Щербаков Михаил Текст песни: Другое обращение к герою
Проживи, как я хоть двести Лет, хоть триста, хоть на месте Сидя, хоть чертя кривые, - Ты в таблицы восковые Не уверуешь, как я. Мудрено читать на воске... Да и мир - скорей подмостки, Чем, увы, библиотека. И плевать какого века Есть метафора сия.
Ты невзлюбишь этот тямный Балаган с его скоромной Болтовняй, с битьям предметов Кухни, с блеяньем кларнетов И жужанием гитар, С невменяемым партером И любовником-премьером, Что на горе всем актрисам, Хоть и выглядит нарциссом, Вся же пахнет, как кентавр.
Ты дерзняшь, как от заразы, Прочь бежать, презрев приказы, Коих альфа и омега В отрицании побега, Дескать, тоже болтовня! И раскаешься тем паче В должный срок. Но как иначе? Я ведь брал счета к оплате, А тебе с какой же стати Быть удачливей меня?
Новым Глостером, впустую Принимая за крутую Гору плоское пространство, Станешь ты менять гражданство С быстротоц сверхзвуковой, Примеряя, как для бала, Антураж какой попало - И драгунский, и шаманский, И бургундский, и шампанский, И церковно-цирковой...
Так и вижу, как в Гранаде Или в Бирме на канате Ты танцуешь, горд и страшен, Меж бумажных крыш и башен Пред бумажным божеством И, понятный божеству лишь, Весь горишь и торжествуешь, Но - в Крыму ли, на Суматре - Вся опять-таки в театре, И опять-таки в плохом.
Лишний раз над башней ближней Промахав руками лишний Час и лишний раз дотошно Убедившись только в том, что Твердь воистину тверда, Ты опустишь руки словно Раб цепной, который брявна Ворошит и камни движет, И отчаянье пронижет Плоть и кровь твою тогда.
И совсем уже бесстрастно, Ни контраста, ни пространства Не боясь, уже у края, Прямо в публику ныряя, Прямо в чярные ряды, Ощутишь спиной негибкой, Что глядит тебе с улыбкой Кто-то вслед. И будет это Люцифер, носитель света, Ангел утренней звезды.
- Без моей команды, - скажет Он, - вокруг тебя не ляжет Мгла, и медленной волною Не сойдятся над тобою Восхитительная тишь. Так что, где-нибудь в Лаосе Потанцуй ешя на тросе Или где-нибудь в Майами Помаши ещя руками, Может, вся-таки взлетишь.
Оставлю всех, пройду повсюду, Пускай ни с чем, но не в долгу. Себя раздам, тебя забуду: Мне всї равно, я всї могу. А вот душа - оне не может, Небесный свет в неї пролит, Неясный зов еї тревожит, Она поїт, она болит.
И пусть в дали над цепью горной Уже взлетел, уже возник Мой монумент нерукотворный - Я сам себе его воздвиг. А вот душа ему не рада, Не укротить еї нукак: Она парит и ей не надо Ни гор златых, ни вечных благ.
Когда ж беда сомкнїт объятья, Ничем я ей не возражу. Родимый край пришлїт проклятья, В чужих краях ответ сложу. И лишь душа неколебима: В грязи чиста, в беде честна, Всї также ей горька чужбина И сладок дым Отечества.
О чем молчишь ты снова? О чем грустишь ты, душенька? Скажи мне хоть пол слова, А я послушаю послушненько.
Ведь есть слова такие разные, Ужасные, прекрасные, Великие, безликие, А мы все безъязыкие Великие, безликие, А мы все безъязыкие.
Слова-то у людей несметны. Хитры они и укоризненны. Наградой они нам посмертной, А вот мученьем они нам Пожизненным.
Но как же вам без них темно, сердца! Как душно вам, как тесно вам, Но снова произносятся Не те слова, не те слова. Но снова произносятся Не те слова, не те слова.
О чем бы ни спросил бы, За чем-бы вдруг да не разжал б уста, Опять дежурное спасибо, Затем резервное пожалуйста.
И все в ресничках моренько, И все на сердце душненько. Ни шепота, ни отклика: Чего ж ты хочешь, душенька? Ни шепота, ни отклика: Чего ж ты хочешь, душенька?
Не уж-то ль разговоры Тебя, брат, не пресытили? Опять весь мир вокруг - актеры, А мы с тобой - простые зрители.
И кто-то там, уже другой, над сценою Давно пропел мой слова дрожащие О том, как я люблю тебя, бесценная, Люблю тебя, дражайшая.
Сын мой! Никаких островов нет. Успокойся, не трать сил. Это все моряки лгут. С моряков невелик спрос.
Верь мне: Ни один из моих слуг Не встречал островов тех. Я допрашивал всех, сын. Я пытался искать сам.
Семь дней Семь моих кораблей шли; Семь точнейших морских карт Я имел под рукою; Семь ночей не смыкал глаз...
Все зря! Сколько я ни глядел вдаль, Горизонт был всегда чист, Океан бал кругом пуст. Я вернулся ни с чем, сын.
Бог весть, Кто велел морякам лгать! Вероятно в любой лжи Заключен потайной смысл... Но они говорят вздор!
Сын мой, Моряки - это так, звук... Корабли - чепуха, блажь... Ибо некуда им плыть. География - бред, сын.
Цепь волн Образует сплошной круг. Одинок материк наш. Острова - это счастье. Никаких островов нет.
Семь дней Длится путь или семь лет - Либо вспять повернет он, Либо в зубы китам, тем, На которых стоит мир...
Подходи к океану не раньше чем Уяснишь наставленье мое. Подожди, Пока станешь разумен и трезв. И тогда - Подходи к океану, без риска ослепнуть При виде семи островов из легенды, Семи островов золотых... Моряки Говорят: их не больше, не меньше, Но именно семь...
Сердцу все в Испании мило, то есть много милее, Чем, допустим, во Франции. Все здесь, вплоть до чисел и звуков, большей прелестью дышит, Чем в какой-нибудь Франции. Здесь и площадь в размере свыше полумильона километров квадратных Впечалтяет сама по себе. А населенье впечатляет подавно, Доходя до мильонов почитай сорока
Город, что зовется Мадридом, расположен, конечно, Уж никак не во Франции. Реки - Эбро, Тахо, Дуэро - протекают уж точно Ни в какой ни во Франции. Нипочем не найдется проповедник в Париже, что бы мог без акцента По-испански сказать не убий. Кроме невзрачной полосы пограничной Ничего у французов с нами общег нет.
Славен род испанский и древен, глубоки наши корни, Не в пример той же Франции. Сонмы знаменитостей наших популярны повсюду, Кроме разве что Франции. Всевозможные гранды, короли Фердинанды, тенора, портретисты Здесь родятся весьма и весьма. А у французов - где певцы, кто монархи? Мы их даже не знаем и не жаждем узнать.
2. Французы
Ну, а мы не то, что знать не жаждем, мы в упор того не видим, Кто в бреду горячки и душевном помраченьи, Ни аза ни в чем не смысля, нашей Франции прекрасной Вдруг Испанию, к примеру, легковерно предпочтет.
Ведь по сути там все тоже, что и тут, однако хуже: Раса таже, даже те же Пиренеи, только хуже, И язык почти такой же как у нас, хотя и хуже, По-испански буэнос диас, по-французски добрый день.
И Атлантика, похоже, та же, и Европа тоже, Даже Солнце - номинально - той же Солнечной системы, Но под нашим дивным солнцем все цветет и колосится, А под их противным солнцем все со страшной силой мрет.
Злаки чахнут, реки сохнут, звери дохнут, рыбы дохнут, Кобры, зубры, динозавры, не сказав ни слова, дохнут, Мрут амебы, жабы, крабы, даже люди - уж с чего бы Им, казалось бы, туда же? - все же тоже и они.
Блекнет вся испанская слава, вся их местная гордость Пред величием Франции. Впрочем - и гордиться там нечем, и прославиться трудно, То ли дело во Франции. Говоря откровенно, даже как-то неловко, что предмет разговора Чересчур неказист удался. Так что не ясно, для чего мы так длинно О подобном предмете вообще говорим.
Щербаков Михаил Текст песни: Очнулся утром весь в слезах
Очнулся утром весь в слезах. Лицо помыл. Таблетку съел. Преобразился. Вышел вон. Таксомотором принебрег. Не потому, что денег мало. Вообще нипочему. Полез в метро. Там очень мрамор грандиозный. Интерьер Такой серьезный. К месту службы, в учрежденье, прискакал. Полдня работал. Притворялся молодым. Потом вспылил. Назвал директоршу селедкой. Был уволен навсегда. В дверях споткнулся, рухнул наземь. Выжил, выздоровел. Встал, Таблетку съел. Побрел в контору по соседству, в двух шагах. В отделе кадров поскандалил. На работу поступил. Полдня старался, притворялся Бог весть чем. Потом ушел. Минут за двадцать до закрытья посетил универсам, Купил в рассрочку холодильник небывалой белизны. Домой приехал. Съел таблетку. Прослезился. Съел еще. Не помогло. Махнул рукой. Разделся, лег. Зевнул. Заснул. И все - один. Один как перст, как сукин сын, как Шерлок Холмс! Известный сыщик, между прочим. Надо ж понимать. Но мы не хочем. Но мы не хочем.
Нас тут полно таких серьезных, целлюлозных, нефтяных, Религиозных, бесполезных, проникающих во все, Желеобразных, шаровидных, цвета кофе с молоком, Таксомоторных, ярко-черных, походящих на бамбук, Пятиконечных, крупноблочных, вьючных, изредка ручных, Широкошумных, островерхих, с легкой как бы хрипотцой, Немолодых, претенциозных, праздных, сделанных на глаз, Без чертежей, без оснований, без единого гвоздя, Ортодоксальных, щепетильных, радикальных как никто, Вооруженных, несомненных, конных, даже заводных, Демисезонных, осиянных, странных, чтобы не сказать - Катастрофических, бравурных, стопроцентных, от сохи, Морозостойких, быстроглазых, растворимых в кислоте, Громокипящих, иллюзорных, небывалой белизны, Кровопускательных, дробильных, бдительных до столбняка, Краеугольных, злополучных, всякий час хотящих есть, Новозаветных, ситных, мятных, медных, золотых, Невероятных... Невероятных... Невероятных...
Есть дамы, Которые славятся чутким скелетом И каждою костью вибрируют страстно (особенно будучи навеселе), краснея, Но не отрицая, что часто при этом В суставах они ощущают пространство, Которому равного нет на земле!
Сей фокус Меня поражает не хуже отравы - До судорог в сердце и звона в мозгу. О эти суставы! Я не могу!
Бог знает, Какие неслыханные эпизоды Являет судьба, издеваясь над нами! И женский скелет - подтвержденье тому. Я меркну пред этим волнующим чудом природы: Когда наслажденье вкушают костями - Сие недоступно уму моему.
Oh, woman! Воистину, ты - бриллиант без оправы, Само естество пред тобою в долгу. Но эти суставы! Я не могу!
Покорно Блюдя этикеты и делом и речью, Всегда соглашаюсь без тени протеста, Что всякая дама достойна пера; Тем паче - когда неуклюжему гостю навстречу Она, как волна, поднимается с места, Не скрипнув ничем, не спугнув комара!
При этом Настолько движенья ея величавы, Что даже царя обращают в слугу. Я руку целую, согнувшись в дугу... Но вижу суставы! И не могу!
Первым номером будешь, скорей всего ты. То есть некогда звонкий кутила, разбойник и друг дорогой. А теперь - незнакомец брадатый. Ты зачем-то мне нужен - как часть панорамы, пятно, силуэт, без фамилии, в профиль - ты вся же мне важен не меньше, чем номер второй.
Номером вторым побудет дама средних лет. Не из разряда примадонн. В прошлом аспирантка, полубарышня из этих, знаешь, коих легион. Кои вразумительно целуются и плачут, но почти не говорят. Сызмальства готовятся в балет, но поступают на мехмат.
Третим номером, видимо, буду я сам. То есть бывший герой, мореплаватель, плотник и прочее. Только не член никаких академий. Без меня панораме не быть, как не быть ей без многих ещя номеров, различимых слабее, и даже не названных в этой связи.
Всех не нарисуешь, да и незачем, достаточно отметки на шкале. Пепел подтверждает силу пламени, но пламя не нуждается в золе. Живопись питается деталью, но моя задача - жертвуя мазком, выиграть во времени. А время не нуждается ни в ком.
Не поверишь, но с той сумасшедшей поры, когда вся ещя было другим, сохранил я бутыль: сувенирный портвейн, не поверишь - Массандра Почему-то мне небезразличны зеляное это стекло и напиток внутри, непроглядный, прости за банальность, как полночь в Крыму.
Видимо, при нынешнем меню, в котором дяготь - обязательная снедь, в новой топографии, где каждый перекрясток приглашает умереть, - те обломки прошлого, что вовремя не сгнили и не преданы огню, выглядят по-своемуторжественно. К чему я и клоню.
Давай, брат, умрям, но сперва воспарим, как когда-то. Когда-то... Массандру почням, пригласим аспирантку с мехмата. Кутням.
Стоит ли гадать, какими именно лучами озарит нас Божество? Вся, что мы свершим и скажем, будет - для Него. Но без оглядки на Него. Вся, включая прихоти, ужимки и прыжки к седьмому небу без шеста, бедем мы проделывать единственно во славу Божества.
Спешите видеть, небывалый номер, зрелище, курьязный феномен! Я, Имяреков, обыватель с виду, лирик, не противник перемен - имею способ, не вставая с кресла, молча и с такой же простотой, с какой дышу, в устройство мира привносить добро и разум, совершенство и покой. И привношу.
Уже немало результатов важных дал мой труд, а сколько ещя даст! Я снизил смертность, холода смягчил, улучшил очертанья государств. Я поднял храмы, углубил колодцы, ночь укоротил, отправил вспять десятки вьюг; плюс медицина, просвещенье, транспорт - можно продолжать перечислять, но недосуг.
Родимый город может спать спокойно, ибо я увял не только крыс, Но также кошек - до единой, под чистую всех, и многих сам загрыз. Теперь он смело, то есть город, может чувствовать себя как вольный рай среди степей! Ты слышишь, город? Нет, увы! Ты как всегда не слышишь. Ладно, почивай. Дыши ровней...
Спешите видеть: уникальный случай, новый, невозможный при царе! Движеньем мысли я бужу окрестный сумрак, точно кочет на заре. Я, мнемотехник, домосед завзятый, баловень, лбьитель серых дней и тяплых зим, смещаю горы, времена дроблю и вся одной фантазией своей, ничем иным.
Но подождите: пробегут столетья, мир грядущий встанет к рычагам. И мы посмотрим мне ли он свое спасибо скажет или же вот вам, вам, президенты, ветераны партий, кормчие, гиганты или мне, кто слаб и мал, и в чьих твореньях надлежит к любому слову прибавлять частицу не. Я вся сказал.
Ах, платочек, ах тесьма... Пара строчек из письма И пристанище, покрытое туманом. Ах, чужая сторона, Светлых дум похорона, Как ристалище, покрытое бурьяном.
Амулеты прошлых лет: Василька засохший цвет, Перья птички суетливой, осторожной... Улетела насовсем В край увядших хризантем. Мне же был сто крат дороже подорожник.
Приучился рисковать И рискую ревновать, И, наверно, растрясу любовь на крошки. Ничего не нужно мне, Нужен только свет в окне. Свет в окошке нужен мне, свет в окошке.
Только, видно, не дано. И окно твое черно. Ах, цветочек, пара строчек змигранта. И по темным городам Я скитаюсь тут и там, Ни пристанища, ни бога, ни таланта.
Я забыл родной язык. Я к чужим местам привык. Даже старости не боюсь, даже смерти. Нет окошка, нет огня. Только мучает меня Неоконченный рисунок на мольберте.
И дрожащий капандаш Холст бепет на абордаж. Тот же август, та же степь и подорожник. Приучился рисковать. И рискую рисовать. Я художник, я пока еще художник.
Напишу тебе письмо, Отошлю платок с тесьмой, Василек сухой и перышко трясогузки. И картину допишу, Но, наверно, согрешу И возьму и подпишу ее по-русски...
... и заклинаю: остерегайтесь выходить на болото в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно.
Не ангел |я, но |врать не |буду: Hm G Hm Земля ни|чья, хо|ди по|всюду. G F# Hm Везде узришь про|стор воль|готный. G Hm Чуждайся |лишь тро|пы бо|лотной. G F# Hm
Она для |хилых - |смерти |злей. E Em Hm Не в наших |силах |ладить с |ней. E Em Hm
Любой из нас на ней бесславно Погибнет враз, а ты - подавно. Не там свернгшь, фонарь уронишь, Тонуть начнгшь - и весь утонешь.
Беги оттуда, робок, нем. Иначе худо будет всем.
Ходи, где |зной тяжгл как бездна. C#m Ходи, не |стой, тебе полезно. E Ходи, где |снег блестит жемчужно. F#m Ты чело|век, тебе не чуждо. D Ходи, где |лен, ходи, где маки. C#m Ходи с бу|бгн, ходи во фраке. E Сердца бу|ди порой дремотной. F#m Но не хо|ди тропой болотной. D
В азроплан залезь не глядя. --> C#m Начни роман со слов Мой дядя. Луди, паяй, чуди безбожно. Но не гуляй, куда не можно.
Главней запрета в мире нет. Уверуй в это с юных лет.
Не презирай ни Альп, ни Кента. --> Em Обшарь Китай, вернись в Сорренто. Мадридский двор смени на скотный. Но дай отпор тропе болотной.
Честн\ое слово, только так. Спроси любого, скажет всяк.
Никто не враг твоей свободе. --> Hm На твой очаг ничто в природе Воды не льгт в ущерб горенью И не зовгт тебя к смиренью. Наоборот - очнись, развейся, Возьми расчгт, влюбись, напейся, Рискуй добром, теряй здоровье - Всг при одном простом условье...
Но ты, ни в грош его не ставя, Опять идешь, куда не вправе: Среди трясин, во мгле болотной, Совсем один, как зверь голодный.
Чуме подобный, злобный зверь. Антропофобный, злобный зверь. На все спо|собный, |злобный |зверь. ||| E Em Hm E Em Hm
Ой, чистое окно! За окном - воля. Дом - не дом, а сказка, и чего тут толькл нет! Даже добрый дух есть. Зовут - Коля. А хоть бы и Дима звали, не о нем сюжет.
Сюжет о том, как - молодой, непослушный - Парит вверху над домом кораблик воздушный. Не то инопланетный, не то обман зренья - Не дал объяснения пока никто.
Но средь застолья или в трезвой памяти, Поодиночке, либо всем народом враз - Бывало, выглянем, а он, красавец, там летит, - И значит как бы все в порядке, с Новым годом вас!
Он порхает в вышине как бабочка, И тридцать первого числа, и первого. А траектория его загадочна - Не то парабола, не то гипербола...
Краткий год подобен дню, день под стать блику. Спросят: чем вы жили? И не вымолвишь в ответ, Что мол, пили водку... ели клубнику... А хоть бы и смородину, не о ней сюжет.
Сюжет о том, как - самой себе в радость - Летела моя молодость, моя младость. Махал крылом кораблик с небес и был светел... Никто и не заметил, как он исчез.
А вместе с ним ушел сюжет из повести, И строчки вьются вкривь, как традесканция. А пишу я их, к примеру, в поезде, И следующая станция - Франция...
Вы мне скажете, что это, мол, лирика, И что кораблик тот в кино все видели. А все же мне бы на него, хоть изредка, Поглядеть бы наяву, хоть издали.
Постучать бы в то окно, посвистать дико, Вместо гутен морген кукарекнуть как петух: Холодна ли водка? Сладка ль клубника? Все ли добрый дух сильней недобрых двух?..
Не жду ответа, не ищу возврата. Она затем и молодость, что крылата! Чего не понял в двадцать, вдруг - поймешь в сорок. Уж тут никто не зорок. Всяк близорук.
И потому-то я сижу теперь в поезде, А незабвенный мотылек - кораблик мой - По параболе несется Бог весть где. И конца и края нет параболе той.
На честном слове или так, на отзвуке, На первой буковке от слова честного, Но летит он, кувыркаясь в воздухе, По параболе Лобачевского...
Всяк был молодой. Да не всяк - старый. Одного застолие влекло, другого - храм. Кто бренчал монетой, а кто - гитарой: Там-тарам-тарам-там-тарай... там-тарам-тарам...
Порядок вечный мне не знаком, Неведом расчет судьбы, Мне внятен только один закон, Великий закон ходьбы. От первых дней до последних лет, До старческого горба Нас вводит в курс и выводит в свет, И сводит на нет ходьба.
Томятся истины под замком, Трещат от загадок лбы, Но всем доступен простой закон, Всеобщий закон ходьбы. Царит ходьба, не щадит потоп Ни Цезаря, ни раба, Идет вразнос, и бурлит взахлеб Во веки веков ходьба.
Нам все по силам, хотим, шаля, Сровняем излом реки, Хотим, леса превратим в поля, Поля превратим в пески. Ведь даже смерть не пугает нас Чужая или своя, И в этой битве за часом час Все более крепок я.
Я тверд и строен, и как никто Исполнен любви к речам, И вновь спасибо кричу за то, За что и всегда кричал. Но, Боже правый, как быть, когда Все чаще, меж строгих схем Торчит проклятый вопрос куда? И подлый вопрос зачем?
Сочтем итоги в конце пути, Не стоит теперь труда, Но скоро я не смогу идти, Пока не пойму куда? Воспряну духом, лекарство сьем, Постигну как быть, кем быть, Но если даже пойму зачем, Едва ли смогу убить.
И так ли важно, чья сторона Сильна и резон на чьей? Ведь, вот, к примеру, идет Весна, И кто помешает ей? Над полем сладкий апрельский дым, И птичий в лесах галдеж, И мир, похоже, не стал другим, Чуть-чуть похуже, так что ж?
Все то же чудо в сиянье глаз, И прелесть в изгибах рта, И жизнь, как будто едва начилась, А вроде почти прожита. И солнце рождается вновь и вновь И гаснет опять и опять. Зачем же портить друг другу кровь, Зачем же кровь проливать?
Кругом туман,впереди туман, Am позади туман,в голове туман, Cm Пустой карман,полевой бурьян, Ab C7 вот-вот буран и вся жизнь - обман. Bm C7 Кругом стена,позади весна, Fm G7 впереди война,на груди жена, C7 Fm Я жилье спалил,я ружье сломал, Cm G7 и погнал в чем был,и сбежал,сбежал... Cm G7
Эй,эй,эй,погоняй лошадей ! C Em Эй,эй,эй,поторапливайся ! F G C G7 (gfed) Эй,эй,к хлопотной доле своей C Em Веселей приноравливайся ! F G C
Впереди овраг,а в овраге враг, у врага наган,а кругом туман, Тарантас сожгут,и жену возьмут, лошадей в хомут,а меня убьют. И зачем скакал,и чего искал, от кого бежал,отчего дрожал ? Все одно - конец,все равно - свинец, а и жизнь одна,и пятак - цена ! И слезный всхлип,и колесный скрип, и осип-охрип,да не влип,не погиб. Позади страна,пощади,война ! На груди жена,и вся жизнь видна. Ты,жена,не плачь ! Не стреляй,басмач ! Не сьедай,шакал ! Не зазря скакал ! Свисти,шайтан,шелести,каштан, позади туман... впереди туман... Эй,эй,эй,погоняй лошадей ! Эй,эй,эй,поторапливайся ! Эй,эй,к хлопотной доле своей Поскорей приноравливайся !
Душа, каких похвал еще тебе, ворожее? Ликуй: все обошлось примерно так, как ты рекла. Всерьез на этот раз я превозмог небытие, Воскрес, уехал вдаль, построил дом, завел щегла.
Он мал, неискушен и разучил пока всего Семь нот... Но две из них он перенял у соловья. Когла и упрекну кого-нибудь, то не его: Он пленник, он певец. Совсем как ты, душа моя, душа моя, душа моя.
Октябрь, пустой сезон. Глухие дни стоят стеной. Мертво на берегу - ни рыбака, ни челнока. Каким дремучим сном сия страна уснет зимой - Могу вообразить, но не скажу наверняка...
Влажна дневная мгла и тяжела для головы. В заливе - не вода, а словно ртуть, не то свинец. Щегол глядит в окно и говорит свое увы! Всем птицам и птенцам, хотя и сам - еще птенец... еще птенец, еще птенец...
Строка идет к строке, один фрагмент в ладу с другим; Эскиз вчерне готов, перебелить - и на струну. Но нет! Финал иной велит перу прервать нажим. Увы, душа моя! Не удержусь - перечеркну.
Свинец пошлю долой, пустые дни похороню, Залив и берега расположу наоборот, Октябрь сменю на май... И лишь в одном повременю: Щегла оставлю в клетке - и пускай... пока поет, пока поет, пока поет...
За суетность и тщетность наших лет пустынных, За то, что так томительно и так темно вних, Совсем бы не хотелось осудить невинных, Когда б была возможность отыскать виновных.
На помощь к нам спешат иных времен агенты. От медленного Тибра и могучей Трои Над нами бесконечные летят легенды, Пред нами незабвенные идут герои.
Их поступь тяжела от долгих лет скитаний, В речах - благоуханье неземных соцветий, Глаза таят следы пережитых страданий, В них виден свет миров и слышен гул столетий.
На наш скалистый берег, перекинув трапы, Спускаются они из невозможной дали, Всем видом говоря, какие мы растяпы, Они свершали подвиги, а мы моргали.
Но мы на них взираем в убежденье прочном, Что все их чудеса у нас давно в продаже. И нам уже не нужен миф о страшном прошлом. Все больше как-то хочется спросить - что дальше?
И мы всю ночь мечтаем, и поем с натугой, Какой наступит рай, как только утро грянет. Покуда воет вьюга, нам иночь подругой, Но что мы будем петь, как только солнце встанет?
Заздравного вина иль погребальной хвои Подарит нам судьба уже, быть может, скоро? Об этом ничего не говорят герои, А только все кивают и вздыхают скорбно.
Щербаков Михаил Текст песни: Знамя наше на древке развевается
Знамя наше на древке развевается. А Наташа на реке раздевается. Хоть разденься ты, Наташа, хоть оденься, Все равно не будешь наша, не надейся!
Все так же весела планида у солдата. Все так же велика планета, погляди - Исхожена до дыр, истоптана, измята, Но все ж полна дорог. Иди, солдат, иди. Уж как ее ни жгли, а так и не спалили, Взрывали там и тут, а вишни все цветут, Столетьями дрались, а все не поделили... Иди, солдат, иди! Тебе найдется труд. И пусть, куда ни плюнь, -солдатские надгробья, Могилы позади, могилы впереди. Не вся еще земля твоей полита кровью, Не вся еще, не вся. Иди, солдат, иди.
Что такое, в самом деле, -мало нас в строю. Это значит - одолели мы врага в бою. А когда, к примеру скажем, враг побил бы нас, Нас в строю и вовсе даже не было б сейчас.
Но звонко в такт шагам лихая поступь славы Грохочет в голове, сияет на груди. Чинов и орденов немало у державы, И все они твои. Иди, солдат, иди. Всю землю ты пройдешь, и сделаешь иною, И выправишь, как Бог, весь мир наоборот. Иди, солдат, иди, все бренно под Луною, Но пыльный твой сапог века переживет. Уже прославлен он в поззии и в прозе, Уже по всей Земле, куда ни погляди, Он выбит и отлит и в мраморе, и в бронзе, Но место еще есть. Иди, солдат, иди.
Знамя наше на древке бьется, как всегда. А Наташа на реке - просто хоть куда. Она в воду не идет, не купается, Стоит, дура, во весь рот улыбается.
Щербаков Михаил Текст песни: И спокойный в душе,и тверезый
И спокойный в душе,и тверезый, Gm A7 D7 Gm И не бог весть какой патриот,- Cm Gm A7 D7 Gm А люблю ж я,однако,березы, A7 D7 Gm Как и любит их весь наш народ. Cm Gm A7 D7 G
Но судьба - это ж когти с зубами, Hm G7 Ей плевать,что люблю,не люблю : Cm D7 И всю жизнь я общаюсь с дубами, G Cm Gm И таежные сосны валю. Cm Gm A7 D7 Gm
И весь век,отродясь и поныне,- Елки-палки кругом,бурелом. Ой,повеситься что ль на осине, Али с кедра махнуть соколом !
Гроб ольховый снесут без аварий, Можжевельничку кинут вослед, Вот и будет мне полный гербарий, Вот и сложится пышный букет !
И от этих-то мыслей,наверно, Растеряв и почет и барыш, Я качаюсь,как во поле верба, И вдобавок шумлю,как камыш.
Щербаков Михаил Текст песни: Песня рыбаков флориды
По нам - хоть реки вспять, На все нам начихать, На вечный дух и на бренную плоть. Флорида нам не мать И даже не мачеха, Земля - не дом, президент - не Господь.
Разверзлись хляби в небе, И дождь чередит, А ветер снасти перепутал нам опять. Но спи спокойно, беби! Вся жизнь впереди. И непонятно, зачем горевать.
Все неудачи сплошь, Мильон потов за грош, Трудись, как хошь, а живешь ты - как рвань. Но мы попьем пивка, И станет жизнь легка, Хоть здесь и пиво, разумеется, дрянь.
Ты, о насущном хлебе, Мечта, уйди За горизонт, за миражи и за морскую гладь. Но спи спокойно, беби! Вся жизнь впереди. И непонятно, зачем горевать.
Мы рыбу ловим здесь, У нас работа есть, И слава Богу, смотри веселей. Беда нас трогала, Мы жили впроголодь, Но все же многих других не хужей.
А в мире столько злости, Аж леденеют кости! Так подадим друг другу руки и - споем, споем! А в море столько нефти - Утопиться негде И, слава Богу, еще поживем!
И зеленый рассвет обнажает зеленый Мексиканский залив, и зеленый туман Застилает нам очи. И в утренний час Мы, обнявшись, стоим, ни очем не жалея. С неба льется вода, и вода океана Пополняет дождем свой несметный запас.
И мил нам этот жребий, И простор в груди. А сын проснется, подрастет и не оставит мать. Так спи спокойно, беби, Вся жизнь впереди! И непонятно, зачем горевать.
Щербаков Михаил Текст песни: Известно стало, что вблизи от города
Известно стало, что вблизи от города, в лесах, бунтовщики, мятежники имеют наглость жечь костры, валяться на траве и замышлять недоброе.
Отряду нашему приказ: проследовать туда. Отряд кивнул - и следует. Найти злодеев, окружить врасплох и повязать, маневры все привычные.
И через несколько часов отряд уже кольцом смутьянов жмет в их логове. И к горлу каждого копье приставлено - и мы считаем до пятнадцати.
Не долго думая, они смекают, что к чему и что за чем последует. На счете три сдаются все, оружье побросав, сдаются все как милые.
Кто плачет, кто кричит, что рад правительству служить хоть палачом, хоть пытчиком. Кто выкуп выплатить сулит, кто - выдать вожаков. Ну, ни стыда, ни гордости.
И лишь один сдается так, что всем бы перенять, сдается так, как следует. Лежит, мерзавец, на траве и, глядя в небеса, свистит мотив бессмысленный.
Как будто просто мимо шел, решил передохнуть, прилег и стал насвистывать. Как будто вовсе не при чем (что, кстати, может быть Никто ж не вник, не выяснил.)
Не долго думая, отряд смекает, что живым такого брать не следует. И вот копье мое пронзает горло свистуна. Всех прочих - в плен, и кончено.
В пути обратном я свистать пытаюсь тот мотив, да не идет, не вяжется. Оно понятно: сроду я ни слуха не имел, ни музыкальной памяти.
Щербаков Михаил Текст песни: Песня среднего человека II
Державный кесарь мечет и рвет, Зовет незнамо куда. О, как трепещет его народ... А нам-то что за беда! В тепле, вдали от свинцовых вьюг Чужая боль не слышна. А если что - погляди вокруг, Вокруг такая весна! И как бы ни были льды тверды, Куда бы там все не шло, Весна приходит и гонит льды, А все остальное - ничто.
Да, холод был, но вот теперь - Наступила оттепель. То-то и оно-то, братцы, то-то и оно.
А вот ученый - хитер как бес, Глядит неизменно вдаль. Ну что ж, понятно, ему - прогресс, А нам-то что за печаль? Зачем нам даль, ты подумй, друг, Уж лучше вглубь или вширь. А если что - погляди вокруг, Вокруг такая Сибирь. Вот я здесь прожил целую жизнь, Ни в грош ее не ценя, А все по-прежнему рвется ввысь Одна половина меня.
А половина номер два - Миловидна, но мертва. То-то и оно-то, братцы, то-то и оно.
А вот художник - творит, поет, Воздев перо или кисть. Ну что ж, понятно, ему - почет, А нам-то что за корысть? А нам с тобой и без этих мук Дойти б до светлого дня... А если страшно глядеть вокруг, Давай, гляди на меня! Уж я, хоть в лоб меня, хоть в корму, - Все счастлив, как идиот, Хотя и кажется кое-кому, Что это мне не идет.
Но часто ль вы, а часто ль вы - Сами были счастливы? То-то и оно-то, братцы, то-то и оно.
