Подстригаем ногти, 
Чик-чик-чик и всё готово. 
Салфеткой руки вытрем, 
И привезём больного. 

Сделаем осмотрик
Тук-тук-тук сердечко бьётся
И безболезненный живот 
Пальпации даётся.

Припев:
Мы ведь вам не терапевты, 
Мы ведь вам не окулисты
Мы хирурги-ординаторы
Классные специалисты.
Если что-нибудь отрезать
Проще нет для нас задачи
Ждёт Вас операционный стол
Миг лови скорей удачи.

Анестезиолог, оденьте маску,
Расскажите больному сказку,
Подарите ему надежду 
И снимите с него одежду. 

Что там с инструментом? 
Бжиг - бжиг - бжиг наточен скальпель
Всё что внутривенно
Добавим капель.

Есть одна надежда
Что у больного
Всё что мы отрежем 
Вырастает снова.

Припев.

Вот катетер длиною в метр
Осторожно введём в уретер,
За брюшиной отыщем почку
И на этом поставим поставим точку.

Что там за канатик? Чик-чик-чик
Какой канатик? 
Ну тут же был канатик!- 
Это был семенной канатик! 

Как у нас там шовчик? 
Тьфу-тьфу-тьфу не кровоточит. 
Здесь нос не то чтобы комар
Профессор не подточит. 

Припев.

Есть одна надежда, 
Что у больного
Всё что мы отрежем, 
Вырастает снова. 

Граждане, послушайте меня!
Мне Утёсов вовсе не родня.
Только мне с рожденья пели
Мама возле колыбели,
А с пластинки Леонид Утёсов.

Родился он в красавице-Одессе.
Напротив Молдаванка и Пересыпь.
Пел на берегу лимана,
Как с Одесского кичмана
Взяли да сбежали два уркана.

Сколько его бездари стращали.
Джаз его всё время запрещали.
Били, мяли, колотили,
Бочки на него катили,
За границу вовсе не пущали.

Ох, и натерпелся, настрадался.
Только не сломался и не сдался.
Ни на миг не подал виду,
Джаз родной не дал в обиду,
Навсегда Утёсовым остался.

Слышал я ему за добрый труд
Звёздочку к столетию дадут!
Он дождётся этой чести,
Значит, с юбиляром вместе
В день столетья встретимся мы тут.

Ах, сколько дорог протолкав сапогом,
Я пядь не дошёл и расстался с полком.
Друзья все мои постарели уже,
И травы срослись на граничной меже.

Порою и я вспоминаю тот бой,
Но ты не поймёшь, мой товарищ седой.
Ты после войны уже много пожил,
Меня же тот снайпер навылет прошил.

Один здесь остался, я молод, я жив
Душою, хотя в остальном недвижим.
С тобой не сойдёмся во мнениях мы:
По разные стороны бродим земли.

Меня не вернёт тот потерянный полк.
К тебе не пришёл ещё смерти порог.
Когда-нибудь встретимся здесь - у меня,
Тебе расскажу я при свете огня,

Что думаю, верю во что теперь я.
Мы с вами поспорим о много, друзья.
Мы с вами поспорим под общей плитой,
Зачем и за что мы вступали в тот бой.

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Дворовой девке так заправил,
Что дворник вытащить не мог.
Кажется, А. С. Пушкин.

1
В деревне жил наш граф Загулин.
Любил вино он и табак.
И мог всадить любому пулю,
Зане рукою не слабак.

Он дуэлянт и - всё тут. Баста!
Сшибал придурков, как с куста.
Громадный член его, как басня,
Переходил из уст в уста.

И он такой гордился славой.
При всём при том - крутая сталь.
А между ног жил змей трёхглавый,
Слуга Венеры. Сущий тать.

Имел Загулин псов на псарне,
И жеребцов имел лихих,
И винокурню,
И пекарню,
И душ с полтыщи крепостных.

Его полны амбары жита,
В науках шибко преуспел,
И было так: всё шито-крыто,
Когда он девушек имел.

Пошлёт, бывало, няню в баню,
Чтоб мрамор паром пропотел.
И пригласит красавца Ваню
Разминку делать перед тем.

Ванюша был хоть из дворовых,
Но телом бел,
Лицом румян.
Из шёлка-бархата обновы,
И спозаранку в меру пьян.

- Чего-с изволите, хозяин? -
С вопросом Ваня дверь открыл.
И заиграл в разврат глазами,
И шёлк, и бархат приспустил.

У графских ног щенком ласкаясь,
Щекой припавши к сапогу,
Привстал Иван.
И граф, не каясь,
Имел,
Имел,
Имел слугу.

Налив в туфлю Клико Шампани,
Ванюше граф подал коктейль.
Рукой Ванюша пошаманил
И выпил градус без затей.

А граф Загулин тем не менье,
Ухи откушав с балычком,
Чайком натешившись с вареньем,
Ласкал уж скрипочку смычком.

По праву руку слушал Ваня.
По леву - слушал целый двор...
А как же пар? А как же баня?
О них особый разговор.

2
Здесь не свадьба, не поминки,
Вышибают клином клин.
Сорок девушек в парилке,
А Загулин граф - один.

Долго музыка играет.
Долго сказку говорят.
Девки ноги задирают,
Только щёлочки горят.

Где - поболе, где - помене:
Чёрно-розовый атлас...
По всему идёт именью
С переплясом перепляс.

А за баней люд шалавый
Хоть не ест, да горько пьёт.
Дым стоит. И змей трёхглавый
У Загулина встаёт.

Мылом мылят девки змея,
С ним целуются взасос,
И, артачиться не смея,
Задирают змею хвост.

Граф все щёлочки потрогал,
До единой обласкал,
Встал на выход у порога
Да и волю змею дал.

Девки в очередь и - к графу!
Низом стелется парок.
Девки - головы на плаху,
Ну а жопы - на порог.

А Горыныч-Змей ярится:
То выходит, то нырнёт.
Только серою клубится
У него в оскале рот.

Девки тешатся - довольны!
Выбор есть на две дыры.
Не желают девки вольной
До преклонной до поры.

Хорошо под графом девкам!
Дыркам - что? А змей устал.
И охальные припевки
Оскоромили уста.

Поют девки:
Мой милёнок рисовал -
Травушку окашивал.
Всё совал, совал, совал.
Всё совал, не спрашивал.

Как у нашего колодца,
Сики две взялись бороться.
Сика Сику секанула,
Сика ножки протянула.

Я по ягоды ходила,
Между ног напарила.
Под медведя угодила -
Думала, под барина.

Я, бывало, в рот совала
Леденцы-конфеточки.
У залёточки сосала
В саду на скамеечке.

А одна из них запела
Посармой да посармой,
Всё про то - про это дело,
Да с припевочкой такой:

Вырастали в огороде
Травы-разнотравия:
Трава-х.й, трава-бл..ь,
Трава - ё. твою мать.

И из бани девки трусом
По снежку бегут к избе...
Граф Загулин девкам - бусы,
Чарку водочки - себе.

3
Гибнет птица без полёта,
А без почвы - корешок.
Холостому жить охота.
Холостому хорошо.

Холостого не осилить,
Он деньжонками сорит.
И никто его не пилит
И за пьянку не корит.

Всё в своей он держит власти.
Сам глашатый и пророк.
Ждут четыре лишь напасти,
Только выйдет за порог.

Шилом море не нагреешь,
Членом душу не спасёшь,
Иль подцепишь гонорею,
Или шанкр приобретёшь.

Или вошь с лобка прихватишь,
Иль испанский воротник.
А коль денежки потратишь,
Их обратно возвратит

Управляющий с именья.
Соберёт тот час оброк
И на девичье на пенье,
И на банный на парок.

Хоть подставься на дуэли -
Пистолеты в две руки,
Когда бабы надоели,
Надоели мужики.

Пусть противник в сердце метит,
Сам сохатый от рогов.
Ты сиротками на свете
Не оставишь никого.

Банкомёт игру развяжет,
Будет некому пенять,
Коль под туз шестёрка ляжет,
Словно девка под коня.

На заклад побиться можно,
Состоянье промотать,
И тогда пойдёшь порожний,
Лишь головушкой мотать.

Ну а если на кровати
Вдруг останешься один,
Будешь сам себе в кровати
Госпожа и господин.

И пойдёт игра в постели.
И твои ладони - щёлк!
И ладони те при деле,
И в ладони - хорошо.

А задача та простая,
Коль в руке по кулаку...
Надо памятник поставить
Холостому мужику.

Продолжение следует.....

В завиточках блохи скачут.
Кот тоскует на полу.
Девки пьяные, а значит,
Не откажут никому.

Жарко. Девки запотели.
Молодые. Самый сок.
Подходи, кто в этом деле
Знает вкус и знает толк.

Камердинер рот раззявил,
Но он ё...ь никакой.
Между тем чета хозяев
Удалилась на покой.

До постели друг сердечный
Нёс Аглаю на руках.
Постоим и мы со свечкой
И посмотрим - что и как.

На пуховую перинку,
На дубовую кровать...
Сам ей ноженьки раздвинул,
Приказал Косима звать.

Миг прошёл. Косим - уж вот он!
Только скрипнуло крыльцо.
Пахнет кучер конским потом,
Застоялым жеребцом.

И, запутавшись в нарядах,
Заспешил, Косим, кружа.
А графиня так и рада,
Только губоньки дрожат.

Взглядом граф его одобрил.
Кучер молвил: Ё - моё!
И, достав свою оглоблю,
Ввёл до самых до краёв.

- Не суди, граф, коль угроблю.
Велика твоя цена.
Но Аглаина утроба
Вся как роза расцвела.

Целовал Косимка груди,
И Аглая стала плыть...
О! Косимка не забудет!
Будет внукам говорить.

Граф курил кальян. Дивился:
Вот работа на заказ!
И у графа пробудился
Змей трёхглавый - в самый раз!

Только барыня строптива.
Показать охота прыть.
По-французски рот открыла -
Змея хочет проглотить.

С белых ляжек сок закапал,
Да испаринка меж губ...
Только змей не лез нахрапом,
Тёрся возле и вокруг.

И Аглая змея мучит.
Хочет крикнуть: Караул!
Вот и сдался гад ползучий,
Прямо в логово нырнул.

Всё увидел. Всё подслушал
Ваня - верный их холоп.
Быстро сбегал на конюшню,
Серп и молот приволок.

Нехорошее замыслил:
Всех изрежу на ремни!
Ведь холоп всегда завистлив,
Хоть услужлив, но ревнив.

Поплевав в ладони, ахнул
Изо всех холопских сил.
Млатом он ударил графа,
А графине серп вонзил.

Первый был удар удачен.
И второй удар - как раз!
Ване каторгу назначат.
И... кончается мой сказ.

Прежних графов нет в помине.
Их поместья разорят.
Но в почёте и поныне
Серп и молот в Бондарях.

     Эпилог.
Ах ты, Русь,- страна лихая!
Вечный бунт и непокой.
Девки плачут, воздыхая,
Над супружеской четой.

Всё почистили, помыли,
Среди дворни пересуд.
Кони бешеные в мыле
Весть печальную несут

До Москвы, столицы нашей,
От тамбовского села.
И уже с кремлёвских башен
Глухо бьют колокола.

Чем пропасть от рук холуя,
Лучше встать на эшафот...
Генерал-аншеф такую
Весть навряд переживёт.

Сам аншеф от слёз ослепнет,
Сгинет в ночь - и был таков!
В Бондарях в фамильном склепе
Схоронили голубков.

Не захватчики - татары,
Добрым чувствам вопреки,
Всю на брёвна раскатали
Ту усадьбу мужики.

Сам Косим, ушёл в запои,
На себе рубаху рвал,
Что, мол, в графские покои
Он с оглоблею нырял.

И, штаны, спуская, мерил
Ту оглоблю напоказ.
Но ему народ не верил,
Потешался всякий раз.

Графским змеем Ваня бредил,
Зад вилял из-под полы...
Взяли Ванечку в железо
Да в стальные кандалы.

Взяли Ванечку в железо -
Все браслеты на руках.
Так и сгинул он, болезный,
На свинцовых рудниках.

Революцией крещённый
Русский люд - без дураков!
Ваня трижды отомщённый
Кровью бар и кулаков.

Не поруганный, не клятый
В бронзу звонкую отлит
В Бондарях с рукой поднятой
Ванин памятник стоит.

И у нас народ послушный
Сыпал золото в навоз,
Потому стоит Ванюша -
Коммунист, а не прохвост.

     КОНЕЦ.

Ну и что? Раз баба в теле
Мягче пуха и пера?
Много дырок навертели
Золотые юнкера.

Я скажу, читатель, честно,
Чтобы воду не толочь,
Была целая невеста,
Генерал-аншефа дочь.

И не в песне спеть про это,
И не в сказке рассказать,
Как стонала до рассвета
В спальне брачная кровать.

А Загулин в энту пору
Был наездником лихим.
Хорошо, когда есть порох,
Чтоб держать его сухим.

Пир гудит. Народ дивится.
Граф Загулин между тем
Обработал царь-девицу,
Даже волос не вспотел.

Любит сказ, чтоб чин по чину.
Сам носи, что сам пошил...
Я скажу одну причину,
Почему аншеф спешил.

Выдать дочь - благое дело!
У Аглаи сок потёк,
Потому, как переспела
И слаба на передок.

Одержал наш граф победу,
Даже волос не вспотел..
Здесь бы надобно поведать
Всё, что было перед тем.

Генерал-аншеф корнета
Сам приблизил, видя прыть,
Чтоб корнет тот смог за это
Дочь Аглаю полюбить.

Что кружить судьбе без толку?
Надо дать и передых.
И в высокую светёлку
Спроводили молодых.

Дверь запёрли на щеколду,
Доверяясь босяку.
Генерал припал щекою
Сам к дверному косяку,

Чтоб всё было честь по чести,
Чтоб всё было на слуху.
А перинки у невесты
На лебяжьем на пуху.

В звёздном блеске эполеты,
В голове похмельный гуд,
Но корнеты не поэты,
Свою честь не берегут.

Он, корнет, невзвидя солнца,
Думу думал, как тут быть:
Или вышибить оконце,
Или целку проломить?

Страх корнету печень выел.
Не залечь ему на дно.
Он нырнул, надвинув кивер,
Прямо в венское окно.

Не догнать корнета пуле...
В щекотливый тот момент
Подвернулся граф Загулин,
Показал свой инструмент.

И заскрёб аншеф в затылке.
И Аглая заскребла.
Похотливым взглядом пылким
Змея графова прожгла.

Обольщённый дамской славой,
Этот баловень судьбы,
Он взъярился, змей трёхглавый,
И поднялся на дыбы.

Генерал, набравши духу,
Графу денег предложил,
А к деньгам в придачу руку
Царь-девицыну вложил.

Граф намедни, банк метая,
Промотал казну не в срок,
Потому жену Аглаю
Выбрал он, а не острог.

Может, лучше было б пулю
В лоб пустить себе, сам-друг.
Был повесою Загулин,
А теперь, прости, супруг.

Граф головушку повесил.
Ссыт Аглая в потолок.
Пролетел медовый месяц,
Граф в имение утёк.

5
Крови нет - моча не греет,-
Говорил мой дед Лука.
Если девка пламенеет,
Значит, хочет мужика.

Хороша была запевка,
Да Аглая чуть жива:
И не баба, и не девка,
И не мужнина жена.

Обесчестил. Обесславил.
И в деревню укатил.
Растревожил змей трёхглавый,
Животину опалил.

Воспылала, восхотела
Пуще прежнего теперь...
А пожар тот, знамо дело,
Не бывает без потерь.

Причепурилась Аглая,
Золотишко натрясла.
Знать, судьба её такая,
Что по кочкам понесла.

По Тверскому по бульвару,
По Садовому кольцу,
То купец не по товару,
То товар не по купцу.

Не дадут полушки медной,
Не завалят на кровать...
Вроде девки непотребной
Стала глазками шнырять.

Дочь всесильного вельможи,
В кольцах сдобная рука,
Но меж ног у ней всё то же,
Что у Дуньки с кабака.

И под мышками потеет,
Да и щёлка без затей.
Может, губки посочнее,
Язычочек посрамней.

Понесёт Москва, закружит.
Ты, Аглая, не зевай!
Груди выстави наружу
Да и задом повиляй.

Шла Аглая, грудь навыкат.
Ножка спелая вперёд.
Подошёл гусар, стал выкать
И за талию берёт.

Ну а барышня и рада -
Поцелуи на лету.
Благо сад Нескучный рядом,
Куст сиреневый в цвету.

Сизый голубь - да к голубке,
Сам крутую кажет стать.
Завернул батист на юбке,
Губки начал щекотать.

И зарделася Аглая
От нескромных от речей.
Только ноженька нагая
У гусара на плече.

Припадал гусар напиться.
Тело барышни как мёд.
И скакала царь-девица,
Только волосы вразлёт.

Сник гусар. Ей нету сладу.
Мнёт Аглая клевера.
По Нескучному по саду
Проходили юнкера.

Юнкера не гимназисты
И студентов половчей.
Видят - девушка в батисте,
А гусар в параличе.

Сослуживцу помогая,
Сняли ноги с эполет.
И решилась вдруг Аглая
Сделать каждому минет.

У кого какая жила...
Но у всех одни права.
По ранжиру встали живо,
Расчехлившись, юнкера.

И руками помогая,
Всяк не тонет, а плывёт,
Потому, как та Аглая
В губки алые берёт.

И подняли крылья птицы,
Соколята-юнкера.
Предложили царь-девице
Перебраться в номера.

Где цена не дорогая.
Кто заплатит, тот и гость...
На постель легла Аглая -
Груди вместе, ножки врозь.

Смоль волос нежнее шёлка,
В горсть бери и не зевай!
В волосах алеет щелка,
Хоть глазищи закрывай.

Юнкера сопят, ныряя,
По душе пришлась игра.
А меж тем лежит Аглая
Не жива и не мертва.

Стал один икать с испугу.
А другой сказал: Авось!
И оставили подругу -
Груди врозь и ножки врозь.

Подходил народ дивиться.
Отвернулся - кто скромней.
Видят - барышня томится,
Панталоны не при ней.

И лежит она нагая,
Только задом наперёд.
Будет счастлива Аглая,
Как сама в себя придёт.

Продолжение следует.....

Пусть стих журчит ручью подобный.
Пускай поведает о том,
Как жил-был кучер - член с оглоблю,
Не прикрывался армяком.

Был кучер тот до девок рьяный,
С хорошим именем Косим.
Сам граф Загулин, коли пьяный,
За член здоровывался с ним.

Косим - ни слова, ни полслова.
Косим у барина в чести.
Мог уложить быка мирского
Иль членом яблок натрясти.

Бывало, выйдут на подворье
И с графом меряться начнут.
За животы хваталась дворня,
Свой крепостной забросив труд.

Такого мир не видел блядства.
Под сенью трепетных ракит,
Бывало, девки оголятся,
Чтоб распалились игроки.

И мужики приходят в ужас.
А бабам радостен намёк.
Граф змея выпустит наружу,
Косим - оглоблю поперёк!

Всегда на равных спор кончался.
Судья от водки чуть живой,
А на суку опять качался
Мужик, пристыженный женой.

Руками плещут девки графу.
Всяк подставляет свой перёд.
А граф сорвёт с плечей рубаху
Да и Косиму подаёт.

Опять натопит няня баню,
Чтоб было жарко без порток,
С Косимом граф уважат Ваню,
А девок - это уж потом.

Потом напьются до упора.
День пролетел. Косим и рад,
А графу что до разговоров?
Был граф известный демократ.

          7
Много тайн наука знает.
Но всесилен парадокс.
Между графом и Аглаей
Связь была без проводов.

Эдисонов и Петровых
Свет ещё не произвёл.
Нет приборов электронных,
Нет ещё радиоволн.

За сохою ходит пахарь,
Ещё каша в голове...
Но Загулин только ахнет,
Враз аукнется в Москве.

В Бондарях в разврат играют,
Выпускает граф пары,
И дерёт уже Аглая
Ноги выше головы.

Ваня в дверь забарабанит,
Граф Загулин тет-а-тет
Между ног поставит Ваню
На любовный на предмет.

Вслух ещё никто не знает
То, что Ваня голубой,
А в Москве уже Аглая
Завернула хвост трубой.

Девки прыгают в постелю,
Графу змея шевелят,
А жена плывёт - поспела,
Брызги в стороны летят.

Граф, бывало, выпьет водки,
Заедая балычком,-
У Аглаи кашель в глотке,
Кус становится торчком.

И хоть глотка та огромна,
Змею графову под стать,
Ей бы, глотке той, скоромны
У гусара поглотать.

Мысли всякие терзают,
И под брюхом непокой...
Я, Галина, тоже знаю
Вкус скоромины такой.

Слаще этого на свете
Не бывает ничего,
Глотка - то же знают дети,
Инструмент не речевой.

На охоту граф поскачет -
У Аглаи зуд меж ног.
Юнкеров увидит, значит,
Обивать начнут порог.

Ну а если станет скучно
Юнкерами володать,
Выручает сад Нескучный,
До него рукой подать.

Там народ, всё больше русский,
Хоть торговый, да не жмот.
Сунут лапища под блузку -
Как пожаром обожжёт!

Так и жили граф с Аглаей,
С телепатом телепат.
Друг о друге точно знают,
Только лишь не говорят.

Но пришла зима, корёжа,
Выдирая бычий рог,
Сад Нескучный стал порожним,
У Аглаи пуст порог.

Уж извозчик на полозьях
В рукавицу прячет нос,
И скрипит, скрипит тверёзый
Русский батюшка-мороз.

И налево, и направо
Всё овчина по бокам.
Разбежался люд шалавый
И сидит по кабакам.

В Белокаменной зимою
Были девки нипочём.
И легла коса змеёю
Через левое плечо.

Ах ты, зимушка лихая!
Лёд такой, хоть в кузне куй.
Затужила тут Аглая
По родному муженьку.

- Что ж я дурой непутёвой
Коротаю бабий век?!
А на шубке бархат новый,
Воротник - соболий мех.

Глаша, личико открой-ка!
Будет с мужем - благодать.
Прикажи лихую тройку
Завтра утром запрягать.

Полоз ластится к сугробу.
Рукавица руку жмёт...
Иль до свадьбы, иль до гроба
Всё, конечно, заживёт.

Горечь прежняя истлела.
Превратилось всё в муку.
Я ведь тоже так летела,
Задыхаясь, к мужику.

У меня охота в теле.
Грудь высокую печёт.
Мой милёнок сполз с постели -
Только ноги калачом.

Мой родимый! Мой законный!
Что ж ты - рученьки враскид?!
Между ног шнурком ремённым
Член обсосанный висит.

Знать, всю силушку украли
Бабы-суки у тебя...
А в постели хнычет краля,
Рыжий волос теребя.

Я за дверь! Замки закрыла.
Мне ль теперь тужить о нём?
Я избёнку запалила -
Полыхай любовь огнём!

Ты прости, читатель славный,
Что не та строка легла...
Тройка мчит, и полоз санный
Лижет русские снега.

Вновь зима на белом свете,
Солнце стылое висит,
Едет барыня в карете,
Лишь бубенчик голосит.

Зайцы прыгают у прясел,
Видно, спорят - кто белей?
Сам ямщик с утра заквасил,
Весь румяный до бровей.

Не по щучьему веленью
За мосточком вырос мост.
Едет барыня в именье -
От Москвы полтыщи вёрст.

Мысли разные роятся:
Что ей делать? Как ей быть?
Ямщику сейчас отдаться
Или с этим погодить?

Отдерёт, как отстирает,
Губки сочные у ней.
Неужели ей, Аглае,
Ждать до самых Бондарей?!

Мнёт Аглая, пламенея,
На лобке тугую шерсть.
Волчья полость на коленях
Вся горячая, как есть.

И ямщик припал, ласкаясь,
Заиграла страсть в крови.
Зубы белые оскалил,
Сам под полость ту проник.

Он нырнул туда, как в воду,
Он и пьяный - не нахал.
Хоть ямщик - мужик от роду,
И о чести не слыхал.

То, что есть, и то, что было,-
Всё в дыхании одном.
И карета заходила
На рессорах ходуном.

Едут день, другой и третий -
Зимний день накоротке,
Сама барыня в карете,
Сам ямщик на воздушке.

Как ямщик достанет дышло,
Так нырнёт в карету к ней...
Вот и мчались с передышкой
До весёлых Бондарей.

9
Ах, село моё степное!
Вспоминай меня и ты...
За рекой бугры стеною,
Как Уральские хребты.

Где ж вы, годы молодые?
Наши парни без усов?
Помню окна я сквозные
Тех фабричных корпусов.

Где Леон, барон французский,
Бондарцами помыкал.
Шаг широкий, галстук узкий
И безмерный капитал.

Он Загулину приятель.
Не родня, а всё же друг.
У него мануфактура.
У Загулина - народ.

Ох, прости меня, читатель,
Потеряла рифму вдруг!

Ничего. Сейчас поправлюсь.
Только брови насурьмлю.
Может быть, тебе понравлюсь,
Коли дальше не совру.

Вот и снова солнце светит.
Вот и церковь вдалеке.
Едет барыня в карете,
А ямщик на облучке.

Ямщикова морда в сале,
Хоть прикуривай с лица.
Кони вкопанные встали
У Загулина крыльца.

Граф красуется с Ванюшей,
Дует в стылую ладонь.
А Косимка на конюшне
Бьёт оглоблею ледок.

Из кареты в шубке зимней
Вышла барыня -
Нет сил.

Он, Косим, оглоблей длинной
Разум барыне смутил.

Графа барыня целует,
За разлуку не корит.
А Ванюша шаль цветную
Всё примерить наровит.

Встал Косим - зипун в заплатах,
Как позор своей страны.
Он, смутясь, оглоблю прятал
В полосатые штаны.

Граф в хоромы вводит гостью.
А в хоромах маета:
Повар бьёт бараньей костью
Зазевавшего кота.

Стол накрыт. И - чарки в воздух!
Как водилось испокон.
Но раздался чей-то возглас:
Девки! Девки у окон!

Облепили девки окна -
Зырят барыню свою.
А у той глаза намокли,
Шепчет барину: Люблю...

Пригласили девок в залу.
Всем налили - пей до дна!
А у девок губки алы
То ль с мороза, то ль с вина.

Балалайку взял Ванюша.
А трёхрядку взял Косим.
Барин водочки откушал,
Заиграть-сыграть просил.

Граф Аглае змея всунул.
Змей ужалил потроха.
И ударил Ваня в струны.
И Косим раздул меха.

Девок хмель на спевку манит.
Вечер окна заволок.
И от бондарских страданий
Зашатался потолок.

Поют девки:
Я у барина жила -
Гулюшки да гулюшки.
Пила-ела, что хотела,
А работать хуюшки!

Оп-па! Оп-па!
Жареные раки.
Приходи ко мне домой,
Я живу в бараке.

Загорелась моя рига.
Х.й с ней, с ригою!
Приведи ко мне задрыгу,
Я на ней попрыгаю.

Оп-па! Оп-па!
Жареная щука.
Приходи ко мне домой,
Но сперва пощупай.

Приходи ко мне в полночь,
Будем семечки толочь.
Моя ступа, твой толкач.
Коль сломается - не плачь.

Оп-па! Оп-па!
Жарина да парина.
Заходила ходуном
Барыня на барине.

Вот и звёзды появились.
Месяц губы закусил.
Девки наземь повалились,
Девки выбились из сил.

Граф Загулин молвил слово:
Всем налить по отходной!
Девки скинули обновы.
Нынче девкам выходной.

Окончание следует...

Графиня была - словно пташка - невинна,
Не знала ни грязи, ни туфты грошовой.
А граф был свинья и большая скотина,
И быстренько спутался с этой Петровой.

Напрасно графиня металась в сомненьях,
Напрасно рыдала в роскошной столовой,
Напрасно молила его на коленях:
Отстань, ты, паскуда, от этой Петровой!

Она не жалела ни брошек, ни пудры,
Что день - то другая какая обнова,
А граф все же топал до этой лахудры,
И все ей нашептывал:  Ух ты, Петрова!

Однажды, с мечом подойдя к кабинету
Графиня сказала ужасно сурово:
Герба (Креста) на тебе на мучителе нету,
Отстань ты, паскуда, от этой Петровой!

Но граф был как будто в чаду алкогольном,
Точнее сказать был под мухой слоновой.
Он шваркнул графиню башкой с антресолей.
А после потопал до этой Петровой.

Графини роскошное пышное тело
Лежало в пыли на дорожке ковровой.
Шептала она языком онемелым:
Ну что же, попомню тебе я, Петрова!

Ее схоронили роскошно и пышно.
Граф пролил слезу на скамейке садовой.
Весь день его не было видно и слышно,
А ночью потопал до этой Петровой.

Но в полночь графиня восстала из гроба
И, с крышкой явившись мореной дубовой,
Она таки съездила этого жлоба,
А после заехала этой Петровой.

Вот так богачи развлекались и жили-
Теперь уж давно не бывает такого-
Давно похоронены в братской могиле
И граф, и графиня, и эта Петрова.

Припев:
      Em                         Am
  Прошу вас ваша честь вниманья маломальского
     D                       G
  Не то я вымру весь как лошади Пржевальского
     Am                       H7          Em
  Не то я вымру весь как лошади Пржевальского

Графиня вы прекрасны как Церцея
За поцелуй один я все отдам
Ведь вашу спальню держат на прицеле
Моей любви послушные стада

Припев.

Графиня я подрался на дуэли
За то, что граф сморкался в ваш платок
Я каждое пятно на вашем теле
Расцеловал бы если б только мог

Припев.

Графиня приезжайте в полночь к дубу
Я сена там немножечко припас
Графиня мне приснились ваши зубы
Я вас love you я думаю о вас

Припев.

Придётся им - слышат - увидеть
В позоре родную страну...
И храброе войско разбито,
И сам император в плену!

Печальные слушая вести,
Один из них вымолвил: Брат!
Болит моё скорбное сердце,
И старые раны горят!

Другой отвечает: Товарищ!
И мне умереть бы пора;
Но дома жена, малолетки:
У них ни кола, ни двора.

Да что мне? Просить Христа ради
Пущу и детей и жену...
Иная на сердце забота:
В плену император! В плену!

Исполни завет мой: коль здесь я
Окончу солдатские дни,
Возьми моё тело, товарищ,
Во Францию! Там схорони!

Ты орден на ленточке красной
Положишь на сердце моё,
И шпагой меня опояшешь,
И в руки мне вложишь ружьё.

И смирно и чутко я буду
Лежать, как на страже, в гробу...
Заслышу я конское ржанье,
И пушечный гром, и трубу.

То Он над могилою едет!
Знамёна победно шумят...
Тут выйдет к тебе, император,
Из гроба твой верный солдат!

Рано утром нас будили.
Не кормили, а поили 
Водкою одной, 
Водкою одной! 

Но давить родного брата 
Можно лишь спьяна, 
Можно лишь спьяна! 

Подготовив понемногу, 
Повели нас в путь-дорогу; 
К Невскому пошли, 
К Невскому пошли! 

Здесь в дворы нас засадили 
И настрого запретили, 
Чтобы не орать, 
Чтобы не орать! 

Не по нас была засада, 
Земляков брала досада 
На такой приказ, 
На такой приказ! 

Много, мало мы сидели, 
Втихомолку, не галдели, — 
Слышь, команда нам, 
Слышь, команда нам!

Выходите на тревогу, 
Фараонам на подмогу: 
Клейгельс ослабел! 
Клейгельс ослабел! 

Вышли мигом на свободу, 
Видим тысячи народу; 
Весь народ шумел. 
Весь народ шумел! 

Тут и вольный, и военный, 
И бродяга, и поштенный, 
Все шумели тут, 
Все шумели тут. 

Сперва зачали студенты, 
Подхватили тилигенты, 
Подсобил народ, 
Подсобил народ! 

Храбрый Клейгельс-генерал 
Всё подале удирал 
И кричал с коня, 
И кричал с коня!

А Вяземский-генерал 
Тот на Клейгельса кричал: 
Слушайся меня, 
Слушайся меня!

Ваше-ство, не смейте драться, 
Ваше-ство, не сметь мешаться 
Не в свои дела, 
Не в свои дела!

Смирно! Стой! — кричит удельный. 
Бей, топчи! — вопит бездельный 
Клейгельс-генерал, 
Клейгельс-генерал! 

Молоток пошёл тут в дело, 
Офицерику влетело — 
Кровью залился, 
Кровью залился!..

Кутерьма затем стряслася, 
Драка, свалка началася! 
Бросили и мы, 
Бросили и мы! 

Безоружных колотили 
По башкам их молотили, 
Словно на току, 
Словно на току!

Полилася кровь ручьями, 
Заливалися слезами 
Многие тогда, 
Многие тогда... 

Эх, солдатская ты доля! 
Как бы наша была воля, 
Разве бы пошли, 
Разве бы пошли?! 

Не зазорно ль для солдата 
Колотить не супостата, 
А честной народ, 
А честной народ? 

И калечить всех стараться, 
И над бабой надругаться- 
Это ль в похвалу, 
Это ль в похвалу? 

Как пришли домой мы в роту, 
Принесли одну заботу 
О своём грехе, 
О своём грехе! 

Пост великий осквернили: 
Что народу подавили – 
Ну-тко отговеть, 
Ну-тко отговеть! 

Попоститься, помолиться, 
С грехом тяжким разлучиться, 
Хоть не наш тот грех, 
Хоть не наш тот грех! 

Эх, отцы вы командиры, 
Опоганили мундиры, 
Чистые досель, 
Чистые досель! 

1901 

И ветер, и ливень надсадным дуэтом
Запели за синим от молний стеклом.
И целую ночь цветомузыка эта
Мне спать не давала: грустил о былом.

Бил пылко ударник, и скрипка рыдала,
И плакал в оркестре дождя саксофон.
А ты ничего, ничего не слыхала.
Ты сладко спала. Был глубоким твой сон.

Чему-то порой ты светло улыбалась.
Раскрывшись во сне, беззащитно - мила.
Была ты сама как открытая радость,
До боли, до слёз мне родною была.

Ты пахла жасмином. Из лет будто вешних
Тончайший его аромат наплывал...
Прости мне, любовь, что порою был грешен.
Что, с хмелем не сладив, других обнимал.

Мне радость не в радость, когда ты не рядом -
Лишь накипь в душе, как года, не итожь...
Гремели всю ночь грозовые разряды,
Лил, души светля, очистительный дождь...

Припев:
А муж твой далёко в море
Ждёт от тебя привета,
В суровом и дальнем дозоре
Шепчет он: С кем ты? Где ты?

Зубки твои в чувственном оскале,
Тонкая, изломанная бровь.
Слишком многие тебя ласкали,
Чтоб мужскую знала ты любовь.

Припев.

Офицеров знала ты немало -
Кортики, погоны, ордена...
О такой ли жизни ты мечтала,
Трижды разведённая жена?

Припев.

У любви порочной ты во власти.
И тогда, послушны и легки,
Цепенеют в пароксизме страсти
Пальчики изнеженной руки.

Припев.

Наполняясь, звякнули бокалы,
На подушку капли уронив,
Сброшенный мужской рукой усталой,
Шлёпнулся на пол презерватив.

Припев.

Лишь порою встанешь ты не рано
С грустью от загубленной красы...
А на вечер - снова рестораны,
И снимаешь тонкие трусы.

Припев.

Отошли в небытие притоны
Лёгких девок в наши времена,
Но верна велению закона
Чья-нибудь хорошая жена.

Припев.

Познакомился с черноглазою,
Это было весенней порой.
Щёчки алые, губки бантиком,
И прилично одета собой.

Проводил её до парадного,
Её губки меня обожгли,
Шёл обратно я той дороженькой,
По которой мы с миленькой шли.

Прихожу домой, раздеваюся,
Посмотрел на часы – ровно три.
Раздеваюся, а сам думаю:
Вот девчоночка, чёрт побери!

Так полгода прошло, выпал первый снег,
О знакомстве я стал забывать,
Не видал её, не встречал её,
Вдруг однажды встречаю опять.

Увидала меня, изменилася,
Вдруг вплотную ко мне подошла:
Милый Колечка, я беременна, 
От тебя это скрыть не смогла!
Милый Колечка, я беременна, 
От тебя это скрыть не смогла!

Тут как громом меня ошарашило,
Ведь я видел её только раз!
Уверял её! Умолял её!
Но не спас меня этот отказ.

Протокольчики через милицию,
Через месяц повестка была.
На суд вызвали – обвиняемым,
Губки бантиком тоже пришла.

Говорил судьям, не поверили:
Надо раньше за этим смотреть!
Вот за эти-то губки бантиком
Припаяли платить одну треть!

От хорошеньких милых девочек,
Как от стенки горох, я лечу:
За чужой-то грех губкам бантикам
115 целковых плачу!
За чужой-то грех губкам бантикам
115 зелёных плачу!

Эй, пуля-дура веселись,
Ведь это твой фортуны час,
Здесь девять граммов стоит жизнь,
Грустить аллах начнет сейчас,
Что офицер здесь, что солдат,
И тех и этих дома ждут,
А ты сжимаешь автомат,
Как раскаленный прут.

Ты ехал: знал, что будет бой,
Ты ехал: знал, что будет драка,
За бессмысленный огонь,
И крови друга на руках,
Он был такой же, как и ты,
Он на посту рассвет встречал,
И были у него мечты,
Когда б увидеть свой вокзал.

Сорок девятый опер полк,
Окончил миссию свою,
На время здесь огонь умолк,
Вот на перроне я стою,
Огнями Питер нас встречал,
И видит Бог, мы живы все,
А дома ведь никто не знал,
Как мы скучали по зиме.

- Зачем ты, парень, торопился,
Зачем коня так быстро гнал?
Или десятника боялся,
Или в контору задолжал?

- Десятника я не боялся,
В контору я не задолжал.
Меня товарищи просили,
Чтоб я коня быстрее гнал.

Ох, шахта, шахта, ты - могила.
Зачем сгубила ты меня?
Прощайте, все мои родные,-
Вас не увижу больше я.

В углу заплачет мать-старушка.
Слезу рукой смахнёт отец.
И дорогая не узнает,
Каков мальчишки был конец.

Прощай, Маруся ламповая,
Ты мой товарищ стволовой.
Тебя я больше не увижу -
Лежу с разбитой головой.

Гудки тревожно загудели,
Народ валит густой толпой.
А молодого коногона
Несут с разбитой головой.

Стоял на вокзале семнадцать он суток,
Весь Нерчинск за участь тюрьмы трепетал,
Буржуям и тем уж было не до шуток,
Как поркой, расстрелом он славу стяжал.

В составе его был вагон из бетона,
Обиты железною бронью крутом,
С утра и до ночи слышались стоны
И вопли борцов за свободу на нём.

К воротам тюрьмы подходил он исправно,
Арестованных он уводил.
Затем у горы их расстреливал тайно
И трупы убитых в снегу хоронил.

Нет слов описать той жестокой расправы,
Которую может лишь зверь так карать…

Довольно, Семёнов, напился ты крови,
Тебе уж пора бы идти на покой,
Свобода давно уж нахмурила брови,
Со злобой тебе угрожает рукой.

Посмотри же, Семёнов, поднялася туча,
А с запада армия ленинцев стойких идёт,
Эта песня сильна и могуча -
Вставай, поднимайся, рабочий народ!

О чём ты льёшь слёзы из карих очей?
О добром коне ли, о сбруе моей?

О том ли грустишь ты, что, крепко любя,
Я, милая сердцу, просватал тебя?

Не жаль мне ни сбруи, не жаль мне коня!
С тобой обручили охотой меня!

Родной ли, отца ли, сестёр тебе жаль?
Иль милого брата? Пугает ли даль?

С отцом и родимой мне век не пробыть;
С тобой и далече мне весело жить!

Грущу я, что скоро мой локон златой
Дон быстрый покроет холодной водой.

Когда я ребёнком беспечным была,
Смеясь мою руку цыганка взяла.

И, пристально глядя, тряся головой,
Сказала: Утонешь в день свадьбы своей!

Не верь ей, друг милый, я выстрою мост
Чугунный и длинный хоть в тысячу вёрст;

Поедешь к венцу ты - я конников дам:
Вперёд будет двадцать и сто по бокам.

Вот двинулся поезд. Все конники в ряд.
Чугунные плиты гудят и звенят;

Но конь под невестой, споткнувшись, упал,
И Дон её принял в клубящийся вал...

Скорее бандуру звончатую мне!
Размыкаю горе на быстрой волне!

Лад первый он тихо и робко берёт...
Хохочет русалка сквозь пенистых вод.

Но в струны смелее ударил он раз...
Вдруг брызнули слёзы русалки из глаз,

И молит: Златым не касайся струнам,
Невесту младую назад я отдам.

Хотели казачку назвать мы сестрой,
За карие очи, за локон златой.

Припев:

Эй, браток, давай гони на полный газ.
Я хочу своих друзей собрать сейчас,
Погулять да и выпить от души
И обкуриться вдоволь с друзьями анаши.

Здорово, кореш, как живёшь, какое настроение?
Какие в городе дела, какое положение?
На жизнь кругом цена растёт, народ в недоумении.
Давай прокатимся в кабак, там примут с уважением.

Припев.

Повеселимся до утра, откроем настежь двери.
Гуляй да пой, моя душа, забудем про потери -
Со мною все мои друзья и девочки фартовые.
Не променяю ни на что я эту жизнь бедовую!

Припев.

Эх, разбросаю грусть свою налево да направо,
Когда мне в жизни не везло, забыть имею право.
Вся жизнь моя - игра с огнём, игра без ясных правил.
И дров нарублено полно, и сделано немало!

Припев.

Раз тёмной ночкой пошли мы на дело,
В деле был вор, а на шухере я.
Вор оторвался, а я не успела,
И в уголовку забрали меня.

Мусор пытал меня, крыса позорная:
Сказывай, сука, с кем в деле была?
А я отвечала гордо и смело:
Это душевная тайна моя!

Мамочка-мама, прости, дорогая,
Что дочку-воровку на свет родила!
Вора любила, за вором ходила,
Гуляй, мой хороший, не выдам тебя!

Раз, тёмной ночкой, пошли мы на дела,
В деле был вор, а на шухере я.
Вор оторвался, а я не успела,
И в уголовку забрали меня.

Мусор пытал меня, крыса позорная:
Сказывай, сука, с кем в деле была?
А я отвечала гордо и смело:
Это душевная тайна моя!

Мамочка-мама, прости, дорогая,
Что дочку-воровку на свет родила!
Вора любила, за вором ходила,
Гуляй, мой хороший, не выдам тебя!

Припев:
От тебя убежит печаль,
Заиграет в душе рояль,
Счастье к сердцу подкатится,
Боль любовью загладится.
Растворятся все шалости,
Твои в жизни усталости.
Слёз от радости не скрывай,
Грусть скорей забывай.

Братец Юрик-Орлов с тобой
Будет рядом сидеть.
Сорок раз назовёт сестрой.
А Чалдон станет петь,
Кехта в руки возьмёт баян.
Люди музыку ждут.
Чертопал, Лёник и Шахан
В пляс бухие пойдут.

Припев.

Своих двадцать лет вспомнишь вдруг.
Выйдешь из-за стола.
Ты влетишь в этот дружный круг,
Как бы в мишень стрела.
Танец на всю десяточку
Приподашь мужикам.
Косанёшь под двадцаточку.
Руки сложат по швам.

Припев.

Полевалка с Людмилой свой
Номер пустят вторым.
Вот таким день рождения твой
Оказался живым.
Конь же скажет всем: наливай,
Нужно пить до кондиции.
Чтоб душа понеслася в Рай,
Ну, а ноги в милицию.

А в парке тополь, в масхалат одетый,
Стоит у входа, словно часовой.
И грязь не липнет на мои штиблеты,
Когда иду по улице к пивной.

Как снегири на выбеленных крышах,
У перекрестка под гудки и свист
Танцует трио постовых мартышек
На свежем льду веселый танец твист.

В масть флюгера им оттопырь, злодеям, 
Холодный ветер, магаданский вор. 
Пускай звенят, как люстры в бакалее,
На мой ништяк и дедов приговор.

Гуляй, рванина, коли срок не вышел,
Рви души и рубахи на груди,
Что завтра ждать, забившись в норку мышью,
Придет оно, вот там и поглядим...

Пускай погибну безвозвратно,
Навек друзья, навек друзья.
Но все ж покамест аккуратно
Пить буду я, пить буду я.

Без пиджака, в одном халате,
Шинель одета в рукава.
Фуражка теплая на вате -
Что б не болела голова.

Когда я только полупьяный,
Я часто вспоминаю Вас.
И по щеке моей румяной
Слеза катится с пьяных глаз.

А утром перед эскадроном
В седле я буду строг и прям.
И взором медленным и томным
Ловить улыбки милых дам.

Я возвращался на рассвете,
Всегда был весел, водку пил.
На Петербургском факультете
Образованье получил.

Белеет парус одинокий
В житейском море, господа...
Привет - немытая Россия
Гори, гори моя звезда!