Где девочки? Маруся, Рая, Роза?
Их с кондачка пришлепнула ЧеКа,
А я - живой, я - только что с Привоза,
Вот прям сейчас с воскресного толчка!

Так что, ребята! Ноты позабыты,
Зачеркнуто ли прежнее житье?
Пустились в одиссею одесситы -
В лихое путешествие свое.

А помните вы Жорика-маркера
И Толика - напарника его?
Ему хватило гонора, напора,
Но я ответил тоже делово.

Он, вроде, не признал меня, гадюка,
И с понтом взял высокий резкий тон :
Хотите, будут речь вести за Дюка?
Но за того, который Эллингтон...

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я скачу, но я скачу иначе
По полям, по лужам, по росе...
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.

Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!

Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я - оседлан и стреножен.
Рот мой раздирают удила.

Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!

Пляшут, пляшут скакуны не старте,
Друг на друга злобу затая.
В исступленье, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я,

Мой наездник у трибун в цене,
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!

Нет, не будут золотыми горы,
Я последним цель пересеку,
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку!

Колокол, жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушении мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!

Что со мной, что делаю, как смею?
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!

Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!

Я пришел, а он в хвосте плетется
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не сдержать меня уговорами.
Верю свято я не в него ли?
Пусть над ним кружат черны вороны,
Но он дорог мне и в неволе.

Верим веку испокон,
Да прослышала сама я,
Как в году невесть каком
Стали вдруг одним цветком
Два цветка, Иван да Марья.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мог бы быть я при теще, при тесте,
Только их и в живых уже нет.
А Париж? Что Париж! Он на месте.
Он уже восхвален и воспет.

Он стоит, как стоял, он и будет стоять,
Если только опять не начнут шутковать,
Ибо шутка в себе - ох как много таит.
А пока что Париж как стоял, так стоит.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц,
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня, многократно просеясь,
Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь.
Для кого я все муки стерпел.

   Сколько раз в меня шептали про луну,
   Кто-то весело орал про тишину,
   На пиле один играл, шею спиливал,
   А я усиливал, усиливал, усиливал!...

Он поет задыхаясь, с натугой,
Он устал, как солдат на плацу.
Я тянусь своей шеей упругой
К мокрому от пота лицу.

Только вдруг... Человече,  опомнись,
Что поешь, отдохни, ты устал!
Эта патока, сладкая горечь
Скажи, чтобы он перестал.

   Сколько раз в меня шептали про луну,
   Кто-то весело орал про тишину,
   На пиле один играл, шею спиливал,
   А я усиливал, усиливал, усиливал!...

Все напрасно, чудес не бывает,
Я качаюсь, я еле стою.
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.

В чем угодно меня обвините,
Только против себя не пойдешь.
По профессии я - усилитель.
Я страдал, но усиливал ложь.

   Сколько раз в меня шептали про луну,
   Кто-то весело орал про тишину,
   На пиле один играл, шею спиливал,
   А я усиливал, усиливал, усиливал!...

Застонал я, динамики взвыли,
Он сдавил мое горло рукой.
Отвернули меня, умертвили,
Заменили меня на другой.

Тот, другой, он все стерпит и примет.
Он навинчен на шею мою.
Нас всегда заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.

Мы в чехле очень честно лежали:
Я, штатив, да еще микрофон,
И они мне, смеясь рассказали,
Как он рад был, что я заменен.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ну чем же мы, солдаты виноваты,
Что наши пушки не зачехлены?
Пока дела решают супостаты,
Не обойтись без драки и войны.

   Я бы пушки и мортиры
   Никогда не заряжал,
   Не ходил бы даже в тиры,
   Детям елки наряжал.

Напра..., Нале..., Ружье на пле...,
Бегом в расположение.
А я стою.
Ать-два, ать-два, горе не беда.
Хоть тяжело в учении-
Легко в бою.

Раззуди плечо, если наших бьют,
Сбитых, сваленных оттаскивай.
Я перед боем тих, я в атаке лют
Ну, а после боя ласковый.

   На голом на плацу, на вахт-параде,
   В казарме, на часах все дни подряд,
   Безвестный, но представленный к награде,
   Справляет службу доблестный солдат.

И какие бы не дули
Ураганные ветра,
Он в дозоре, в карауле
От утра и до утра.

Напра..., Нале..., Ружье на пле...,
Бегом в расположение.
А я стою.
Ать-два, ать-два, живем мы однова,
Хоть тяжело в учении -
Легко в бою.

   Если ломит враг, бабы слезы льют,
   Ядра к пушечкам подтаскивай.
   Я перед боем тих, я в атаке лют,
   Ну, а после боя, ласковый.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В ресторане по стенкам висят тут и там -
Три медведя, Заколотый витязь...
За столом одиноко сидит капитан.
Разрешите? - спросил я. Садитесь!

...Закури! - Извините, Казбек не курю...
Ладно, выпей, - давай-ка посуду!..
Да, пока принесут... - Пей, кому говорю!
Будь здоров! - Обязательно буду!

Ну, так что же, - сказал, захмелев, капитан, -
Водку пьешь ты красиво, однако.
А видал ты вблизи пулемет или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?

В сорок третьем под Курском я был старшиной, -
За моею спиною - такое...
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!

Он ругался и пил, он спросил про отца,
И кричал он, уставясь на блюдо :
Я пролжизни отдал за тебя, подлеца, -
А ты жизнь прожигаешь, иуда!

А винтовку тебе. А послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною!..
Я сидел, как в окопе под Курской дугой -
Там, где был капитан старшиною.

Он всё больше хмелел, я - за ним по пятам, -
Только в самом конце разговора
Я обидел его - я сказал : Капитан,
Никогда ты не будешь майором!

1967

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мне в ресторане вечером вчера
Сказали с юмором и с этикетом,
Что киснет  водка, выдохлась икра
И что у них ученый по ракетам.

И многих с водкой помня пополам,
Не разобрав, что плещется в бокале,
Я, улыбаясь, подходил к столам
И отзывался, если окликали.

Вот он, надменный, словно Ришелье,
Почтенный, словно папа в старом скетче.
Но это был директор ателье,
И не был засекреченный ракетчик.

Со мной гитара, струны к ней в запас,
И я гордился тем, что тоже в моде.
К науке тяга сильная сейчас,
Но и к гитаре тяга есть в народе.

Я выпил залпом и разбил бокал,
Мгновенно мне гитару дали в руки.
Я три своих аккорда перебрал,
Запел и запил от любви к науке.

И, обнимая женщину в колье,
И, сделав вид, что хочет в песню вжиться,
Задумался директор ателье,
О том, что завтра скажет сослуживцам.

Я пел и думал: вот икра стоит,
А говорят кеты не стало в реках,
А мой ученый где-нибудь сидит
И мыслит в миллионах и парсеках.

Он предложил мне где-то на дому,
Успев включить магнитофон в портфеле:
Давай дружить домами. Я ему
Сказал: мой дом - твой дом моделей.

И я нарочно разорвал струну.
И, утаив, что есть запас в кармане,
Сказал: привет, зайти не премину,
Но только, если будет марсианин.

Я шел домой под утро, как старик.
Мне под ноги катались дети с горки,
И аккуратный первый ученик
Шел в школу получать свои пятерки.

Ну что ж, мне поделом и по делам:
Лишь первые пятерки получают.
Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Свой первый срок я выдержать не смог.
Мне год добавят, может быть, четыре.
Ребята, напишите мне письмо,
Как там дела в свободном вашем мире.

Что вы там пьете? Мы почти не пьем.
Здесь только снег при солнечной погоде.
Ребята, напишите обо всем,
А то здесь ничего не происходит.

Мне очень-очень не хватает вас,
Хочу увидеть милые мне рожи.
Как там Надюха? С кем она сейчас?
Одна? - тогда пускай напишет тоже.

Страшней быть может только Страшный суд.
Письмо мне будет уцелевшей нитью.
Его, быть может, мне не отдадут,
Но все равно, ребята, напишите.

1963-1964

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну, вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

А ну, сомкнуть ряды и рты!
А ну, втяните животы!
А у кого они пусты -
Ремни к последней дырке!

Ну как такое описать
Или еще отдать в печать?
Но, даже если разорвать, -
Осталось на копирке :

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну, вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

Вообще такие времена
Не попадают в письмена,
Но в этот век печать вольна -
Льет воду из колодца.

Товарищ мой (он чей-то зять)
Такое мог порассказать
Для дела... Жгут в печи печать,
Но слово остается :

        Однако, втягивать живот
        Полезно, только больно.
        Ну, вот и все! Вот так-то вот!
        И этого довольно.

1980

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Все года и века и эпохи подряд -
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг?

    Слава им не нужна и величие.
    Вот под крыльями кончился лед,
    И найдут они счастие птичие,
    Как награду за дерзкий полет.

Что же нам не жилось, что же нам не спалось?
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянье пока наблюдать не пришлось,
Это редко бывает, сиянья - в цене.

    Тишина. Только чайки - как молнии.
    Пустотой мы их кормим из рук.
    Но наградою нам за безмолвие
    Обязательно будет звук.

Как давно снятся нам только белые сны,
Все иные оттенки снега замели.
Мы ослепли давно от такой белизны.
Но прозреем от черной полоски земли.

    Наше горло отпустит молчание.
    Наша слабость растает, как тень.
    И наградой за ночи отчаянья
    Будет вечный полярный день.

Север. Воля. Надежда. Страна без границ.
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
Потому что не водится здесь воронья.

    Кто не верил в дурные пророчества,
    В снег не лег ни на миг отдохнуть,
    Тем в награду за одиночество
    Должен встретиться кто-нибудь.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Нат Пинкертон - вот с детства мой кумир.
Сравниться с ним теперь никто не может.
Но он имел такой преступный мир,
Что плохо спится мне, и зависть гложет.

Припев : Аппарат и наметанный глаз,
         И работа идет эффективно,
         Только я столько знаю про вас,
         Что подчас мне бывает противно.

Не скрыться вам, ведь от меня секретов нет.
Мой метод прост: брать всех под подозренье,
Любой преступник оставляет след
И возвращается на место преступленья.

Припев.

У детективов хмурый вид и мрачный нрав,
Характер наш достоен укоризны,
Имеем дело с попираньем прав,
И только с темной стороною жизни.

Припев.

Другие люди, сдав все горести на слом,
Гуляют всласть за праздничным столом,
Я ж не сижу за праздничным столом,
Хожу кругом и в окна наблюдаю.

Припев.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Ах, как тебе родиться пофартило:
Почти одновременно со страной!
Ты прожил с нею всё, что с нею было,
Скажи ещё спасибо, что живой.

В шестнадцать лет читал ты речь Олеши
И в двадцать встретил год тридцать седьмой.
Теперь иных уж нет, а те - далече...
Скажи ещё спасибо, что живой.

Служил ты под началом полотёра.
Скажи, на сердце руку положив,
Ведь знай Лаврентий Палыч - вот умора! -
Кем станешь ты, остался бы ты жив?

А нынче в драках выдублена шкура,
Протравлена до нервов суетой.
Сказал бы Николай Робертыч: Юра,
Скажи ещё спасибо, что живой!

Хоть ты дождался первенца не рано,
Но уберег от раны ножевой.
Твой Добрый человек из Сезуана
Живет ещё, спасибо, что живой.

Зачем гадать цыгану на ладонях?
Он сам хозяин над своей судьбой.
Скачи, цыган, на Деревянных конях,
Гони коней! Спасибо, что живой!

Быть иль не быть? Мы зря не помирали.
Конечно, быть, но только - начеку.
Вы помните, конструкции упали?
Но живы все - спасибо Дупаку.

Марата нет - его создатель странен,
За Турандот Пекин поднимет вой.
Мужайся, брат, - твой Кузькин трижды ранен,
И всё-таки спасибо, что живой.

Любовь, Надежда, Зина - тоже штучка! -
Вся труппа на подбор, одна к одной,
И мать их, Софья - Золотая Ручка...
Скажи ещё спасибо, что живой.

Одни в машинах, несмотря на цены,
Им, пьющим, лучше б транспорт гужевой.
Подумаешь, один упал со сцены -
Скажи ещё спасибо, что живой.

Не раз, не два грозились снять с работы,
Зажали праздник полувековой.
Пятнадцать лет театра - как зачёты,
Один за три - спасибо, что живой.

Что шестьдесят при медицине этой?
Тьфу-тьфу, не сглазить, даром что седой.
По временам на седину не сетуй,
Скажи еще спасибо, что живой.

Позвал Милан, не опасаясь риска,
И понеслась - живём-то однова.
Теперь - Париж, и близко Сан-Франциско,
И даже, при желании, - Москва.

Париж к Таганке десять лет пристрастен,
Француз театр путает с тюрьмой.
Не огорчайся, что не едет мастер:
Скажи ещё мерси, что он живой.

Лиха беда, настырна и глазаста,
Устанет ли кружить над головой?
Тебе когда-то перевалит за сто,
И мы споём: Спасибо, что живой!

Пей, атаман! Здоровье позволяет,
Пей, куренной, когда-то - Кошевой.
Таганское казачество желает
Добра тебе! Спасибо, что живой!

1977

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В сон мне - желтые огни,
И хриплю во сне я :
Повремени, повремени -
Утро мудренее!
Но и утром всё не так,
Нет того веселья :
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.

В кабаках - зеленый штоф,
Белые салфетки, -
Рай для нищих и шутов,
Мне ж - как птице в клетке.
В церкви - смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан...
Нет, и в церкви всё не так,
Всё не так, как надо!

Я - на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло, -
А на горе стоит ольха,
А под горою - вишня.
Хоть бы склон увить плющом -
Мне б и то отрада,
Мне бы что-нибудь еще...
Всё не так, как надо!

Я - по полю вдоль реки :
Света - тьма, нет Бога!
А в чистом поле - васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги - лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той -
Плаха с топорами.

Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги всё не так,
А в конце - подавно.
И ни церковь, ни кабак -
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята...

Зима 1967/1968

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Шереметьево, в ноябре, третьего
Метеоусловие не те.
Я стою встревоженный, бледный, но ухоженный,
На досмотр таможенный в хвосте.

    Стоял спокойно, чтоб не нарываться,
    Ведь я спиртного лишку загрузил.
    А впереди шмонали парагвайца,
    Который контрабанду провозил.

Крест на груди, в густой шерсти,
Толпа как хором ахнет:
За ноги надо потрясти,
Глядишь, чего и звякнет.

    И точно, ниже живота,
    Смешно, да не до смеха,
    Висели два литых креста
    Пятнадцатого века.

Ох, как он сетовал: Где закон? Нету, мол.
Я могу, мол, опоздать на рейс.
Но Христа распятого в половине пятого
Не пустили в Буэнос-Айрес.

    Мы все-таки мудреем год от года,
    Распятья нам самим теперь нужны,
    Они богатство нашего народа,
    Хотя, конечно, пережиток старины.

А раньше мы во все края,
И надо, и не надо,
Дарили лики, жития,
В окладе, без оклада.

    Из пыльных ящиков косясь,
    Безропотно, устало,
    Искусство древнее от нас
    Бывало и сплывало.

Доктор зуб высверлил, хоть слезу мистер лил,
Но таможенник вынул из дупла,
Чуть поддев лопатою, мраморную статую,
Целенькую, только без весла.

    Ощупали заморского барыгу,
    Который подозрительно притих,
    И сразу же нашли в кармане фигу,
    А в фиге вместо косточки - триптих.

Зачем вам складень, пассажир?
Купили бы за трешку
В Березке русский сувенир,
Гармонь или матрешку.

    Мир-дружба, прекратить огонь, -
    Попер он как на кассу,-
    Козе - баян, попу - гармонь,
    Икону - папуасу.

Тяжело с истыми контрабандистами,
Этот, что статуи был лишен,
Малый с подковыркою, цикнул зубом с дыркою,
Сплюнул и уехал в Вашингтон.

    Как хорошо, что бдительнее стало,
    Таможня ищет ценный капитал,
    Чтоб золотинки с ним бы не упало,
    Чтобы гвоздок с распятья не пропал.

Толкают кто иконостас,
Кто - крестик, кто - иконку,
Так веру в Господа от нас
Увозят потихоньку.

    И на поездки в далеко,
    Навек, бесповоротно,
    Угодники идут легко,
    Пророки - неохотно.

Реки лью потные: весь я тут, вот он я,
Слабый для таможни интерес,
Правда, возле щиколот, синий крестик выколот,
Но я скажу, что это красный крест.

    Один мулат триптих запрятал в книги,
    Да, контрабанда - это ремесло,
    Я пальцы ежил в кармане в виде фиги,
    На всякий случай, чтобы пронесло.

Арабы нынче, ну и ну,
Европу поприжали,
А мы в шестидневную войну,
Их очень поддержали.

    Они к нам ездят неспроста,
    Задумайтесь об этом,
    Увозят нашего Христа
    На встречу с Магометом.

Я пока здесь еще, здесь мое детище,
Все мое: и дело и родня,
Лики, как товарищи, смотрят понимающе
С почерневших досок на меня.

    Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
    Разденут, стыд и срам, при всех святых,
    Найдут в мозгу туман, в кармане - фигу,
    Крест на ноге и кликнут понятых.

Я крест сцарапывал, кляня
Себя, судьбу, все вкупе,
Но тут вступился за меня
Ответственный по группе.

    Сказал он тихо, делово
    (Такого не обшаришь),
    Мол, вы не трогайте его,
    Мол, кроме водки - ничего,
    Проверенный, наш товарищ.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Боксы и хоккеи мне - на какого черта:
В перспективе - челюсти или костыли!
А лёгкая атлетика - королева спорта:
От нее рождаются только короли.

        В жизни у меня прорехи,
        А от спорта - во прыщи!
        Но - огромные успехи
        На спортивном поприще.

        На любовном фронте - нуль,
        На спортивном - тысяча,
        Не представлен к ордену
        И в печати высечен.

Мне не страшен серый волк - я противник грубый,
Я теперь - на тренерской в клубе Пищевик.
Не теряю в весе я, не теряю зубы
И вставною челюстью лихо ем шашлык.

        Всё ругает меня милка,
        Голова болит ещё -
        Я заветную бутылку
        Из-за шкафа вытащу

        И когда начнётся спор, ну
        Откупорю разом я
        И по-тихому в уборной
        Чокнусь с унитазом я.

Дак о чём, ответьте-ка, разгорелся спор-то?
Всё равно ведь в сумме-то всё одни нули.
Лёгкая атлетика - королева спорта,
И у ней рождаются только короли!

1966

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Прошла пора вступлений и прелюдий,
Все хорошо, не вру, без дураков!
Меня к себе зовут большие люди,
Чтоб я им пел охоту на волков.

Быть может, запись слышал из окон,
А может быть, с детьми ухи не сваришь,
Как знать, но приобрел магнитофон
Какой-нибудь ответственный товарищ .

И, предаваясь будничной беседе
В кругу семьи, где свет торшера тускл,
Тихонько, чтоб не слышали соседи,
Он взял, да и нажал на кнопку Пуск.

И там, не разобрав последних слов
(Прескверный дубль достали на работе),
Услышал он охоту на волков
И кое-что еще на обороте.

И все прослушав до последней ноты,
И разозлясь, что слов последних нет,
Он поднял трубку: автора Охоты..
Ко мне пришлите завтра в кабинет.

Я не хлебнул для храбрости винца,
И подавляя частую икоту,
С порога, от начала до конца
Я проорал ту самую охоту.

Его просили дети, безусловно,
Чтобы была улыбка на лице,
Но он меня прослушал благосклонно
И даже аплодировал в конце.

И об стакан бутылкою звеня,
Которую извлек из книжной полки,
Он выпалил: да это ж про меня!
Про всех про нас, какие, к черту волки?!

Ну все, теперь, конечно что-то будет:
Уже три года в день по пять звонков.
Меня к себе зовут большие люди,
Чтоб я им пел охоту на волков.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На стене висели в рамах
Бородатые мужчины,
Все в очечках на цепочках,
По народному в пенсне,

Все они открыли что-то,
Все придумали вакцины,
Так что если я не умер,
Это все по их вине.

    Доктор молвил: Вы больны,
    И мгновенно отпустило,
    И сердечное светило
    Ухмыльнулось со стены,

    Здесь не камера - палата,
    Здесь не нары, а скамья,
    Не подследственный, ребята,
    А исследуемый я .

И, хотя я весь в недугах,
Мне не страшно почему-то.
Подмахну давай не глядя
Милицейский протокол,

Мне приятель Склифосовский,
Основатель института,
Или вот товарищ Боткин,
Он желтуху изобрел.

    В положении моем
    Лишь чудак права качает,
    Доктор, если осерчает,
    То упрячет в желтый дом,

    Правда, в этом доме сонном
    Нет дурного ничего,
    Хочешь - можешь стать Буденным,
    Хочешь - лошадью его.

Я здоров, даю вам слово,
Только здесь не верят слову,
Вновь взглянул я на портреты
И ехидно прошептал:

Если б Кащенко, к примеру,
Лег лечиться к Пирогову,
Пирогов бы без причины
Резать Кащенку не стал.

    Доктор мой большой педант,
    Сдержан он и осторожен,
    Да, вы правы, но возможен
    И обратный вариант.

    Вот палата на пять коек,
    Вот доктор входит в дверь.
    Тычет пальцем - параноик,
    И поди его, проверь.

Хорошо, что вас, светила,
Всех повесили на стенку.
Я за вами, дорогие,
Как за каменной стеной,

На Вишневского надеюсь,
Уповаю на Бурденку.
Подтвердят, что не душевно,
А духовно я больной.

    Да, мой мозг прогнил на треть,
    Ну, а вы, здоровы разве?
    Можно вмиг найти болезни,
    Если очень захотеть.

    Доктор, мы здесь с глазу на глаз
    Отвечай же мне, будь скор,
    Или будет мне диагноз,
    Или будет приговор.

Доктор мой и санитары,
И светила все смутились,
Заоконное светило
Закатилось за спиной,

И очечки их, и почки
Даже влагой замутились,
У отца желтухи щечки
Вдруг покрылись желтизной.

   Авторучки острие
   Устремилось на бумагу,
   Доктор действовал во благо,
   Только благо не мое.

   Но лист перо стальное
   Грудь проткнуло, как стилет,
   Мой диагноз - параноик,
   Это значит, пара лет.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Здравствуйте, мое почтенье.
И от водки нет спасенья.
Я приехал вас развеселить.
Зухтер парень я бывалый
Я увидел мест немало
И прошу за ето право пить.

        Я был у Питеру, в Одесса и на юге,
        У Кишиневе, в Магадане и в Калуге,
        А в Мелитополе пришлось надеть халат.
        А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.

В общем я решил жениться
Надо в девушку влюбиться.
И решил жениться я, друзья.
Стали в загс с ней собираться,
Что бы с нею расписаться.
Вдруг явилась родная жена.

        Она кричала на меня как лютый зверь
        Я понимаю ваши шалости теперь!
        Маманя поняла, что я женюс на блат.
        А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.

        Тарелки, вилочки по воздушку летят.
        И менхетуним меж собою говорят.
        Маманя поняла, что я женюс на блат.
        А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.

В общем я от них смотался.
Больше с ними не встречался.
И решил порядочным я стать.
С мусором завел я дружбу.
Определился я на службу,
Цорес мне пришлось переживать.

Сижу у ДОПРе, загораю
И на потолок плеваю.
Кушать, пить и спать у мине есть.
Если вы еврей ехидный
Если ето вам завидно.
Можете пийти и рядом сесть.

        Я говорю, как говорил мине один,
        Кто сидит в ДОПРе, то честный гражданин.
        Я говорю, как говорил мой родный брат
        А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.
        А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Сгорели мы по недоразуменью,
Он за растрату сел, а я за Ксению.
У нас любовь была, но мы рассталися,
Она кричала, блядь, сопротивлялася.

На нас двоих нагрянула ЧК,
И вот теперь мы оба с ним зк,
Зк Васильев и Петров зк

А в лагерях не жизнь, а темень тьмущая,
Кругом майданщики, кругом домушники,
Кругом ужасное к нам отношение
И очень странные поползновения.

Ну, а начальству наплевать, за что и как,
Мы для начальства те же самые зк
Зк Васильев и Петров зк.

И вот решили мы, бежать нам хочется,
Не то все это очень плохо кончится,
Нас каждый день мордуют уголовники
И главный врач зовет к себе в любовники.

И вот в бега решили мы, ну, а пока,
Мы оставалися все теми же зк,
Зк Васильев и Петров зк.

Четыре года мы побег готовили,
Харчей три тонны мы наэкономили,
И нам с собою даже дал половничек
Один ужасно милый уголовничек.

И вот ушли мы с ним в руке рука,
Рукоплескала нашей дерзости зк,
Зк Петрову и Васильеву зк.

И вот идем по тундре мы, как сиротиночки,
Не по дороге все, а по тропиночке.
Куда мы шли, в Москву или в Монголию,
Он знать не знал, паскуда, а я тем более.

Я доказал ему, что запад - где закат,
Но было поздно, нас зацапала ЧК,
Зк Петрова и Васильева зк.

Потом приказ про нашего полковника,
Что он поймал двух очень крупных уголовников.
Ему за нас и деньги, и два ордена,
А он от радости все бил по морде нас.

Нам после этого прибавили срока,
И вот теперь мы те же самые Зк
Зк Васильев и Петров Зк.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На возраст молодой мой не смотри,
И к молодости нечего цепляться, -
Христа продал Иуда в тридцать три,
Ну а меня продали в восемнадцать.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Am                                            E7
Я был здоров, здоров как бык, здоров как два быка.
                                            Am
Любому встречному в час пик я мог намять бока,
  А                         Dm
Идешь, бывало, и поешь - общаешься с людьми,
     G7                              С               E7
И вдруг - на стол тебя, под нож - допелся, черт возьми...

        Am              Dm       E7          Am
Вы огорчаться не должны, для вас покой полезней -
Dm                   Am      F       E7
Ведь вся история страны - история болезни...

Вдруг словно канули во мрак портреты и врачи,
Жар от меня струился, как от доменной печи,
Я злую легкость ощутил, пошел как на таран
И фельдшер еле защитил рентгеновский экран...

И горлом кровь, и не уймешь, залью хоть всю Россию
И крик На стол его! Под нож! Наркоз! Анестезию!

Врезайте с Богом, помолясь, тем более бойчей,
Что это песня не про вас, а про других врачей...

Не огорчайтесь, милый друг, - врач стал чуть-чуть любезней, -
Почти у всех людей вокруг история болезни.

Все человечество давно хронически больно,
Со дня творения оно болеть обречено...

Сам Первый Человек хандрил, он только это скрыл,
Да и Создатель болен был, когда наш мир творил...
Адам же Еве яду дал, принес в кармане ей,
А искуситель-Змей страдал гигантоманией...

У человечества всего то колики, то рези,
И вся история его - история болезни...

Живет больное все быстрей, все злей и бесполезней,
И наслаждается своей историей болезни.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след.
Дуб годится на паркет, - так ведь нет:
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили те дубы на гробы.

Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх вертопрах!
Добрый молодец он был, бабку-ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил - дом спалил!

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

Здесь и вправду ходит кот, как направо - так поет,
Как налево - так загнет анекдот,
Но ученый сукин сын - цепь златую снес в Торгсин,
И на выручку, один - в магазин.

Как-то раз за божий дар получил он гонорар:
В Лукоморье перегар - на гектар.
Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар,
Кот диктует про татар мемуар.

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря.
Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел
Охраняя свой удел не у дел.

Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
С окружающими туп стал и груб.
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой.

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

А русалка - вот дела! - честь недолго берегла
И однажды, как смогла, родила.
Тридцать три же мужика - не желают знать сынка:
Пусть считается пока сын полка.

Как-то раз один колдун, - врун, болтун и хохотун,-
Предложил ей, как знаток бабских струн:
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму.
И пошла она к нему, как в тюрьму.

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

Бородатый Черномор, лукоморский первый вор -
Он давно Людмилу спер, ох, хитер!
Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать:
Зазеваешься -  он хвать -  и тикать!

А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год -
Любознательный народ так и прет!
И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь.
Ох, скорей его разбей паралич!

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

Нету мочи, нету сил, - Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
-Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?!
А не дашь - тогда пропью долото!

-Я ли ягод не носил? - Снова Леший голосил.
-А коры по сколько кил приносил?
Надрывался издаля, все твоей забавы для,
Ты ж жалеешь мне рубля, ах, ты тля!

   Ты уймись, уймись, тоска
   У меня в груди!
   Это только присказка -
   Сказка впереди.

И невиданных зверей, дичи всякой - нету ей.
Понаехало за ней егерей.
Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет.
Все, о чем писал поэт, - это бред.

   Ты уймись, уймись, тоска,
   Душу мне не рань.
   Раз уж это присказка -
   Значит, дело дрянь.

1966

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Наши добрые зрители,
Наши строгие критики,
Вы увидите фильм
Про последнего самого жулика.

    Жулики - это люди нечестные,
    Они делают пакости,
    И за это их держат в домах,
    Называемых тюрьмами.

Тюрьмы - это крепкие здания,
Окна, двери с решетками,
На них лучше смотреть,
Лучше только смотреть на них.

    Этот фильм не напутствие юношам
    А тем более девушкам.
    Это, это просто игра,
    Вот такая игра.

Жулики иногда нам встречаются,
Правда, реже значительно,
Реже, чем при царе,
Или, скажем в Америке.

    Этот фильм не считайте решением,
    Все в нем шутка и вымысел,
    Это, это просто игра,
    Вот такая игра.

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А меня тут узнают -
Ходят мимо и поют,
За мое здоровье пьют
андоксин.
Я же славы не люблю -
Целый день лежу и сплю,
Спросят что с тобой - леплю:
так, мол, сплин.

А ко мне тут пристают:
Почему, мол, ты-то тут, -
Ты ведь был для нас статут
и пример!
Что же им ответить мне? -
Мол, ударился во сне,
Мол, влияние извне, лик химер...

февраль 1968

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.