Поступь легкая моя, -
Чистой совести примета –
Поступь легкая моя,
Песня звонкая моя –

Бог меня одну поставил
Посреди большого света. –
Ты не женщина, а птица,
Посему - летай и пой.

1991

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Так глубоко зарыт ты, так зарыт,
Что мне невмочь киркою рудокопа
Добраться до земных твоих обид,
Услышать твой глухой загробный ропот.

И даже не земля тебя взяла -
Такая мгла бывает только в склепе,
Где дьявол ворошит свои тела,
Ввергая души мучеников в трепет.

Но я и там, где отступил Христос,
Найду тебя в твоем беззвучном плаче!
И подарю святое бремя слез,
Святое бремя слез моих горячих!

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Дорожкою простонародною,
Смиренною, богоугодною,
Идем - свободные, немодные,
Душой и телом - благородные.

      Сбылися древние пророчества:
      Где вы - Величества? Высочества?

Мать с дочерью идем - две странницы
Чернь черная навстречу чванится.
Быть может - вздох от нас останется,
А может - Бог на нас оглянется...

      Пусть будет - как Ему захочется:
      Мы не Величества, Высочества.

Так, скромные, богоугодные,
Душой и телом - благородные,
Дорожкою простонародною –
Так, доченька, к себе на родину:

      В страну Мечты и Одиночества –
      Где мы - Величества, Высочества.

1994

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Тихо трогаюсь в дорогу
Муку сметную продолжить.
Ничего не должен Богу,
Ничего земле не должен.

Ничего не должен людям,
Ведь я горшая утрата -
Пусть земля меня избудет
В землю мертвую обратно.

Никого не спросит небо,
Никого не спросит ветер,
Кем ты был и кем ты не был,
Был ли, не был ты на свете?

И совсем не много истин
На кладбищенском погосте,
Где земля гнилые выси
Пьет как нищенка из горсти.

О, господнее вторженье
В притомившуюся повесть.
Я поверил от рожденья
В смерть и высшую суровость.

Смерть и детская правдивость -
Ты опять не то сказала.
И над мертвым плачет ливень
Безутешными слезами.

Изначально расставанье -
Тот, кто мертв, уже не грешен.
Он восходит как сиянье,
Он как облако нездешен.

Слыл я, был я богодухом,
Жил я, болью изнывая.
Я как небо буду пухом,
Буду пухом как земля я.

А пока - пока в дорогу
Муку смертную продолжить.

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Воробушек, посол Христа отважный,
Сказал, что я Христу зачем-то нужен.
Но не настолько дело это важно,
Чтобы послу не искупаться в луже.

И сам Христос с улыбкою несмелой
Возник в сияньи солнечных лучей:
Такое вот, дружок, - сказал он, - дело.
Позвал тебя – да и забыл, зачем.

А дело в том, - затенькали синицы, -
Что мы живем лишь несколько минут!
И будем мы беспечно веселиться,
Покуда нас из пушек не убьют!

Христос, пригладив крылышки у птицы,
Сказал – и просветлела высота:
Людские прегрешенья – небылицы.
Блаженны возлюбившие Христа!

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

В раю меня не видели, в аду меня не видели
И в городе не видели, не видели в глуши.
Я обитал в неведомой монашеской обители
И пел простые песенки во здравие души.

Монахов было несколько: Полкан да кошка Мурочка.
У кошки с песнопеньями совсем не шли дела.
И мы корили ласково Какая же ты дурочка!
Опять не ту мелодию ты, Мурка, завела!

Но пел псалом торжественный воробушек на веточке,
Он пел в самозабвении, возвеселясь в душе.
И я наряд монашеский из разной ладил ветоши,
Чтобы пестреть воробушку на взлете миражей.

Сходились звери разные на наши песнопения,
Ступал медведь разлаписто и слезы утирал.
О, Господи! - хотелось мне сказать в своем смятении. -
Услышь ты наши песенки – монашеский хорал!

Услышь меня ты, Господи, монаха никудышного!
Я в поле опастушенном ненужный колосок.
Но славил своим голосом молебственным Всевышнего,
И был правдив мой бедственный, блаженный голосок!

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я буду безответней зверя,
Собаки с трепетным хвостом,
Когда лишь стон расскажет вам,
Что я потерян моим Владыкою Христом.

Чужие острые ботинки
В меня впиваются как хлыст!
И даже запах острой псинки
Меня преследует как свист.

Ах, в этом мире все на месте –
На месте жертва и палач.
А я изгрыз порог созвездья –
Отдай мне, Боже, детский плач!

Мой плач сидит на царском троне
И чешет лапою живот.
Он в бриллиантовой короне
И пахнет псиной от него.

Возьмите лапы и ладони
И вбейте гвоздь - я так хочу!
На все былое и седое
Пролить кровавую парчу.

Я буду мукой изувечен,
Возвышен и очеловечен,
Когда швырнет меня палач
К твоим ногам, о детский плач!

1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я подумал о выделке слез, о чеканке их строгой,
Чтобы слезы гранить нужно годы, рука, мастерство.
И, конечно же, эта рука благородная Бога,
А не просто смятенного духа и влаги родство.

Чтобы слезы гранить нужно сердце избрать человечье,
Как порой выбирает гранит или мрамор творец.
И калечить его, и его благородно калечить,
Чтобы стало оно образцом своих мук под конец.

Вот тогда-то и слезы из глаз потекут, вот тогда-то
Заиграет живыми лучами их дивная грань.
Эти камни - смарагда, рубина, граната, агата -
Их гранила и в мир обронила Господняя длань.

Я подумал о выделке слез...

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги,
Я посмешищем стал и недоброю притчей для всех,
И кружусь колесом по моей бесконечной дороге,
И лишь стужа скрипит в спотыкающемся колесе.

Через пустоши дней. По каким-то неведомым вехам.
По проезжей прямой. По какой-то забытой косой.
Было время, когда называл я себя человеком.
Это время прошло, и теперь я зовусь колесом.

Сколько комьев тоски, сколько грязи налипло на обод!
Поворот колеса, словно сердца тяжелый удар.
Словно вехи судьбы, эти пустоши, рвы и сугробы.
Эти вехи и рвы провожают меня в никуда.

Все, что было судьбою, уходит в следы от убоя.
Все, что было судьбою, скрипучим скрипит колесом.
Через вехи и рвы. Из беды - на рожон - за бедою.
Все уходит, как сон. И опять наплывает, как сон.

На исходе пути поджидает пути мои пропасть.
Поворот колеса. И уже невесомая смерть.
Разлетается в щепы моя бесконечная повесть.
Завершается срок. Завершает свой круг круговерть.

Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги,
Я посмешищем стал и недоброю притчей для всех,
И кружусь колесом по моей бесконечной дороге,
И лишь стужа скрипит в спотыкающемся колесе.

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Железною стужей заносит шаги мои ветер.
Последнюю душу живу-изживаю на свете.
Так долго я брел, что уж кажется странным
Что я называюсь не глиною и не барханом.

Всего только имя меня отличает от пыли
Всего только бремя какой-то несбывшейся были.
Вот так-то и стал я седою полынной золою,
И сердце мое не зажечь даже Божьей звездою.

То гордое сердце, что встарь освещало дорогу
Едва ли не миру, едва ли не небу, не Богу.

2000

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Крылья легкие раскину,
Стены воздуха раздвину,
Страны дольние покину.

Вейтесь, искристые нити,
Льдинки звездные, плывите,
Вьюги дольние, вздохните!

В сердце - легкие тревоги,
В небе - звездные дороги,
Среброснежные чертоги.

Сны метели светлозмейной,
Песни вьюги легковейной,
Очи девы чародейной.

И какие-то печали
Издали,
И туманные скрижали
От земли.
И покинутые в дали
Корабли.
И какие-то за мысом
Паруса.
И какие-то над морем
Голоса.

И расплеснут меж мирами,
Над забытыми пирами -
Кубок долгой страстной ночи,
Кубок темного вина.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Не спят, не помнят, не торгуют.
Над черным городом, как стон,
Стоит, терзая ночь глухую,
Торжественный пасхальный звон.

Над человеческим созданьем,
Которое он в землю вбил,
Над смрадом, смертью и страданьем
Трезвонят до потери сил...

Над мировою чепухою;
Над всем, чему нельзя помочь;
Звонят над шубкой меховою,
В которой ты была в ту ночь.

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мы забыты, одни на земле.
Посидим же тихонько в тепле.

В этом комнатном, теплом углу
Поглядим на октябрьскую мглу.

За окном, как тогда, огоньки.
Милый друг, мы с тобой старики.

Всё, что было и бурь и невзгод,
Позади. Что ж ты смотришь вперед?

Смотришь, точно ты хочешь прочесть
Там какую-то новую весть?

Точно ангела бурного ждешь?
Всё прошло. Ничего не вернешь.

Только стены, да книги, да дни.
Милый друг мой, привычны они.

Ничего я не жду, не ропщу,
Ни о чем, что прошло, не грущу.

Только, вот, принялась ты опять
Светлый бисер на нитки низать,

Как когда-то, ты помнишь тогда...
О, какие то были года!

Но, когда ты моложе была,
И шелка ты поярче брала,

И ходила рука побыстрей...
Так возьми ж и теперь попестрей,

Чтобы шелк, что вдеваешь в иглу,
Побеждал пестротой эту мглу.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
Синева - до скончания дней!
Бузина моих глаз зеленей!

А потом - через ночь - костром
Ростопчинским! - в очах красно
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле
По всем порам твоим, лазорь,
Рассыпающаяся корь

Бузины - до зимы, до зимы!
Что за краски разведены
В мелкой ягоде слаще яда!
Кумача, сургуча и ада –
Смесь, коралловых мелких бус
Блеск, запекшейся крови вкус.

Бузина казнена, казнена!
Бузина - целый сад залила
Кровью юных и кровью чистых,
Кровью веточек огнекистых –
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца - твоей, моей...

А потом - водопад зерна,
А потом - бузина черна:
С чем-то сливовым, с чем-то липким.
Над калиткой, стонавшей скрипкой,
Возле дома, который пуст,
Одинокий бузинный куст.

Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь - хунхузу, Кавказ - грузину,
Мне - мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст...

Новосёлы моей страны!
Из-за ягоды - бузины,
Детской жажды моей . багровой,
Из-за древа и из-за слова:
Бузина (по сей день - ночьми...),
Яда - всосанного очьми...

Бузина багрова, багрова!
Бузина - целый край забрала
В лапы. Детство мое у власти.
Нечто вроде преступной страсти,
Бузина, меж тобой и мной.
Я бы века болезнь - бузиной
Назвала...

1990

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

А под маской было звездно.
Улыбалась чья-то повесть,
Короталась тихо ночь.

И задумчивая совесть,
Тихо плавая над бездной,
Уводила время прочь.

И в руках, когда-то строгих,
Был бокал стеклянных влаг.
Ночь сходила на чертоги,
Замедляя шаг.

И позвякивали миги,
И звенела влага в сердце,
И дразнил зеленый зайчик
В догоревшем хрустале.

А в шкапу дремали книги.
Там - к резной старинной дверце
Прилепился голый мальчик
На одном крыле.

1987

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

чем сумею тебя разбудить
где возьму виноградное слово?
на армянской горе, может быть
или в камне овраге лесного

чтобы ты не спала, не спала
но шумела, шалила, бежала
чтобы сна золотая смола
полной грудью дышать не мешала

чтобы все, что копилось в котле
отлегло, отошло, отшатнулось
чтобы ты в первый день на земле
с виноградной улыбкой проснулась

мне бы вымолвить, проговорить
начирикать, напеть, накалякать
словно камень тяжелый открыть
и на первой странице заплакать

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Мальчики да девочки
Свечечки да вербочки
Понесли домой.

Огонечки теплятся,
Прохожие крестятся,
И пахнет весной.

Ветерок удаленький,
Дождик, дождик маленький,
Не задуй огня!

В Воскресенье Вербное
Завтра встану первая
Для святого дня.

1997

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Чижик-птичка в небесах
Загляни в мои глаза:
Все, о чем душа поет
Намурлычет серый кот.

Фыркнут ежики в ночи,
Тише ночками стучи.
По ступенькам топая...
Дверь открыта... Вот и я.

Жила-была на свете девочка,
у нее были белые крылышки.
И каждую ночь она летала
к своим сестричкам звездочкам,
Потому что днем звездочки спали,
а ночью выходили гулять.
И когда маленькая девочка
с белыми крылышками
прилетала к ним
они очень радовались,
начинали петь песенки
и танцевать причудливые звездные танцы.
И все время смеялись, смеялись, смеялись...

Бог мой, ясный свет в ночи!
Сердце радостно стучит.
Слышишь песенку мою?
Не молю, тебя люблю.

Есть на свете чудеса!
Я лечу на небеса!
А вернусь обратно,
Станет все понятно.

И чего только не придумают эти люди!
То им жизнь не та,
то им Бог не тот,
то у них сердце не стучит,
то душа не живет.
Нет, чтобы улыбнуться миру,
полюбить друг друга –
вот тебе и звезда!

Вы не плачьте глазки –
Пусть не сбылись сказки.
Но живет покуда
Еще в сердце чудо.

Если улыбнешься –
К Богу прикоснешься.
Девочка-причуда,
Ты ведь не отсюда?

Угу! Кто там такой большой летит впереди?
Где твои крылья?
Где твое сердце?
Кто ты?... Кто ты?...

Я лишь птичка в небесах
Слились наши голоса.
А наступит лето –
Я дождусь ответа.

И услышу из дали
Снова песню о любви.
Девочкины слезочки
Превратятся в звездочки.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

На Карловом мосту ты улыбнешься,
переезжая к жизни еженощно
вагончиками пражского трамвая,
добра не зная, зла не забывая.

На Карловом мосту ты снова сходишь
и говоришь себе, что снова хочешь
пойти туда, где город вечерами
тебе в затылок светит фонарями.

На Карловом мосту ты снова сходишь,
прохожим в лица пристально посмотришь,
который час кому-нибудь ответишь,
но больше на мосту себя не встретишь.

На Карловом мосту себя запомни:
тебя уносят утренние кони.
Скажи себе, что надо возвратиться,
скажи, что уезжаешь за границу.

Когда опять на родину вернешься,
плывет по Влтаве желтый пароходик.
На Карловом мосту ты улыбнешься
и крикнешь мне: печаль твоя проходит.

Я говорю, а ты меня не слышишь.
Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,
ты мертвых глаз теперь не поднимаешь
и мой, живой, язык не понимаешь.

На Карловом мосту - другие лица.
Смотри, как жизнь, что без тебя продлится,
бормочет вновь, спешит за часом час...
Как смерть, что продолжается без нас.

1988

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Чтоб дойти до уст и ложа —
Мимо страшной церкви Божьей
Мне идти.

Мимо свадебных карет,
Похоронных дрог.
Ангельский запрет положен
На его порог.

Так, в ночи ночей безлунных,
Мимо сторожей чугунных:
Зорких врат —

К двери светлой и певучей
Через ладанную тучу
Тороплюсь,

Как торопится от века
Мимо Бога — к человеку
Человек.

.......................

Я пришла к тебе черной полночью,
За последней помощью.
Я — бродяга, родства не помнящий,
Корабль тонущий.

В слободах моих — междуцарствие,
Чернецы коварствуют.
Всяк рядится в одежды царские,
Псари царствуют.

Кто земель моих не оспаривал,
Сторожей не спаивал?
Кто в ночи не варил — варева,
Не жег — зарева?

Самозванцами, псами хищными,
Я дотла расхищена.
У палат твоих, царь истинный,
Стою — нищая!

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Снег сено запорошил
сквозь щели под потолком.
Я сено разворошил
и встретился с мотыльком.
Мотылек, мотылек,
от смерти себя сберег,
забравшись на сеновал.
Выжил, зазимовал.

Выбрался и глядит,
как летучая мышь чадит,
как ярко освещена
бревенчатая стена.
Приблизив его к лицу,
я вижу его пыльцу
отчетливей, чем огонь,
чем собственную ладонь.

Среди вечерней мглы
мы тут совсем одни.
И пальцы мои теплы,
как июльские дни.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Чтобы помнили вы,
Чтобы знала я,
Поднялась на дыбы
Заря алая.
Поднялась, принялась
Нам подмигивать.
Мол, откуда взялась
Вам не выведать.

Не синицею в быль,
Не девицею смех,
То колышет ковыль
Своей поступью смерть.
То колышет земля
В колыбели дитя,
Сонной обморок для,
В мою душу свистя.

А в душе моей
Бог старается,
Солнце-соловей
Заливается.
Запевается
Светлым облаком.
Одевается
Божьим обликом.

Бог сердито глядит,
Время вороном,
Черным оком грозит,
Тяжким бороном.
Горе спит на меже
Пьяной глиною -
Все было уже -
Было-сгинуло.

Чтобы сердце зарей
Разгоралося,
Солнце белой горой
Поднималося.
Ветер гнал облака
Серебристые.
Эту песню в бока
Им насвистывал.

Чтобы помнили вы,
Чтобы знала я,
Поднялась на дыбы
Заря алая.
Поднялась, принялась
Нам подмигивать.
Мол, откуда взялась
Вам не выведать.

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Моя свеча, бросая тусклый свет,
в твой новый мир осветит бездорожье.
А тень моя, перекрывая след,
там, за спиной, уходит в царство Божье.

И где б ни лег твой путь: в лесах, меж туч -
везде живой огонь тебя окликнет.
Чем дальше ты уйдешь - тем дальше луч,
тем дальше луч и тень твоя проникнет!

Пусть далека, пусть даже не видна,
пусть изменив - назло стихам-приметам, -
но будешь ты всегда озарена
пусть слабым, но неповторимым светом.

Пусть гаснет пламя! Пусть смертельный сон
огонь предпочитает запустенью.
Но новый мир твой будет потрясен
лицом во тьме и лучезарной тенью.

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

что мне куст говорит - горит
на высоком простом плече
он как любящий взгляд открыт
он кузнечиком спит в ключе

он горит, говорит, молчит
на широком как грудь ветру
где сутулая речь стоит
и жестокую пьет траву

где прямая скоба идет
на бесслезных идет гробах
этот нежный костер цветет
как приветствие на губах

и так жалко глаза отвесть
этот певчий ожог унять
и откуда нужда Бог весть
если можно тебя обнять

2001

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.

Как вагоны раскачиваются,
направо и налево,
как
кинолента рассвета
раскручивается неторопливо,
как пригородные трамваи
возникают из-за деревьев
в горизонтальном пейзаже
предместия и залива, -

я все это видел,
я посейчас
все это вижу:
их движенье то же,
остановки их - точно те же,
ниже воды и пыльной
травы повыше,
о, как они катятся
по заболоченному побережью

в маленький сон
в маленький свет
природы,
из короткой перспективы
увеличиваясь, возникая,
витиеватые автострады
с грузовиками, с грузовиками, с грузовиками.

Ты плыви, мой трамвай,
ты кораблик, кораблик утлый,
никогда да не будет
с тобою кораблекрушенья.
Пассажиры твои –
обобщённые образы утра
в современной песенке
общественных отношений.

Ты плыви. Ты раскачивай
фонарики угнетенья
в бесконечное утро
и короткие жизни,
к озаренной патрицианскими
светильниками
метрополитена
реальной улыбке
человеческого автоматизма.

Увози их маленьких,
их неправедных, их справедливых.
Пусть останутся краски
лишь коричневая да голубая.
Соскочить с трамвая
и бежать к заливу,
бежать к заливу,
в горизонтальном пейзаже
падая, утопая.

1992

Гений есть сосредоточение мысли в известном направлении.