозит сума -
я не поверю, что - нельзя!

Её, как Азия, глаза
заворожат и увлекут,
с руками за спиной назад
они под вышку подведут.

Ну что ж, давай, веди,
давай с ума своди.
Давай, пока еще хочу.
Но всем чертям назло
я покорю Восток
и всех чертей перекрещу.

Мне боли в сердце не унять,
и без неё ни дня прожить:
хотел один глоток огня,
а захлебнулся от любви.

И наплевать на всё,
пусть буду я осёл,
но разбазарю и пропью
и шёпот нежных слов,
я, как букет цветов,
последней шлюхе подарю.

Ты убегаешь от любви,
а я навстречу ей лечу.
Быть может встречу, может быть -
спалю последнюю свечу.

Гори, гори, свеча,
как огонёк в очах,
который видел по ночам.
Гитара, плачь и пой,
остались мы с тобой,
а эта женщина ушла.

Ребята, ох, какая боль.
И это правда, не смешно.
Я отпевал свою любовь,
хоть это, право, и грешно.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мой друг - художник, познакомьтесь!
Он руку вам всегда подаст.
Не Левитан, не церемоньтесь,
он просто пишет на заказ.

Когда клиент своё получит,
то закачает головой:
мол, раньше делали получше,
мол, раньше колер был другой.

Мол, на портрете морда пешки,
я в жизни вовсе не такой,
да, если я его повешу -
жена не станет спать со мной.

Художник молча краску скоблит,
ведь он недорого берёт,
и половину своей вобле,
и половину он пропьёт.

Потом присядет на кушетку
и скажет: Что же, Вы правы,
искусству требовалась жертва,
и этой жертвой стали Вы.

А чтобы баба не пугалась,
портретик на ночь - под кровать.
Да это так, - спервоначалу, -
в любви - на морду наплевать.

Мой друг - художник, познакомьтесь!
Он пишет сутки напролёт.
Пока на свете есть червонцы,
его искусство - не помрёт.

1976

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Всё случилось, как в книге,
как в банальном романе:
между Сциллой-Харибдой
ты слезинки роняла.
Между правдой и ложью,
между ласк и насмешек,
как цветок придорожный -
весь в пыли, неприметный.

Ты пришла ко мне в гости,
да на год задержалась, -
говоря если проще -
просто ты убежала
от неумных вопросов,
от любви непонятной,
от крещенских морозов
и ещё - святотатства.

Я тебя обогрею,
я тебя укачаю,
я тебя не жалею...
я тебя понимаю.
В этом мире без друга, -
как слепому в пустыне.
Словно лошадь по кругу,
тот, кого приструнили.

Всё случилось, как в книге,
как в бульварном романе,
и завязка с интригой
у тебя под руками.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нет, ещё не рассвет!
Это отсвет далеких пожаров.
Это свет запоздалый
умершей звезды.
Это бликовый бред
в зеркалах помутнелых и старых.
Это зарево новой беды.

Нет, увы, не набат!
Зря народ побежал и поверил.
Нас дурили не раз -
так бывало и встарь.
От отчаянья жить,
одуревши от лжи и от браги,
бухнул в колокол,
перепутавши время, звонарь.

Нет, ещё не весна!
Просто лёд надломился и треснул,
да несут ручейки
грязь и мусор суровой зимы.
Это только намёк,
неразгаданный сон у невесты, -
но уже у ворот
заиграли в гармонь женихи.

Я не верю в рассвет
в безопасный, обычный для граждан:
весь в дыму горизонт, -
только врут про дымок от костра.
Ещё кажется мне:
обманул и ушёл из-под стражи
и по нашей стране
очумелый бежит Герострат.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я сегодня опять
до утра промолился, -
Богу душу открыл, -
пел стихи не таясь.
А петух прокричал, -
купол неба раскрылся,
и душа моя грешная
плюхнулась в грязь.

Я тиранил её,
по щекам бил наотмашь, -
почему не осталась,
где рай и покой,
почему прервала
предоставленный отпуск? -
видно, плохо там пела
или даже лгала.

Я поднял её, втиснул
в бездушное тело
и ремнём притянул
к позвонкам потому,
чтоб она, не спросясь,
не рвалась, не летела, -
ведь тогда без неё
песен петь не смогу.

Она стала смотреть
через изгородь рёбер,
зорче схватывать жизнь, -
значит в пользу урок;
попыталась запеть,
но так грустно и робко,
что с такою певуньей
в самый раз помереть.

И не понял сперва,
что она углядела,
отчего у неё
голос, словно больной.
Посмотрел я туда, -
и открылось, в чём дело, -
ведь душа видит глубже,
чем пальцем слепой:

Что сорвали с петель
заповедные двери,
крысы кучей в казне,
и грызня там, и визг,
что спешат на постель
малолетние дщери,
затянувшись травой,
а наставник - садист.

Из дурдома сбежал
параноик кромешный,
документ изобрёл, -
сразу стал - во главе.
Аплодирует зал,
пляшет сброд сумасшедших,
и восторженно блеет
хор камланных овец.

Что ответчиком Авель
сидит за решёткой,
недорезан он братцем -
за то и сидит.
Пучеглазая падаль
стреляет в кого-то,
и гремит кандалами
из шахты Сибирь.

На иконы гляжу:
как всё это случилось?
Но святые молчат, -
значит рядом ответ.
В беспросветном аду
зажигаю лучину
и на ощупь бреду
на чуть брезжащий свет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Смотрю на разноцветный мир,
но чётко вижу чёрное и белое.
С портрета шепчет мне кумир,
что я не прав, не так я делаю.

Не открещусь. Любви не умалю.
Всё понимаю и слегка тоскую,
что я своей судьбе не изменю
и не променяю на другую.

Судьба, как женщина - одна, -
единственна, неповторима,
и с поцелуем нам дана
от Бога и неисправима.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Один из нас однажды вышел из толпы,
но не оторвался от народа.
Разошлись наложенные швы,
и песня болью резанула про свободу.

Она манила нас издалека
вся декольте с французской баррикады,
а тут негаданно явилась вдруг сама
и оказалась просто голой бабой.

И зашаталась пьяно по стране,
и закрутила шуры-муры с кем попало.
Про справедливость знали - её нет,
но как её хотелось и желалось!

Скажите, ради Бога, мужики,
какой варнак нам преподнёс коварство:
за деньги нас пускают в нужники
и разоряют общее хозяйство?

Обидно то, что веру унесли,
взамен подсунув импортных гондонов,
как будто бы забыли на Руси,
кто был и есть хозяин в нашем доме.

Обидно, что кругом творят грабёж,
а наверху разводят лишь руками.
Но был закон. Когда-то был правёж, -
и эту хворь лечили батогами.

Когда болеет целая страна,
найдёшь не вдруг целебное лекарство.
Нас призывают малость пострадать
И ноют про гороховое царство.

Обидно то, что в церкву прёт народ,
изверившись, в душе уже не веря.
И прав, который больше всех наврёт.
Мы усмехаемся: давай, мели Емеля.

В какой-то день, в котором-то году,
запомните, ребята, гадом буду -
мы вдруг поймём, что оказалися в аду,
но прежний рай наш был убог и скуден.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наше время меня
просит глубже вздохнуть,
жадно смотрит в глаза,
ждёт слезы или всхлипа.
Я не жалуюсь. Нет,
но хотя б на чуть-чуть
передышку душе,
переполненной криком.

Я немного устал
и погряз в представленьях о чести.
И друзей узнаю
по пожатью руки.
Я невольный вассал
ваших дум, ваших притч и известий.
Но я твёрдо надеюсь
на вас, мужики.

Вечно пьяный звонарь
баламутит народ.
Тот и верить бы рад,
что воистину праздник,
да нацелил стволы опекаемый сброд,
прямо в лоб нам -
доверчивым, праздным.

Мы привыкли к тому,
чтоб закон уважать.
Мы рабами хорошими были.
А теперь, когда сняли хомут, -
молодые рабы стали весело ржать,
только мы ничего не забыли.

Да, я верю, она -
эта шлюха с кликухой Свобода
улыбнётся и нам
и захочет всерьёз говорить.
Мы обнимемся с ней
напоказ, всенародно,
и поправим гуртом
пошатнувшийся крест на Руси.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Спасибо, Господи, за то,
что наша жизнь неповторима.
Что чаще всё-таки светло,
что реже в ней - невыносимо.

А может всё напополам:
как день и ночь, как мёд и горечь.
А мы, как мыши, по углам
дерёмся из-за сладких корок?

И называем - это жизнь.
Кричим, а голоса не слышим
и мечем острые ножи,
не помышляя о всевышнем.

Спасибо, что ещё люблю
и отвечаю на приязни,
что крест свой яростно тащу
под взгляд насмешливый по грязи.

Мой мир сворачивался в дом
и умещался на ладони.
И веяло тогда теплом
в ветрами высвистанном доме.

Не дай нам Бог пересолить,
не перегнуть тугую палку.
Рукой креститься и любить,
душой - молиться, а не плакать.

Спасибо, Господи, что есть
на белом свете эта мука,
когда нам хочется лететь
и петь, прижавши к сердцу руку.

Но не пускают быт и гнёт;
то перья чистим для порядка.
И переносится полёт
по обстоятельствам на завтра.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Без веры в этом мире ни на шаг,
дел никаких - ни левых и ни правых,
ни праведных - в них правится душа,
и нет без веры даже дел кровавых.

Я пялился с надеждой в потолок,
и каюсь, чуть принявши для блаженства:
ведь пишут, - вдруг ко мне и снизойдет
ангел иль иное совершенство.

Сверху только шарканье да гул,
да в глаза мне сыпалась извёстка .
Я лежал, лежал, - да и заснул, -
не дождался, не пробился к звёздам.

Видно, я у неба не один
в этот час молил о снисхожденье -
ангелам работы во все дни:
смерти, регистрации, рожденья.

То нянчатся с возвышенной душой
какого-нибудь детского поэта, -
душа капризно топает ногой:
мол, мне не то, не так и мне не это.

То утешают грешника: не плачь,
как соску слабому суют надежду.
Но совесть частный, независимый палач
шагает следом и несчастных режет.

Я шарил в книгах, в тех, где меньше лжи,
искал ответ, как выбивал признанье:
что означает состоянье жизнь?
Блаженство это или наказанье?

Стремление к счастью - ляпнул Эпикур
даосы больше знали, да молчали.
Быть может, жизнь - просто перекур
в дороге без конца и без начала.

Я дочитался, кто такой Христос,
и вообще узнал такие вещи,
что сам собой, как рудимент, отпал вопрос,
пиявкою сосавший мою печень.

Мы Дарвина учили назубок
и обезьян за предков почитали;
Считали: Маркс - переодетый Бог.
Ошибочно, по-ленински, считали.

Теперь мне ярко режет даль глаза,
как наважденье или озаренье:
что жизнь - преодоление стыда,
что наказанье там, где убежденье.

А кто не верит в райские сады
и мирится с бессмысленной кончиной, -
пусть верит в недосмотренные сны,
в которых он является с повинной.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не закончится свара всеобщим добром,
не задушим друг друга в объятьях:
над страною, похожей на брошенный дом,
сызначала зависло проклятье.

Не спешите, не шлите с тревогой гонца:
кто оглох, тот набат не услышит.
Нынче фронт пролегает по нашим сердцам
и ещё на полметра повыше.

Отошло это время - врага узнавать
по шевронам и лычкам мундира.
Он у всех на виду - обаятельный тать,
небожитель, любимец эфира.

Если честен - ты брат, а нечестен - ты враг,
и плевать нам на расы и нации:
вон китайцы, как шорцы в Сибири у нас,
а такие ж, как мы, - голодранцы.

А иначе зачем в государстве чужом,
где юани - плохая валюта,
где-то угол снимать... Впрочем, я не о том.
Пусть живут. Только слякоть и смута.

Эй, еврей, - не робей! - Извини, был не прав.
Наша рознь - от разных Заветов.
Ты, конечно, хороший учитель и врач,
но ты зря комиссарил в Советах.

И сгорела страна. Зарядили потом,
как дожди, пятилетки и дружбы.
И, где правили требы - развалины там, -
мы справляли утробные нужды.

Обгорелые доски - для дач и садов,
а подкрасишь - какая хибарка...
Жизнь привычно текла, как вода из кранов -
в не попавшей под снос коммуналке.

И опять подожгли. Из наследников тех,
кто нахапал при первом пожаре.
Во всеобщем, опросном, анкетном листе
восхотели писаться князьями.

Кто на стрёме у них - снизу нам не видать.
А на страже у них - псы в погонах.
Подогнали фургон и пошли шуровать,
подмигнув нам: мол, всё по закону.

Мухой крутится мысль в одурелом мозгу, -
вот-вот сядет, схвачу, не сорвётся! -
Будто кто-то, прижавшись к дверному глазку,
наблюдая, над нами смеётся.

Этой сваре в стране не увидишь конца.
Тяжело и с одышкою дышим, -
значит фронт пролегает по нашим сердцам,
и ещё где-то там, чуть повыше.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Коварен берег бытия.
На всём печать непостоянства.
С обрыва катится страна
с опухшей рожею от пьянства.

Умом Россию не понять -
я понимать старался сердцем.
Как провинившуюся блядь,
её мордуют иноверцы.

Что нового творится на Руси? -
Всё те же поиски ответа.
Человек восстал на человека,
но стремит свой взор на небеси.

И многоликая страна
тропарь поёт и в голос воет.
Черта ей странная дана -
молиться, выйдя из запоя.

Вот, кровью харкая, она
маячит: Дайте причаститься.
Вокруг такая кутерьма,
вокруг такие злые лица.

Но будто были времена,
когда она скалой стояла.
Парчовой будто бы была,
потом портяночною стала.

Дела её - ох, не ахти.
Да - небезгрешна, но - бессмертна!
За что же - Господа спроси -
боль, как огонь, сжигает сердце?

Быть может, Бог за то корит,
что причащалась царской кровью? -
Смертельный грех, что говорить.
Но есть ещё грехи и кроме.

Вокруг сплошное вороньё.
Ты пособи, не стой, как мытарь,
из грязи вытащить её;
да не брани, а дай отмыться.

Что ждет её, покажет день.
А будут деньги - будет пища.
Но как бы так разбогатеть,
не обирая вдов и нищих?

Какою будет - не скажу,
какой была - мы не забудем.
Осанну петь я не могу, -
и проклинать её не буду.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А. : Любовь? -
     О, Господи, какая глупость!
     Ну до чего же легковерен человек, -
     наплёл о ней расчётливо и грубо
     из дальних стран залётный соловей.

В. : Любовь? -
     О, Господи, какая радость!
     Рот до ушей,
     и просится душа
     надеть хомут из разноцветных радуг
     и наугад удариться в бега.

1971

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.